Мы сошли под откос и присели на мягкий песок.

– Как будто мы еще маленькие и играем в прятки, – засмеялась я. – Сверху нас никто не видит.

– Как пустынно на реке, – задумчиво заметил Педро. – Ни живой души.

Он прилег на мягкий песок и положил голову мне на колени. Я тихонько гладила его по волосам.

И до сих пор не понимаю, что тогда приключилось со мной, с нами обоими.

Я наклонилась, надула губы и дунула на его щеку. Он в шутку обхватила меня за шею и поцеловал. Мне это было забавно. Я подумала, что ведь скоро я стану замужней дамой и муж будет обнимать и целовать меня, и я не должна буду никогда отказывать ему. Мне показалось, что мы с братом, как в детстве, играем в «мужа и жену».

Он снова поцеловал меня в щеку, обнял и уложил рядом с собой.

– Мы играем в «мужа и жену», – смеясь, как от щекотки, прошептала я ему на ухо.

– Да, да, – шептал он в ответ и губы его становились все жарче…

Объятия его становились все крепче… Страшный стыд охватывает меня при одной только мысли о том, что случилось в тот день на песчаной отмели. Мы сами не понимали, как это вышло, но мой бедный брат стал моим любовником.

Бедный мой брат, бедная я!

Тотчас же нас охватил ужас. Молча поднялись мы и, отвернувшись друг от друга, оправили одежду.

– Никто не должен знать об этом, – тихо проговорила я.

– Да, – эхом откликнулся Педро. – Никто и никогда. Это затмение, Лусия, это никогда не должно повториться! Сегодня же я уеду.

– Нет, – остановила я его. – Будет странно, если ты вдруг уедешь. Сделаешь это после моей свадьбы.

Домой мы вернулись порознь.

Я хотела, чтобы поскорее возвратился мой жених. Но он и его отец по каким-то своим делам задержались в городе.

Между тем мы, я и Педро, были томимы одним и тем же дьявольским недугом. Мы… Мы жаждали снова слиться друг с другом.

Сначала мы сдерживались изо всех сил. О, если бы мой жених тогда вернулся; возможно, это спасло бы нас… Но он все не возвращался.

Нет ничего страшнее, чем когда человек борется с самим собой. Мы оба, я и Педро, истощили свои силы в этой бесплодной борьбе, и, увы, истощили весьма скоро.

Уже на другой день мы, не глядя друг на друга, отправились на нашу песчаную отмель, под откос. И с тех пор бывали там ежедневно, целую неделю.

Поглощенные преступной страстью, мы уже не думали о том, что нас могут увидеть, не принимали никаких мер предосторожности. Но, кажется, нас никто не видел. Во всяком случае, нам так казалось, мы хотели верить в это.

Наконец вернулись Рамон и его отец. Они осыпали нашу семью подарками. Вообразите себе, что я должна была чувствовать, когда жених почтительно целовал мне кончики пальцев. Он полагал меня чистой невинной девицей, а я… была распутницей. Но надо было терпеть.

Наступил день свадьбы. С утра разгорелось веселье. Съехались гости. Меня одели в подвенечное платье, украсили подаренными драгоценностями. Я была как во сне.

Меня усадили в карету и повезли в церковь. Туда же направились, конечно, жених и его родные. Я в ужасе не знала, что делать.

Да, казалось бы, все обошлось. Никто не узнал о нашем прегрешении. Я стану сегодня почтенной замужней дамой. Мой супруг еще молод и не так уж опытен, я сумею обмануть его, я отуманю его страстными ласками, он не заметит, что я уже потеряла девственность.

Но как я буду жить дальше? Во лжи? Видя, как семья моего мужа осыпает благодеяниями моего порочного брата?

Бедный Педро! Я не виню его. Я хочу винить во всем случившемся только себя. Что же делать? Что делать?.. Карета подъехала к церкви. Меня вывели.

В церкви я стояла рядом со своим будущим супругом. Вышел священник. Начался обряд венчания.

Громкий торжественный голос священника заставил меня вздрогнуть.

– Нет! – громко крикнула я. – Нет! Я не хочу! Не хочу! Я не могу!

По церкви прошел ропот. Бедная моя мать хотела кинуться ко мне.

– Она больна! – закричал мой брат, побледнев, как полотно. – Она больна! Ей дурно!

В церкви женщины начали перешептываться. Я ничего не слышала, кровь страшно стучала в висках. Но я догадалась, о чем они шепчутся. Наверное, они решили, что я отдалась Рамону до свадьбы, что я жду ребенка, и вот поэтому мне и сделалось дурно. О, если бы они знали! Правда гораздо страшнее их обыденных предположений.

Вдруг я заметила, что Педро поспешно пробирается к выходу. Еще секунду назад я не знала, не представляла себе, что же я буду делать, на что решусь. Но увидев, как брат мой трусливо бежит, я воспылала ненавистью к нему.

– Держите его! – крикнула я. – Держите моего брата. Он – преступник! Задержите его!

Множество рук протянулось отовсюду. Педро схватили.

Теперь я стояла одна, словно в заколдованном кругу.

– Я тоже преступница! – задыхаясь, произнесла я. – Я страшная грешница! Мне нет прощения. Мы с братом совершили ужаснейший грех. Мы отдались друг другу. Мы совокупились! Теперь мы – любовники!

– Нет, нет, нет! – Педро бился в чьих-то сильных мужских руках. – Она сошла с ума! Она сумасшедшая! Это неправда!

– Мать может осмотреть меня, – крикнула я. – Она увидит, что я говорю правду!

– Не верьте ей! – кричал Педро. – Я ничего не знаю. Мне неизвестно, когда и с кем она согрешила. Бог покарает ее за то, что она возводит на меня напраслину!

– Бог покарает тебя! – я рванулась к нему.

Мой жених в ужасе отшатнулся от меня. Священник стоял с воздетыми вверх руками.

И вдруг сверкнуло острие кинжала и Педро упал, пронзенный в сердце. Он захрипел, изо рта брызнула кровь. Ужас и жалость мгновенно овладели моей душой. Но у меня не было времени покаяться. С громким воплем отчаяния мой отец, только что убивший моего преступного несчастного брата, бросился с обнаженным окровавленным кинжалом на преступницу-дочь.

И тут я ощутила радость. Вот оно, возмездие! Я упала на колени, рванула платье на груди, обнажила грудь.

– Бей, отец, бей! – крикнула я. – Без промаха!

Мать успела схватить отца за руку и тем самым спасла меня от смерти. Кинжал не пронзил мое сердце. И все же я упала без чувств, тяжело раненая, обливаясь кровью.

Что было дальше, я, конечно, не могла помнить.

Я очнулась в незнакомой комнате. За мной ухаживали. Постепенно я начала поправляться. От служанки я узнала, что нахожусь в доме Рамона, моего бывшего жениха. Но почему? Я решилась спросить ее. Добрая девушка в смущении ответила, что мои родители отступились от меня. Отец проклял меня и заставил мать отречься от дочери. Он взял с нее клятву, что она никогда не будет пытаться увидеть меня. Мать горько плакала, но вынуждена была согласиться. Меня хотели отвезти в больницу при женском монастыре Святой Клары, но Рамон уговорил своего отца, чтобы меня перенесли в их дом. Все сплетничали о них и осуждали их за это. Я поняла, что, должно быть, Рамон, несмотря на мой ужасный грех, все еще любит меня. Но разве я могла теперь ответить на его любовь?

К счастью, он не приходил ко мне. Но я знала, что мне не избежать объяснения с ним. В тот день, когда моя рана окончательно зажила и я встала с постели, в дверь комнаты, где я лежала, постучался Рамон.

Я сразу догадалась, я знала, что это он!

– Входите! – с тревогой произнесла я. Он вошел.

Я стояла перед ним, бледная, трепещущая.

– Лусия! – произнес он и невольно протянул ко мне руки.

– Нет! – отстранилась я. – Нет, Рамон!

– Ты не любишь меня?

– Я недостойна тебя.

– Это не так, это не так, Лусия! Я прошу, я умоляю тебя быть моей женой! Я люблю тебя.

– Нет, – снова повторила я спокойно и решительно. – Нет.

– Но почему, Лусия, почему? За что ты так наказываешь меня?

– Я понимаю, что ты любишь меня, Рамон. Увы, я никогда не любила тебя. Нет, нет, ты вовсе не был мне ненавистен. Я даже с детским удовольствием мечтала о нашей совместной жизни, о том, как мы поедем в столицу, как будет весело и хорошо. Я признаюсь тебе, я без отвращения думала о телесной близости с тобой, о поцелуях и объятиях. Мне даже хотелось этого. Нет, это не то чтобы природная страстность говорила во мне, просто я, как всякий ребенок, поскорее желала стать взрослой и делать все то, что делают взрослые, и что запрещено делать детям…

– Но ведь еще не поздно, Лусия, еще не поздно! – вскрикнул Рамон. – Мы будем счастливы. Для меня ты – все та же милая чистая девочка…

– После того, что произошло? – с горечью спросила я.

– Для меня ничего не произошло. Я все предал забвению. Мы все начнем с самого начала.

– Нет, Рамон, – я горестно покачала головой. – Я ценю твое благородство. Но я не достойна твоей благородной души. Я сама не понимала, не сознавала, что делаю. Я совершила страшный грех, не думая. Но потом, Рамон, потом!.. Целую неделю я грешила осознанно. Моя душа, мое тело загрязнены. Я не смогу быть тебе верной и почтительной супругой. Я знаю это. И не уговаривай меня, умоляю!

– Как же ты намереваешься жить дальше? – спросил мой незадачливый жених.

– Дальше? – переспросила я.

– Я поговорю с твоими родителями, – горячо предложил он. – Я уговорю их снова взять тебя в родительский дом. Если я, твой жених, тот, кто оскорблен более всех, прощаю тебя, то они, родные отец и мать, тем более должны простить…

Он был прав. Он был благороден, он проявлял ко мне невиданное милосердие. На какой-то миг я подумала, а не лучше ли послушаться его. Он уговорит моих родителей. Я вернусь домой. И что дальше? О, конечно, он станет посещать, навещать меня, он будет клясться мне в любви. А я? Пройдет время. Быть может, я сама упускаю свое счастье? Быть может, я еще смогу ответить на его любовь? Правда, меня больно задело то, что он сказал, что прощает меня. А впрочем, как иначе он мог сказать? Что он не считает меня виновной? Но это была бы ложь. Я молча обдумывала, что мне ответить на его предложение. Почувствовав, что я заколебалась, что я вот-вот соглашусь, он простер ко мне руки. На этот раз я отстранилась не так решительно.