— Займу ее место? Вы бы видели, как он смотрит на ее статую, как думает о ней, как бредит ею. А меня…меня он ненавидит. Мне никогда не занять ее место.

Цэцэг хитро рассмеялась.

— Ты недооцениваешь свои силы. Это пока…подожди, и он начнет бредить только тобой. Удовлетвори его похоть, заставь его корчиться от удовольствия. Я научу тебя как…расскажу, что нужно делать…Слушай Цэцэг. Она умеет пророчить. Цэцэг умеет колдовать. Он будет принадлежать тебе, вот увидишь. И когда-нибудь он рядом с тобой расслабится настолько, что мы сможем начать его ломать. И запомни…пока он тебя хочет, ты в безопасности. Никто не посмеет тебя тронуть.

Нечто подобное я слышала. Точно уже слышала. Я напряглась…но в видении была не Цэцэг, а другая женщина, но она говорила мне нечто очень похожее. Как будто дежавю.

— Как мне вести себя с ними?

— Втирайся в доверие, будь покорной и ласковой, будь смиренной и скромной. Так ведут себя наши женщины. Но никому не доверяй сама…твой друг — это я. Никому другому в этом доме ты не нужна.

Она закончила укладывать мои волосы и развернула меня к себе за плечи.

— У тебя нет иного пути — только стать ею. И ты станешь. Я тебе обещаю. Ты должна его соблазнить и ухватить за яйца.

Пока мы говорили, ей кто-то написал на сотовый, и она тут же изменилась в лице, отошла в сторону, быстро что-то ответила и посмотрела на меня, потом написала еще.

— Мне надо ненадолго выйти, я скоро вернусь, и мы будем готовы к отъезду.

Какое-то внутреннее чувство подсказывало ее остерегаться. Я не доверяла ей, как бы она не была добра ко мне. Как бы не ухаживала за мной и не льстила мне. Цэцэг напоминала мне змею. На вид не ядовитую, а на самом деле смертоносную. Ведь Хан ее племянник, а казалось, что он ей враг. Каждый раз, когда она о нем говорила, ее глаза вспыхивали ненавистью и злобой.

Дверь резко распахнулась, и я быстро обернулась. Хан стоял на пороге. Он, как всегда, замер на доли секунд, вскинув брови в удивленном восхищении. Но оно длилось слишком мало и тут же исчезло, подернувшись дымкой разочарования.

— Почему так долго?

В комнате стало вдруг не просто тесно, а показалось, что из нее выкачали весь воздух, и она превратилась в жалкую каморку. Рост Хана настолько исполинский, что кажется, он упирается головой в потолок.

— Цэцэг заплела мои волосы.

Посмотрел на косы, потом подошел и взял одну из них в ладонь, словно взвесил, поднес к лицу и принюхался.

— Мне нравится.

— Я рада, что вам…нравится.

— Мне плевать, рада ты или нет. Самое последнее, что меня волнует… — и наклонился ко мне — это то, что ты чувствуешь, Алтан Сармаг*1…Алтан.

Но тон был не злым, он заворожено трогал мои волосы, мял их в ладони и повторял очень тихо.

— Сармаг…алтан сармаг…

Потом бросил на меня пронзительный до мурашек взгляд и вышел из комнаты. Вернулась Цэцэг и удовлетворенно осмотрела меня с ног до головы.

— Вылетел отсюда как ошпаренный. Шептал твое новое имя…Ты теперь Алтан. Ты же знаешь, что это значит? Золотая….Это случилось даже быстрее, чем я думала.

— Он все равно рано или поздно убьет меня.

Цэцэг усмехнулась.

— Не убьет. Скорее, отрубит себе руки, чем тронет тебя. Особенно сейчас. Думаешь, он с тобой безжалостен? Что ты…ты не знаешь, каким он может быть на самом деле. Все идет по плану…

Скорее сама себе, чем мне.

— Поедешь с ним в машине, а я вторым автомобилем вместе с твоими вещами. Ублюдок…все еще показывает мне свое место. Ничего, рано или поздно я вернусь в этот дом с триумфом.

***

Мы сидели на заднем сиденье автомобиля, и рядом с ним мне казалось, что я ничтожная маленькая букашка, и меня можно размазать по стенке. Я ужасно нервничала и не могла найти себе место.

— Почему ты вертишься? Сядь спокойно. Можно подумать, я везу тебя на казнь.

— Мне страшно…

— Тебе надо было бояться, когда ты пялилась на меня на ринге…А теперь слишком поздно.

— Я не пялилась. Я вообще не должна была там быть. Это сестра…

— Она тебе не сестра!

Рыкнул и, схватив меня за плечо, развернул к себе.

— Запомни, эти люди продали тебя…не свою родную дочь, не свои земли, не свое золото, а тебя.

— У них не было выбора…

— Выбор есть всегда, Алтан…

— Я не Алтан.

— Пора сменить твое ужасное имя, оно меня раздражает. Будешь Алтан…

— Ты ведь назвал меня иначе…как ее. Ангаахай.

Схватил меня за подбородок и притянул к себе.

— Для других — да, а для меня — нет…

Сейчас его лицо было так близко от моего. Это были доли секунды, когда у меня перехватило дыхание. Он вдруг показался мне красивым…как будто раньше я его никогда не видела. Очень темная кожа, темнее бронзы. Черты лица резкие, неправильные, асимметричные, но в то же время именно этим и привлекательные. Очень широкие скулы и узкие глаза делают его экзотически ярким. Черные зрачки сверкают влажным блеском. Я опустила взгляд на его губы и судорожно сглотнула слюну. Вблизи они казались очень мягкими, почти нежными и невероятно полными, буквально напухшими под тонкой ярко-красной оболочкой. Верхняя губа чуть великоватей нижней, выпирает вперед и четко очерчена. Они очень красивые, его губы. Необычайно чувственные и манящие. Такие губы созданы целовать. Черные глаза стали еще чернее, и я напряглась от этой близости, отгоняя морок. Кем я восторгаюсь? Чудовищем? Зверем в человеческом обличии? Человеком, который не щадит никого в угоду своей распущенной натуре?

— Золотая кто…? — тихо спросила я.

— Золотая ложь.

Так же тихо ответил он, сжимая челюсти и стискивая мои косы пятерней на затылке, заставляя сильно запрокинуть голову и смотреть на него снизу вверх. Эти божественные губы так близко к моим, и я вдруг понимаю, что вся замерла и трепещу от ожидания…ожидания того, как эти губы коснутся моих губ, вопьются в них, вонзятся с яростной силой, сминая их своей властной чувственностью. Кажется, я сошла с ума.

***

*1 Золотой мираж…Золотая галлюцинация… (перевод с монгольского)

ГЛАВА 14

Мне ужасно, до боли захотелось ощутить его губы на своих губах, и это неожиданное желание ослепило свей силой и заставило задохнуться от удивления, от непонимания себя самой. Как странно смотреть на него и испытывать этот сжигающий трепет, это испепеляющее и непонятное мне ощущение его полной власти над собой и собственную готовность смириться с этой властью. Хан взял меня за подбородок. Довольно грубо, но в тот же момент эта грубость, скорее, походила на ласку, потому что его большой палец очертил нижнюю линию моих губ, затем верхнюю, затем оттянул нижнюю пальцем и провел им по внутренней стороне, цепляя десна.

— Розовая, как лепесток… — пробормотал он, — слишком нежная и…ненастоящая. Почему ты не настоящая, а…почему? Какими силами ада я настолько проклят, что вижу и чувствую тебя…но при этом понимаю, что это не ты. Пусть дьявол отнимет у меня разум.

Опять этот отчаянно ищущий взгляд, эта боль, наполняющая его взгляд до краев. Боль, которая делает его лицо нечеловечески прекрасным…боль сжигает равнодушие и цинизм, переплетается с голодом, и в ответ мое сердце отзывается болью. Как будто оно связано с ним, как будто от меня к нему тянутся невидимые нити и срастаются со мной, с моим телом, даже с костями. Какая-то первобытная принадлежность, зависимость от этого нечеловека.

Невольно подчиняясь порыву, я сама положила ладони ему на грудь и почувствовала, как дико колотится его сердце, а от ощущения горячей плоти меня саму бросило в жар…И в этом жаре уже не было страха, как будто мои руки заворожены этим прикосновением, они гладят по выпуклым мускулам, и пальцы касаются бархата кожи над распахнутым воротом рубашки. Они хотят гладить, хотят касаться, им это необходимо. Мужская ладонь скользнула по моей шее вниз, к ключицам. Еще несколько движений и она накроет мою бешено вздымающуюся грудь. От ощущения, что именно так сейчас и будет, у меня сжались соски. Они стали твердые, как камушки, и очень чувствительные, так, что материя платья начала казаться шершавой и жесткой, захотелось от нее избавиться и ощутить вместо нее…его губы. О Боже! Я, правда, об этом думаю? Низ живота сильно потянуло, и между ног как будто появилось давление, как будто там все припухло. Вспомнились его ласки, его умелые и наглые пальцы на моей плоти, прямо там…где эта жадная, тугая точка, которая сейчас напряглась и стала очень твердой. Мои глаза смотрели на его губы, на то, как они приоткрылись, и мне виден белоснежный ряд верхних зубов. Хан облизался, как дикий хищник, и при виде его языка у меня перехватило дыхание. Хочу, чтобы он меня поцеловал, хочу узнать, каким будет вкус его поцелуя, хочу тронуть его язык своим языком.

Монгол обхватил мою голову обеими руками и силой притянул к себе, стягивая косы в кулаки на затылке. Требовательно, властно. И мне нравилась эта властность, эта абсолютная мужская сила, это превосходство над хрупким женским телом и разумом. Еще немного и наши губы соприкоснутся, еще немного и я смогу ощутить то, что так неистово жаждет нечто обезумевшее внутри меня. Нечто…чему я не могу дать ни названия, ни определения. И меня это напугало. Та мощь, с которой все мое естество стремилось к нему, как мое тело налилось и запульсировало от жажды ЕГО прикосновений. Но…я не должна. Он же убийца, он же жуткий психопат, повернутый на своей мертвой жене…он же жестоко лишил меня девственности и никогда не дарил мне нежность. Как я могу желать его? Что это возродилось внутри меня…это нечто зловеще мощное, и я не хочу, чтобы оно окрепло и завладело моим существом.

Ладонь Хана сильно сжала мою грудь, сдавливая сосок пальцами через ткань платья, я всхлипнула, когда тело пронизало электрическим разрядом. Но в ту секунду, когда губы монгола почти впились в мой рот, я отшатнулась назад, и он яростно зарычал, стиснул мои волосы так сильно, что у меня чуть слезы не брызнули из глаз.