Ульяна Соболева - Падение Хана

— Отпусти…, — прошептал и убрал волосы с моего лица…почти нежно, почти ласкающе. Не шевелится, весь дрожит подо мной, и я чувствую эту дрожь всем своим телом. — Отпусти и поднимись вверх, потом вниз…

Медленно расслабляя мышцы, приподнялась выше и так же медленно опустилась обратно. Увидела, как при этом закатились его глаза и вырвался судорожный стон из стиснутых зубов. Четко очерченные ноздри раздуваются от шумного дыхания. Мне безумно захотелось увидеть снова, как закатываются его глаза…ведь они закатываются от того, что делаю сейчас я. Так же медленно приподнялась и так же медленно снова опустилась. Неприятные ощущения стали исчезать…как будто мое тело начало привыкать к нему…а еще я чувствовала, насколько мокро там, где скользят наши тела друг в друге.

— Да…, - прохрипел он, и я сделала это снова уже быстрее. Глаза монгола подернулись пеленой, он сдавил мою спину и подался вперед бедрами. Член пронизал меня так глубоко и в то же время настолько чувствительно, что у меня у самой закрылись глаза. Это оказалось неожиданно…неожиданно приятно и наполнено. Очень наполнено им. Я дернулась вперед бедрами и животом, словно танцуя, и теперь застонал уже он…и мне адски понравился этот стон, я взялась руками за спинку кровати и приподнялась снова, вращая животом и видя, как вздулись вены у него на лбу, как выгнулась его мощная шея, и как он весь вытянулся подо мной, подаваясь вверх.

Толкнулся уже сам, хватая меня за волосы, оттягивая мою голову назад и одновременно с этим наклоняя меня к себе, и снова перехватывая губами мои соски. Терзая их, кусая и сильно втягивая в себя, поддавая бедрами вверх-вниз вместе со мной. Все быстрее и быстрее. И боли нет, меня распирает, меня буквально рвет на куски этими толчками, и это трение там глубоко задевает что-то…толкается в какое-то чувствительное место, в какую-то адски невыносимую точку, и я начинаю сходить с ума. Вертеться в его руках, выкручиваться, выгибаться назад. Вместе с ним, я двигаюсь в унисон, я извиваюсь на нем и слышу собственные вопли, созвучные его диким стонам. Все быстрее и быстрее, опуская на себя и поднимая вверх, вращая мною и наклоняя к себе, чтобы поршнем врезаться на дикой скорости, выбивая из меня крики. Я слышу, как шлепают друг о друга наши тела, чувствуя, как мокро там, между нами, как что-то течет из меня, и я вся вязкая, потная, липкая. Я превратилась в патоку и… я хочу, чтобы это не прекращалось. Хочу, чтобы он таранил меня все быстрее.

Я сейчас потеряю голос от криков, от хрипов. Его губы и зубы они везде, они кусают мои соски, мои ребра, он жадно лижет мою кожу, и это похоже на сумасшествие. Я смотрю на его лицо, искаженное как в муке, как в невероятной пытке, и это заводит, подхлестывает еще сильнее. Мы оба, как голодные животные, и я… я такая же голодная, как и он. И эта точка…внутри под этим натиском воспаляется, горит, зудит. Я хочу, чтобы он долбился в нее быстрее, сильнее, о боже…больнее. Пока меня не выгибает назад, дугой с громким криком, и я не чувствую, как мое влагалище стискивает его член в бешеных судорогах, а саму меня сотрясает от невыносимого наслаждения.

Это полная принадлежность ему, это осознание его абсолютной власти и…его желания доставить мне удовольствие заставляет биться в экстазе еще сильнее, под его громкий рык и выстреливающие внутри струи семени.

Потом я какое-то время лежу на нем, пока сильная рука не снимает меня и не сталкивает рядом на кровать.

В тот момент я была слишком опустошена, слишком потеряна, чтобы осознать, что меня отбросили. Наше дыхание рваное и хаотичное все еще слышно во всей комнате. И я настолько уставшая, настолько истерзанная, что мои глаза закатываясь закрываются. Я засыпаю рядом с ним, полуголая, распластанная, испачканная его спермой. И мне не хочется все это смыть с себя. Я не грязная… я возрожденная.

— Мне…мне так хорошо… — прошептала едва слышно и закрыла глаза, проваливаясь в сон.

Я…люблю его. Так шепчет мне лебедь внутри меня. Она его любит, и я люблю…

Я снова шла за ним…в предутреннем тумане, в кромешной тишине. Босая, по росе. Шла босиком через лабиринт несколько часов. Не запомнила дорогу в прошлый раз, а в главные ворота если войду, кто знает, что меня ждет. Если враг внутри дома, если тот, кто "помог" мне бежать, здесь, то меня убьют, едва увидят… тем более если Хан отдал такой приказ. А он мог. Я даже в этом не сомневалась.

Я должна увидеть его самого. Прийти к нему. Посмотреть в глаза… и попытаться. Ведь я успела за это время понять его характер, успела узнать. Если приду сама, он может пощадить или сам же казнит на месте.

Он стоял на коленях у статуи, склонив голову, опираясь лбом о холодный мрамор. Я видела его фигуру издалека. Скрюченную, склоненную перед женщиной, протянувшей вперед тонкие руки. Эрдэнэ рассказывала мне, что в лабиринте есть памятник матери Хана, и что никто не имеет права к нему подходить или прикасаться.

Я делала каждый шаг уставшими босыми ногами и думала о том, что я иду навстречу самой смерти. Вот она — мрачная, черная сгорбилась и дрожит у монумента. Пока вдруг не обернулся ко мне, и я замерла. Вначале все тело сковал ужас. Сейчас закричит и отдаст приказ схватить меня. Но он медленно поднялся с колен. Такой бледный, осунувшийся, похудевший, с растрепанными волосами и небрежно заправленной в черные штаны мятой рубашкой. И мне вдруг стало больно за него. Такой одинокий, такой чужой для всех. Смотрит на меня, и я ощущаю, как его накрывает волной боли, вижу, как дрожит его большое и сильное тело, как блестят глаза. И понимаю, что соскучилась… и мне все равно, что теперь будет. Пусть убьет меня сам. Мне больше некуда идти. У меня никого нет, кроме него. Сделал шаг ко мне, затем еще один и еще, и я побежала навстречу, а когда он жадно сдавил меня обеими руками и зарылся лицом в мои волосы, внутри все заныло, застонало, ожило. Я чувствовала, как он трясется, слышала, как стучат в лихорадке его зубы и как бешено колотится в груди его сердце.

Встретилась взглядом с черными глазами, наполненными всей адской тоской вселенной и чернотой самой мрачной бездны, и сказала то, что ощутила именно в этот момент…

— Я люблю тебя. Мне с тобой хорошо.

***

И все тело пронизало болью…потому что вдруг поняла, что, и правда, стою в лабиринте из кустарников и цветов, стою и вижу, как он валяется в ногах точно такого же памятника, как в "лебединой усадьбе". Высокой статуи, так похожей на меня саму, а рядом с ней женщина с раскинутым в стороны руками.

Валяется и содрогаясь всем телом плачет. Он рыдает, и мне слышны эти рыдания, я сама начинаю от них дрожать. Такой огромный, сильный и в то же время полностью сломленный, и я ломаюсь и крошусь вместе с ним, меня саму скручивает от его боли и хочется кричать. Но я онемела, по моим губам течет моя же кровь из носа, она капает с подбородка, а по щекам катятся слезы.

— Прости…прости меня…сегодня я любил ее…как тебя. Я…делал ей хорошо. Прости. Девочка…прости.

В его руках хлыст, и он сжимает его рукоятку с такой силой, что мне видно, как побелели костяшки пальцев. Затем приподнимает хлыст и со всей силы бьет себя по спине, так, что вздулся огромный рубец.

— Но я… я не дам себе забыть боль. Я… я напомню. Вот так. Каждая рана в память о тебе…каждая.

Замахнулся снова, и я не выдержала, бросилась к нему, в грязь, на колени, перехватывая его руку.

— Не надо…прошу тебя, не надо. Я… я стану для тебя ею, кем хочешь, я люблю тебя, мне с тобой хорошо.

Замер, глядя на меня остекленевшими глазами, рассматривая мое лицо, и вдруг силой, пятерней обхватил его и со всей дури толкнул меня назад.

— ТЫ — НЕ ОНА! ТЫ…бл*дь, никогда не станешь ею! И я…никогда, слышишь, никогда не смогу тебя полюбить. Тебя…нет. Это я тебя придумал.

Рыдая, стоя на коленях, смотрю ему в лицо и…вижу на нем боль, ярость и разочарование. Мною. Тем, что я…не она.

— Позволь мне…, - протянула к нему руки, но в воздухе свистнул хлыст, и я закрыла руками лицо.

— Изуродовать, чтобы больше не была похожа! — взревел он, а я ощутила, как вздулся рубец на коже запястья.

— Хан! Хааан!

Кричал кто-то и бежал по лабиринту, размахивая руками.

Монгол опустил хлыст и развернулся ко мне спиной, а я, тяжело всхлипывая и задыхаясь от ужаса и рыданий, смотрю на его окровавленную спину, снова чувствуя, как внутри разливается боль. Не физическая…нет. Мне больно вздохнуть, кажется, что внутри меня сломаны крылья.

— Хааан! Эрдэнэ пропала!

— Чтоооо?! — дикий рев, заглушивший даже биение моего сердца.

— Ее нигде нет. Весь дом обыскали!