Катарина Фукс - Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2

Я сидела в саду на скамье. Было прохладно. Потом мне пришло в голову подойти к воротам. Лучше мне быть там. Вдруг она вернется и я увижу ее у ворот. Или она увидит меня. Я уже не спрашивала себя, каким образом Селии удалось выскользнуть из дома, уйти. Я знала ее.

Я подошла к воротам. Конечно, ворота были заперты. На ночь в доме Николаоса ворота запирали, а привратник уходил спать. Я походила вдоль ворот, жадно вслушиваясь в каждый шорох. Я понимала, что на самом деле это не имеет никакого смысла. Если Селия ушла тайком, то она тайком и вернется. Зачем ей стучать в ворота? Господи! Она просто перелезет через забор.

Но куда же она ушла? Во дворец Монтойя? Зачем? Возможно, потому что ей тяжело здесь после похорон Чоки и она решила побыть в другом месте… Она может снова вернуться в горы. Это дальний путь, надо ехать верхом, в мужском костюме, но если она однажды проделала этот путь, она может решиться снова…

Но почему она не предупредила меня? Почему не оставила записку? Это странно. Это даже не похоже на нее. Она никогда не была злой, могу поручиться. Но…

Вдруг мне пришло в голову то единственное, к чему я уже давно должна была бы прийти.

Селия не оставила записку. Значит… значит, она скоро вернется!.. Значит, надо просто ждать… Конечно, она рассчитывает вернуться даже не к утру, а еще ночью. Она думала, что я даже не узнаю о том, что ночью ее не было в доме.

Но куда, куда?..

И вдруг я отчетливо осознала: кладбище! Только туда она могла уйти ночью, одна. К могиле Чоки.

Я стояла у ворот и не в силах была уйти к себе.

Я со страхом представляла себе ее ночной путь по темным улицам, тонущее во мраке кладбище, смутные очертания надгробий. И Селия совсем одна, худенькая девочка…

Вот что самое трудное с детьми: они хотят для себя опасностей и приключений, мы же хотим для них безопасной и спокойной жизни. Поэтому родители и дети вечно ссорятся друг с другом. Ведь опасность и приключения означают одно очень важное понятие – независимость. Мы-то знаем, что, в сущности, никакой независимости в мире не существует. Но дети зависят от родителей. Вот эту-то зависимость они хотят и могут сломать, разорвать и получить иллюзию независимости вообще, не только от родителей…

Я вышла в платье, без накидки. Теперь я почувствовала холод. Я решила вернуться в комнату, взять накидку и снова прийти к воротам. Все равно я не смогу спать.

В комнате я присела на постель. Все же я устала, ноги заныли. Может быть, мне тоже пойти на кладбище? А если Селии там нет? Если я разминусь с ней? Ладно, возьму накидку, выйду во двор, там решу, как поступить дальше.

Но, должно быть, я очень устала. Неужели я старею? Хотя ведь это вполне естественно. И я много испытала в этой жизни. Я вспомнила, что когда мне было лет восемнадцать-двадцать, тридцатилетние женщины казались мне старухами. А теперь? Увы, я могу завидовать молодости тридцатилетних…

Надо было взять накидку, подняться с постели и идти. Но я продолжала сидеть. В окно смутно виднелись очертания деревьев и кустов сада. Раздался слабый крик ночной птицы. Я убеждала себя, что сейчас встану, сейчас заставлю себя встать. Еще минута, еще… Но я не вставала. Я почувствовала, что глаза мои закрываются. Голова тяжелела. Я склонилась на подушку. Я понимала, сознавала, что засыпаю. Но я уже не могла противиться сну. Я все еще смутно, несвязно говорила себе, что вот сейчас, совсем немного отдохну и немедленно встану. Но я обманывала себя.

Я шла по какой-то песчаной равнине. Свет был сумеречный, тягостный и таинственный. На голове у меня было белое покрывало, ветер развевал его. Ноги мои ступали легко, не погружаясь в песок. Я удивилась этому, затем подумала, что это неспроста. И равнина, и свет, и ноги, легко ступающие на песок – это неспроста. У этой загадки есть какая-то простая отгадка. Это не наш земной мир, это мир потусторонний. Да, так. И вдруг мне стало страшно. Значит, сейчас я увижу тех, кто умер страшной смертью, увижу лорда Рэтклифа, Брюса Карлтона, отца, Коринну. Замкнутые в какой-то новой страшной своей сути, они бесшумно, словно ночные птицы, погонятся за мной. Что они сделают со мной? Выпьют, высосут кровь? Они – вампиры? Я задрожала и быстро оглянулась по сторонам. Никого не было. Я двинулась дальше, медленно ступая.

Да, я сделала в своей жизни много дурного. Я не наделена той мучительной чувствительностью, которой обладал Чоки и которая свела его в могилу. Такие, как он, встречаются редко, они напоминают людям о возможности чистоты, совести, доброты. Я не такая. Я не хуже и не лучше других людей. Я причиняла страдания и смерть, но и сама страдала и сама была на краю гибели. Может быть, меня можно (да, конечно, можно) обвинить в смерти Этторе Биокка, Большого Джона, доньи Инес – матери Коринны. Можно сказать, что мое появление разрушило жизнь Коринны и Брюса Карлтона, моего отца и доньи Инес, лорда Рэтклифа, Этторе и Санчо. Из-за меня так странно сложилась жизнь моих детей. Из-за меня остались сиротами дети Коринны. Должно быть, надо мной тяготеет некий рок, такой рок тяготел над потомками цыганки Маританы, возлюбленной короля. Это моя судьба – приносить тревогу?

Неужели никто не заступится, не спасет? Но ведь есть человек, который прощал всегда всех кроме себя самого. Чоки!

Я так потянулась к нему душой. Мне вдруг захотелось, как маленькому ребенку, искать защиты. Чоки защитит меня. Он знает, что я не такая плохая. Я не виновата. Я не хочу быть виноватой. Я не выдержу. Пусть меня простят. Пусть! Я подбегу к нему, схвачу его за руки и заплачу. И буду спрашивать сквозь слезы: «Чоки! Я ведь не виновата? Скажи мне? Скажи? Я не виновата?» И он погладит мои ладони своими теплыми пальцами и скажет: «Нет. Конечно, не виновата. Только я виноват». А после этого мне будет легко. Пусть я понесу наказание, я все равно буду чувствовать это тепло человеческих юных пальцев и буду слышать милый добрый голос: «Не виновата».

Надо найти его. Я пошла быстрее. Вокруг начало проясняться. Что это? Я возвращаюсь в обыденный мир? Меня пока простили и вернули? Ради этого мальчика.

Сквозь приоткрытые веки я уже различаю смутные очертания стола, стула в комнате. Я просыпаюсь.

И вдруг слышу отчаянный стук. Чьи-то руки хватают меня за плечо. Чьи-то пальцы стучат по стене. Но я чувствую, что это не нападение. Это меня зовут, чтобы я кого-то защитила, спасла.

Я окончательно просыпаюсь, широко открываю глаза.

Селия трясет меня за плечо, пальцами свободной руки стучит по стене. Окно распахнуто.

– Мама! Мама! Скорее! Помоги!..

То, что произошло, настолько необычно, что я даже не знаю, как лучше описать это, чтобы всю эту необычность передать. С чего начать? И как продолжить?

Селия разбудила меня. Конечно, я не стала ни о чем расспрашивать ее. Я кинулась к воротам вместе с ней. Она тянула меня за руку.

– Отпусти, Селия! – попросила я уже на бегу. – Ты мешаешь мне идти.

Она с трудом выпустила мою руку. Я поняла, что я нужна ей. Она в беде и она бросилась ко мне, она знает, что я, ее мать, самый надежный источник помощи. Она верит мне. Но не было уже времени гордиться, упиваться ее доверием. Надо было спешить.

Мы подбежали к воротам. Я заметила каких-то людей. Боже! Они ломали замок.

Селия увидела мой страх.

– Мама, не бойся, это друзья. Но надо скорее! Разбуди Николаоса! Может быть уже поздно! Скорее! – Она расплакалась.

Конечно, она действовала без всякой логики. Сначала тянула меня к воротам, теперь просит, чтобы я возвращалась в дом и разбудила Николаоса.

– Но что случилось? Что?

– Скорее! Разбуди его! Может быть поздно! Темные фигуры столпились у ворот. Человек шесть.

Селия оставила меня и кинулась к ним.

– Сейчас! – крикнула она на бегу. – Сейчас! Пока не надо! (Я поняла, что она просит не ломать замок.) Еще не поздно, да? Еще не поздно?

– Не поздно, – ответил приглушенный мужской голос. – Но скорее!

Я поняла, что случилось что-то страшное. Это легко было понять. На миг меня одолело нелепое, но свойственное многим родителям желание действовать наперекор воле детей. Я тоже захотела было, вместо того чтобы бежать в дом и разбудить Николаоса, поступить совсем иначе, не так, как просит дочь; подойти к этим людям, начать расспрашивать… Но я быстро подавила это желание и без лишних размышлений побежала в дом. Я чувствовала, что именно это я должна сделать.

Я знала, что после смерти Чоки Николаос иногда ложился в той комнате за гостиной, где его друг умер. Мне подумалось, что и сегодня ночью Николаос там. К счастью, так и оказалось. Не пришлось тратить лишнее время на то, чтобы бежать в его комнату.

Я пролетела гостиную. Дверь в комнату, где умер Чоки, была заперта. Я заколотила кулаками по двери, закричала:

– Николаос! Николаос! Скорее! Скорее!

Мне уже представлялось, что его нет в комнате, что он убил себя. Но тут раздался его голос. Голос был сонный. Значит, он спал, я разбудила его. Наверное, он впервые уснул после нескольких дней бессонницы. Но сожалеть было некогда. Николаос не стал спрашивать меня, что случилось, почему я зову его. Он просто откликнулся из-за двери:

– Иду. Сейчас иду.

И через две-три минуты он появился полуодетый. Я схватила его за руку.

– Скорее к воротам! Скорее!

Теперь я вела себя, как Селия, я тянула его за руку и тем самым не давала, мешала ему бежать.

– Отпустите руку, – быстро произнес он.

А когда я отпустила, он побежал. Я видела, как он, Селия и незнакомцы сгрудились у ворот, наклонялись, распрямлялись. Я наконец-то подбежала. Но они уже двинулись в дом…

Я приблизилась и увидела…

Вот теперь я могу выбрать. Рассказывать все по порядку или же начать с того, что позднее рассказала мне Селия. Я все-таки решила начать с ее рассказа и уже потом перейти к своим впечатлениям.