— Похожа…но не более. Ты — не она и никогда ею не станешь…скорее, сдохнешь здесь. Я тебе обещаю.

Направилась к выходу из залы.

— Эрдэнэ, немедленно сядь за стол! Эрдэнэ!

Но она отца не слышала, быстро исчезла в полумраке коридора. Истуканы у двери одновременно ей вслед поклонились, а я, с гулко бьющимся сердцем, села за стол на стул, который отодвинул для меня Хан.

Весь вечер прошел в гробовой тишине. Никто не обратился ко мне, не сказал ни слова. Только старый Дугур-Намаев, дед Тамерлана то и дело посматривал на меня исподлобья и аккуратно ел свой ужин. В его взгляде я не читала ненависти, скорее, острое любопытство и недоумение. А еще каплю презрения. Ведь он понимал, что за все это его внук заплатил деньги. Не мне…как же я хотела крикнуть, что не мне. Я и копейки не увидела. Меня продали…без моего ведома и желания. Я не хотела здесь оказаться. Но им наплевать, и девочке с раскосыми глазами, и этому старику. Всем. Я чужая. И в жизни Хана, и в их жизни. Как долго я буду нужна, никому неизвестно. Исполню свою роль, а потом? Что он сделает со мной потом?

Дед окончил ужин, и его слуга увез кресло каталку в сторону двери, когда проезжал мимо меня, усмехнулся.

— Занятное сходство…прям исчадие ада.

Судорожно глотнула воздух и посмотрела на Хана, который преспокойно ел свое мясо руками и запивал из кубка вином. Его одного не заботило то, как на меня отреагировали домочадцы, потому что он знал, что так будет. Когда все покинули залу, и мы остались одни, он вдруг посмотрел на меня и сказал:

— Не бойся. Никто из них тебя не тронет. Они могут шипеть сколько угодно, но пока ты зовешься моей женой, все они будут целовать подол твоего платья. А если я захочу — вылизывать следы от твоих ног.

— Но… я не твоя жена, и они правы. Зачем ты солгал им? Почему не сказал правду? Это же твоя семья! Твоя дочь, она…

— Заткнись! Ты слишком нагло стала себя вести в последнее время! Моя дочь прежде всего моя дочь. И к тебе не имеет никакого отношения. Ты даже говорить о ней не смеешь.

Наклонился вперед, поблескивая жирным от бифштекса ртом.

— Если будешь много говорить, я могу заставить замолчать. Это будет очень больно, Алтан, так больно, что ты сломаешь зубы, пока будешь скрежетать ими.

— Зачем…тебе причинять мне боль за правду? — прошептала и сама подалась вперед, а потом встала из-за стола, а он резко поднял голову вверх, всматриваясь в мое лицо. — Ты же сам говорил, что любишь ее…и ненавидишь ложь. Я бы могла…, — приблизилась к нему и неожиданно для себя накрыла руку своей рукой. — Я бы могла унять твою боль…попытаться ее унять.

Отнял руку и тут же схватил меня за локоть, дернул к себе.

— Унять мою боль? Ты понятия не имеешь, с какой болью я просыпаюсь каждое утро…чтобы ее унять, мало суррогата. Или ты думаешь, что тебе удастся обвести меня вокруг пальца.

Сдавил мое запястье и, заламывая, притянул меня еще ближе. В эту секунду мне ужасно захотелось вырвать руку и убежать, но он не дал.

— Ты еще не знаешь, на что я способен…не знаешь, во что может превратиться твоя жизнь, во что я могу превратить тебя.

Ужас смешивался с тем же самым уже знакомым ощущением отзеркаливания его эмоций. Как будто я внутри себя отражаю все, что он говорит, как будто я не верю ему и знаю его другим….Точнее, не я, а она. Но пока что мне не понять, почему я думаю о ней, почему постоянно ассоциирую себя с нею…ведь она и есть источник моих страданий. Тяжело дыша, я смотрела на него, не шевелясь, боясь даже вздохнуть, пока его вторая рука не коснулась моей щеки, затем опустилась к шее.

— Всего лишь сдавить посильнее, не насмерть, нет…а так, чтоб ты узнала, что такое задыхаться, что такое смотреть в глаза смерти и бояться. А потом…когда ты будешь корчиться в судорогах, порвать тебя одним толчком.

Все мысли о том, что я могу его соблазнить, стать такой, как говорила Цэцэг, стали казаться абсурдными. Не смогу…я просто дергаю хищника за усы, провоцирую его и дразню. А что, если он, и правда, раздерет меня на части, а потом задушит. Прямо здесь, в этой зале…никто и никогда потом не найдет меня, потому что все в этом доме будут молчать.

Он взял нож со стола и покрутил лезвием у меня перед носом.

— Может, мне вырезать на тебе букву "А"? Как знак принадлежности…мне.

Тронул острием мою шею, и я вся внутренне собралась.

— Я…я вас не боюсь…вы на самом деле не такой.

— А какой? — спросил с явным любопытством и повел острием у меня между грудей по ложбинке.

— Я нужна тебе…ты меня хочешь и поэтому не изуродуешь.

Перехватила его руку с ножом и прижала сильнее к своей коже.

— Давай…вырежи на мне буквы, цифры…испорть свой суррогат.

Зарычал, впился острием мне в кожу до крови, но я нежно провела кончиками пальцев по его руке.

— Несколько дней назад ты…ласкал меня. Твои пальцы…они гладили, они дарили наслаждение.

Лезвие дрогнуло, а я взяла его за руку и подошла еще ближе так, что теперь его колени соприкасались с моими ногами, а лицо было очень близко от моего лица.

— Я хочу…хочу, чтобы тебе больше не было больно. Позволь мне забрать твою боль. Позволь мне тебя…ласкать, любить…

Его словно гипнотизировали мои слова, и он не сводил взгляда с моих глаз. Его рот приоткрылся, а верхняя губа чуть приподнялась, обнажая зубы в алчном оскале. Вытащила нож из его пальцев и положила медленно на стол, а руку ладонью прижала к своей груди.

— Мне нравилось, когда ты трогал меня. Вот здесь.

Он слушал меня, чуть склонив голову вбок, тяжело дыша, очень быстро и очень шумно. Мне было невыносимо страшно, что я скажу что-то не так, он схватит нож и искалечит меня…Но зверь замер и смотрел не отрываясь.

Я приподняла подол платья и села к нему на колени лицом к лицу.

— Ко мне никто раньше вот так не прикасался, как ты…

Ладони дрогнули и сильнее накрыли мою грудь, сжали ее, и я ощутила промежностью его эрекцию, как твердая плоть упирается мне между ног.

— Я никого и никогда не хотела…

— А меня? Меня хотела? — спросил и вдруг силой сдавил мои бедра.

— Хотела…

— Ложь!

А сам дрожит всем телом и глотает воздух судорожно и жадно.

— А сейчас…сейчас хочешь?

— И…сейчас хочу!

Заставляя себя вспомнить, как сводили с ума его пальцы, как они погружались в мою плоть и выдирали из меня вскрики наслаждения.

— Чего ты хочешь? — спросил хрипло и придвинул к себе, сжимая за ягодицы. Я медленно расстегнула пуговки на груди, глядя, как жадно он следит за моими пальцами, как облизывает пересохшие губы. Тонкая ткань сползла с плеч и обнажила голое тело, обнажила соски, которые тут же сжались от его дикого взгляда.

— Хочу, чтобы ты…

— Чтобы я…что…

Обхватил грудь снизу, сдавливая ее так, что сосок выпирает сильнее наружу.

— Чтобы поцеловал их…

Несмело тронула его голову, и в эту же секунду он сдавил меня жадными руками и с громким стоном обхватил мой сосок широко открытым ртом. Низ живота обожгло кипятком, между ног стало горячо и болезненно отечно. Как будто вся кровь прихлынула туда и пульсирует в ожидании.

— Так? — рыкнул, и я увидела, как он высунул язык, и тот затрепетал на кончике моей груди, а потом его рот сильно втянул его в себя, так, что я от удовольствия закатила глаза и впилась ему в волосы.

— Дааа, — получилось очень жалобно, мне было страшно, что это вдруг прекратится. И..и мне вдруг показалось, что он боится вместе со мной. Боится, что все прекратится. Его удивление заставляло все мышцы напрячься так, будто он превратился в камень. А мои пальцы перебирали его волосы, я тянула его к себе, потому что на какие-то короткие мгновения ощущала свою власть над ним, ощущала податливость…ощущала, что это я свожу его с ума. И мои губы покалывало от дикого желания ощутить на них его рот.

Во мне просыпался голод, чувственный, незнакомый мне ранее, но живущий в недрах моего естества. Этот голод заставлял мое тело дрожать и плавиться в руках Хана. Обхватив его лицо обеими руками, я наклонилась вниз и тронула губы своими губами. Перехватила его верхнюю губу, провела по ней языком, и он не просто застонал, а захрипел, сжимая меня всю до хруста, вдавливая в себя. Это был не поцелуй…я никогда не ощущала ничего подобного. Он набросился на мой рот в жадном исступлении. Вдавливая губы в мои губы, сминая их, втягивая полностью в свой рот, а потом вбиваясь в мой языком так, что мне стало нечем дышать, но я дышала его дыханием. Целовала так же бешено. так же неистово.

Дааа… я его хотела. Это нечто внутри меня обезумело от похоти и буквально выло в примитивной жажде получить от него все. Прямо здесь и прямо сейчас. Здесь, в сердцевине концентрации ненависти этого дома, здесь, где та другая имела над ним свою власть, слиться с ним в единое целое…слиться дико и безумно. Так, чтобы разломаться на кусочки. И… я знала, что он может вознести меня на самые острые вершины…она внутри меня знала и стонала от похоти, металась от жажды, заражая меня ею, делая меня собой.

— Ангаахай…, - стонал мне в рот, глубоко вбиваясь языком, сминая меня руками, лаская мою грудь в безумном исступлении, терзая жадными пальцами острые до боли соски. А я хочу большего, я хочу ощутить его в себе, хочу, чтобы он выполнил обещание и разорвал меня на части.

В эту секунду в дверь залы громко и требовательно постучали.

ГЛАВА 16

Нам помешал его помощник. Видимо, случилось нечто срочное, и Хан сорвался с места, не сказав мне ни слова. Только приказал Цэцэг отвести меня в комнату и присматривать за мной. Можно подумать, я куда-то денусь из этого дома. Мне некуда, да и незачем. Угроза, нависшая над моей семьей, никуда не исчезла. Своим побегом я подпишу им смертный приговор…Оставалось лишь слушать тетку Хана и ждать, когда она мне поможет, как и обещала.