– Может быть надо везти его в горы уже сейчас, как можно быстрее?

– Я уже спрашивал. Нет. Он не выдержит. Умрет в дороге. Ему, конечно, нужен свежий воздух. Сегодня я на час вынес его во двор, укутал. Минут через пятнадцать началась лихорадка, жар, озноб. Так и не вышло часа. Дома с трудом удалось сбить жар теплым питьем. Что теперь? Будем надеяться на новое лекарство. Главное, – теперь он обращался уже не ко мне, а к себе самому, я это чувствовала, – главное, я не должен падать духом, не должен показывать ему, что тревожусь о нем.

Я понурилась. По сравнению с этим, то, что я испытала при встрече с дочерью, показалось мне пустяком.

Глава сто тридцать пятая

Прошло еще несколько дней.

Может показать странным, но я забыла о дворце Монтойя. И причиной столь быстрого забвения, конечно, было здоровье Чоки. Теперь я и сама видела, что слабость снова начала нарастать, при кашле он сплевывал кровь. И этот страшный запах больного тела снова ощущался в его комнате.

Новое лекарство пока не помогало.

По-прежнему мы с Николаосом вечерами сидели в гостиной. Но теперь почти не говорили, не вели занимательных бесед. Молча прислушивались к малейшему шороху в комнате больного, чтобы тотчас идти к нему. Обоих нас мучила тревога.

Обмануть больного мы не могли. Он уже и сам понимал, что ему хуже. Однажды я чуть не разрыдалась в голос, когда он тихим голосом попросил у нас прощения за то, что мало говорит с нами.

– Я хочу силы поберечь, – тихо сказал он, не сводя с наших лиц страдальческого взгляда. – Хочу еще жить, хотя бы немного пожить. Не хочу умирать так скоро…

Не помню, как я сдержала рыдания.

Он постоянно просил нас побыть с ним. Причем, нас обоих. Постепенно мы поняли, почему. Он теперь ждал смерти каждый день, каждый час. Он не хотел умирать в одиночестве, хотел перед смертью проститься с нами.

Теперь Николаос не отлучался от него. Теодоро-Мигель знал, что Чоки умирает, скоро умрет, и не тревожил Николаоса.

Но несколько раз я замечала у ворот скромного монаха, который о чем-то беседовал с нашим привратником. Я спросила, кто это.

– Он приходил спрашивать, жив ли господин Андреас, – хмуро ответил привратник. – Это из церкви…

Не знаю, что было известно привратнику, но я знала, что это посланный Великого инквизитора. Значит, он считает дни… Он тоскует без Николаоса. Мне вдруг почудилось, что это желание смерти, исходящее от Великого инквизитора, как-то странно материализуется и воздействует на бедного больного… А если все еще проще? Если врач подкуплен и лекарство на самом деле отрава?

Я сказала о своем страшном предположении Николаосу.

– Нет, – отрезал он, – невозможно.

– Но почему?

– Это самый сведущий врач Мадрида. Теодоро-Мигель сам платит ему.

– Откуда эта уверенность в порядочности Теодоро-Мигеля?

– Я вовсе не уверен в его порядочности. Я просто сказал ему, что если умрет Чоки, я покончу с собой, – неохотно сказал Николаос. – Потому и приходит его посланный. Он мое самоубийство хочет предупредить.

Я поняла, что не следует спрашивать у Николаоса, действительно ли он решится покончить с собой. Не следует отговаривать, утешать его…

– Может быть, лучше все же попытаться ехать в горы? – предложила я. – Ведь когда-то это помогло ему.

– Когда-то он не был в таком состоянии, как сейчас.

– Но это невозможно: ничего не предпринимать!

– Но как рискнуть его жизнью? Каждый день для него – подарок судьбы. О, что делать, что же делать?! – он закрыл лицо ладонями.

Если бы я знала, если бы я могла хоть что-то придумать!..

Глава сто тридцать шестая

На пятый или на шестой день (уже не помню), ближе к вечеру, один из слуг внезапно вошел в гостиную, где мы сидели с Николаосом. Чоки забылся в своей комнате. Он теперь почти все время находился в полузабытье.

Мы оба подняли головы. Обычно вечером слуги не входили в гостиную.

– Господин Николаос, – слуга говорил, понизив голос и подойдя к Николаосу совсем близко, чтобы ненароком не разбудить больного. – Там у ворот три дамы в карете. Они спрашивают донью Эльвиру…

Николаос посмотрел на меня вопросительно. Я ничего не могла понять.

– А, ну да… – устало догадался он. – Вы, должно быть говорили своим друзьям де Монтойя о нашем доме. И вот они нашли нас. Было бы невежливо не принять их, – он обратился к слуге: – Проводите их в гостиную на втором этаже, – затем снова ко мне: – Извинитесь за меня. Объясните, что здесь в доме – тяжелобольной. Я останусь в этой комнате.

Я кивнула и быстро вышла вместе со слугой.

Мы поспешили к воротам. Там и вправду стояла карета. Но это была не одна из тех двух нарядных щегольских карет, которые я видела. На этот раз Монтойя прибыли в простой карете.

Привратник отворил ворота. С дамами Монтойя не было ни одного лакея. Кучер помог им выйти из кареты.

«Что бы это значило? – думала я. – Почему такая простота, такое желание неприметности?»

И вдруг поняла. Конечно, Николаос сумел подбросить анонимное письмо с предупреждением. Теперь они принимают меры предосторожности. Но лучше бы им вовсе уехать из города.

Однако зачем они приехали сюда, зачем ищут меня? Может быть догадались, что я имею отношение к этому посланию?

Анхелита, Селия и Ана в темных плащах с капюшонами, напоминавших монашеские одеяния, остановились у ворот.

– Поезжай потихоньку, – велела кучеру Анхелита. – Вернешься за нами через час.

– Прошу вас, – пригласила я гостей, когда карета отъехала, – но тише, здесь в доме – тяжелобольной. Его друг тоже не может выйти к вам…

Мы пересекли тихо двор и вошли в дом. Анхелита и девушки откинули капюшоны.

– Простите меня, – прошептала мне Анхелита, когда мы начали подниматься по узкой боковой лестнице на второй этаж…

– Можно не говорить шепотом. Не надо только говорить слишком громко, – остановила я ее.

– А комната больного далеко? – спросила Селия.

Я поняла, что она обращается ко мне. Это был добрый знак! Она признала меня.

– На первом этаже, – спокойно сказала я, обернувшись к девушке.

Мы вошли в гостиную. Здесь было совсем мало мебели. Маленькая комната, очень опрятная, казалась полупустой. Я пригласила моих гостий присесть у стола. В комнате оказалось всего три стула. Слуга принес еще один.

– Простите меня, – снова проговорила Анхелита, когда мы остались вчетвером, – простите этот неожиданный приезд. – Теперь она уже не казалась мне такой холеной и довольной жизнью, тревога придала ее голосу теплоту, – меня так мучило то, что тогда случилось…

– Надеюсь, вы не бранили Селию?

– Ах, нет, нет. Но Селия тоже хочет попросить у вас прощения.

– Я бы не хотела насиловать ее волю, – осторожно заметила я.

– Нет, нет, она искренне… – Анхелита не договорила.

– Да, я хотела бы попросить у вас прощения, – заговорила Селия. – И простите меня за то, что я пока не в силах называть вас матерью…

– Это еще придет, – поспешно вставила Анхелита.

– Зовите меня доньей Эльвирой, – обратилась я к девушке.

Теперь в чертах ее лица не было надменности и своеволия. Она показалась мне загадочной и печальной. Анита тоже выглядела испуганной.

– Простите нас за то, что мы приехали втроем, без приглашения… – снова начала извиняться Анхелита.

– Мне бы хотелось угостить вас кофе, – предложила я.

– Да, пожалуй, – Анхелита прервала свои извинения.

Я сошла вниз, распорядилась насчет кофе, затем заглянула к Николаосу. Его не было. Значит, очнулся Чоки и Николаос пошел к нему.

Я снова поднялась наверх. Вскоре слуга принес кофе. Анхелита сказала, что легко нашла дом Николаоса и Чоки.

– Сначала я послала слугу разузнать, вы ведь мне говорили… Потом мы решили приехать…

– Вы получили письмо? – я наклонилась к ней.

– Да, да, – Анхелита сейчас выглядела еще более встревоженной. – Я сказала девочкам. И Мигелю.

– Девочкам, пожалуй, напрасно, – заметила я.

– О, они будут молчать. Но донья Эльвира, это вы написали письмо?

– Да, – коротко ответила я, – но я узнала случайно. Толком я ничего не знаю. Скорее всего Ану хотят похитить. Вам лучше поскорее уехать в деревню.

– Да, все уже готово, – Анхелита вздохнула. – Мы едем сегодня ночью. Сразу, как только вернемся от вас. То есть мы не заедем домой. Мигель и слуги ждут в переулке Святого Сикста. Мы увозим и старую маркизу… Но, донья Эльвира, вы можете поехать с нами!

– Нет, увы, – вежливо отказалась я, – я не могу оставить больного.

– Но ведь это тот самый человек, о котором вы говорили, что ему нужен горный воздух! – Анхелита подалась ко мне. – Он тоже может поехать. И его друг.

– Нет, – я покачала головой, – Этот человек очень болен, он может умереть в пути.

– Но если вы позволите, мы пришлем за вами, – предложила Анхелита.

– Да, благодарю вас, – это было единственное, что я могла сказать в ответ.

– Пойдемте, – обратилась Анхелита к девушкам, поднимаясь и запахивая плащ. – Пора.

– Можно посмотреть двор и сад? – внезапно произнесла Селия.

Она смотрела на меня. Я прочла в этом прямом взгляде не любопытство, но желание понять, узнать меня.

– Селия! – сердито произнесла Анхелита. – Отец ждет нас. Что за причуды!

– Позвольте ей, – мягко попросила я. – Пойдемте с нами. У нас действительно красивый сад.

– Что за прихоти! – продолжала ворчать Анхелита. – Ведь уже совсем темно. Что можно увидеть в саду?

– Можно почувствовать аромат зелени и цветов, и услышать пение ночных птиц, – произнесла молчавшая до сих пор Ана.

– Господи! Хорошо, идемте, если вам так хочется. Поднимите капюшоны.

– Но, мама, ведь уже темно, – запротестовала Анита.

Анхелита снова уступила. Вчетвером мы вышли в сад.