— О, да. Конечно.

Воспоминание выжжено, как клеймо, в моем мозгу. Этот момент изменил меня навсегда. Но Пиппа этого не знает. То есть не должна знать. То, что она упоминает об этом сейчас, кажется, немного приближает ее к цели.

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что тогда я не беспокоилась о тебе, Слоан. Ты просила у меня неофициально лекарства, действительно сильные, вызывающие привыкание, ты вела себя как гр*баный сумасшедший в то время. И все же я не беспокоилась о тебе. Не настолько, чтобы требовать, сказать мне, что происходит в твоей жизни. Ты переживала из-за своей сестры. Мы были командой. Неважно. Я все это знала и не хотела тебе мешать. Так что вместо этого дала тебе рецепт, и больше ни слова об этом не сказала. Но теперь это похоже на… Мне кажется, что этот парень для тебя в десять раз хуже, чем принимать Валиум. Даже если бы ты была зависима, все равно думаю, что этот парень хуже для тебя, чем наркотики.

Чувствую, как кровь отливает от моего лица. Она никогда не говорила со мной так раньше; правда, она всегда была немного жесткой и чересчур заботливой, но серьезно, это первый раз, когда Пиппа говорила со мной, как с идиоткой, которой нельзя принимать собственные решения.

— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я.

Пиппа ставит свой чай на кухонный стол, обходит его и берет меня за руки. Ее глаза переполнены беспокойством, а брови нахмурены,

— Я люблю тебя, Слоан. Ты мне как сестра. Знаю, что это не утешает тебя — ты была напугана за свою родную сестру, и это было главным приоритетом для тебя — но ты должна знать, что я всегда буду заботиться о тебе. Этот парень…

Она отрицательно качает головой.

— Этот парень не подарок. Такого парня избегают, как чумы. Сейчас ты этого не делаешь. Я все это уже видела, Слоан. Это влечение, которое чувствуешь, как будто тебя тянет в тень э, и еще,что это, вероятно, очень приятно. Невозможно отрицать тпкое, я думаю. Ты так долго боролась и держалась на плаву, что теперь погружение кажется лучшим возможным вариантом. Но поверь мне, это не так. Подчиниться кому-то вроде него, контролирующему парню, который отказывается позволить кому-либо еще иметь над ним власть, это плохо кончится. Он тебя сломает. Возьмет все, что ты построила, и разрушит, и вернуться из чего-то подобного намного труднее, чем оправиться от обычной зависимости.

Я была спокойна, когда она сказала мне это. Моргнула, может быть, дважды, но в остальном сидела, застыв в немом молчании, пытаясь понять слова, слетающие с ее губ. Я больше не могу сидеть спокойно.

— Ты говоришь, что любишь меня как сестру, Пип?

— Да, — она кивает, и ее глаза блестят, как будто она вот-вот расплачется. — Да люблю, Слоан.

Я сжимаю ее руки, наклоняюсь вперед и чувствую, как мое сердце немного разбивается.

— Тогда почему ты меня вообще не знаешь?

Ее губы и рот приоткрываются, и я знаю, что произойдет дальше. Мы с ней импульсивны. Мы собираемся поссориться. Исход этой ссоры изменит нашу дружбу, может быть, навсегда. Возможно, непоправимо. Она вырывает свои руки из моей хватки.

— Я знаю тебя. Знаю, что ты ...

Брррррррррррррхх.

Роботизированное жужжание ее интеркома заглушает все, что она собиралась мне сказать. У меня начинает болеть челюсть, и я понимаю, что стискиваю зубы. На секунду мы застываем в молчании, глядя друг на друга. Когда жужжание раздается вновь, Пиппа моргает и отводит взгляд, приглаживая рукой свои безупречные волосы.

— Это, наверное, Лейси, — говорит она.

— Да, — отвечаю я. — Это она.

Я встаю и беру свое пальто, которое все еще немного влажное после вчерашнего дождя.

— Скажи ей, чтобы она позвонила мне позже, если захочет выпить кофе или еще что-нибудь, ладно?

— Ты не останешься на сеанс?

Я уже у двери, моя ладонь ощущает давление прохладной металлической ручки под ней.

— Не совсем нормально во время лечения пациента присутствие гражданского лица, не так ли?

Пиппа пристально смотрит на меня.

— Она может не заговорить, если тебя не будет.

— Она заговорит. Она договорилась о встрече.

Я нажимаю кнопку доступа на интеркоме, затем открываю ее и спешу вниз по лестнице, прежде чем Лейси — и, вероятно, Зет — успеют подняться на ее этаж в лифте.


***

На мой взгляд, спускаться по лестничным пролетам так же трудно, как и подниматься по ним. Мои бедра и задница убивают меня к тому времени, как я достигаю первого этажа. Свежий воздух обрушивается на меня ледяной стеной, выбивая кислород из легких. Холодно. Гораздо холоднее, чем обычно бывает осенью, но на этот раз ветер отсутствует, оставляя день тихим и спокойным. Я собираюсь пересечь парк, когда мой телефон звонит. Проклятье. Может быть, я ошиблась. Может быть, Лейси не будет говорить, пока, не приду. Не понимаю, почему мое присутствие так важно. Я имею в виду, у нее есть Зет. Он был для нее всем в течение нескольких месяцев. Уже собираюсь ответить на звонок и сказать Пиппе, что Лейси придется довольствоваться ее братом, когда вижу номер.

Это номер другого штата. Я его не узнаю. У меня нет привычки отвечать на звонки с незнакомых номеров, но источник звонка на этот раз заставил меня нарушить правила. Возможно... только возможно…

— Алло?

На другом конце провода повисла пауза, а затем раздался веселый мужской голос:

— Как дела, док?

Меня пронзает дрожь. Сильная, яростная и неприятная.

— Какого черта тебе надо? — требую я.

Прекрасно знаю, кто это — человек, который, как я недавно узнала, женат на моей сестре. Подумала, что, возможно, это Алексис звонит мне, чтобы, не знаю, извиниться за все, через что она заставила меня, маму и папу пройти. Но нет. Это не она, а ее муж, разъезжающий на мотоцикле, покрытый татуировками и самодовольно ухмыляющийся.

— Ну, и тебе привет, прелесть. У тебя идет дождь? Погода вызвала дерьмовое настроение?

— От звука твоего голоса у меня дерьмовое настроение, — парирую в ответ. Я хочу отправиться на север через парк, но не могу. Не могу сосредоточиться ни на чем, кроме как крепко сжимать телефон и напряженно слушать мудака на другом конце провода. Я сажусь на скамейку у входа в парк и начинаю прожигать глазами дыры в бетоне у своих ног.

— Как Лекси? С ней все в порядке?

— Конечно. Ее уже выписали. Мы возвращаемся в Нью-Мексико.

— Ее уже выписали? Ей нужен отдых! Ты не можешь выписать ее из больницы. Она должна быть ...

— Ты думаешь, я хотел, чтобы она торопилась с выпиской, прежде чем будет готова, док? Я не могу приковать девушку к кровати. У нее есть ноги, понимаешь? Она использовала их. Встала и вышла оттуда, прежде чем кто-нибудь узнал об этом. Так что да. Может быть, успокоишь свою задницу.

Ненавижу его тон. Ненавижу то, что мне приходится слушать его.

— Тогда зачем ты звонишь, Ребел?

— Потому что тебе нужно приехать в Нью-Мексико, — отвечает он. — Ты должна убедиться, что ей станет лучше.

В животе оседает тяжесть.

— Ты с ума сошел. Я не могу приехать в Нью-Мексико.

— Почему нет? Дай угадаю. Ты возвращаешься на работу, верно? Люди в больнице нуждаются в тебе?

Я уже собиралась подтвердить это, но теперь засасываю нижнюю губу в рот. В основном, чтобы не ругаться очень громко.

— Ты предпочтешь работу своей сестре? Когда ты ей нужна? Опять?

Теперь в голосе Ребела звучит насмешка. Я сильный человек, но мне нужно больше сил для того, чтобы удержаться от крика в трубку.

— Ты же знаешь, что она сказала тебе неправду. Ты же знаешь, что я никогда не делала этого выбора. Алексис не дала мне такой возможности.

— Да, да, я знаю. Но все же... сейчас у тебя есть такая возможность. Она нуждается в тебе. Она слишком горда и слишком унижена, чтобы сказать тебе это, поэтому я говорю тебе. Ты. Должна. Приехать.

Линия обрывается. Я опускаю трубку, чтобы убедиться, что мои уши не обманывают меня, и один взгляд на экран подтверждает, что он только что повесил трубку. Он просто повесил трубку.

Что за...

— Судя по выражению твоего лица, кто-то только что вывел тебя из себя. И на этот раз это был не я. Я только что приехал.

У меня перехватывает дыхание. Этот голос. Его голос. Как, черт возьми, он нашел меня? Я медленно поднимаю голову, и вот он стоит передо мной, засунув руки в карманы, и смотрит... смотрит совершенно безразлично.

— Я думал, что ты позвонишь, — просто говорит он.

— Да. Я знаю. Поэтому и не позвонила. Отсюда и записка. Не хочу видеть тебя сейчас.

Может быть, и говорю ему, что не хочу его видеть, но лгу при этом. Когда я далеко от него, иногда думаю, что это может быть к лучшему. Мои мысли в квартире Пиппы всего пять минут назад тому подтверждение. И все же, когда Зет прямо передо мной, не хочу, чтобы он был где-то еще. Не потому, что этот мужчина мне нужен. Не потому, что он заставляет меня чувствовать себя в безопасности, или что нуждаюсь в его защите. Я сильная и способная, и если бы действительно чувствовала необходимость, просто пошла в полицию. Я хочу, чтобы он был рядом, потому что каждый раз, когда смотрю на этого ублюдка, чувствую, как его руки обнимают меня, а подбородок покоится на моей макушке. Ощущаю, как медленно поднимается и опускается его грудь, когда он дышит, крепко прижимая меня к себе. Я изо всех сил старалась не думать об этом, но все изменилось, когда Зет удерживал меня у Хулио.

Меня тянуло к нему из-за секса. Меня тянуло к нему из-за силы, которую он излучает. Черт возьми, меня всегда тянуло к нему за его высокомерие и абсолютную дерзость, что очень привлекательно. Хотя в глубине души я знаю, что легко могла бы уйти от всего этого. Это было бы отстойно, но могла бы это сделать. Но более слабая сторона этого человека, который кажется таким несокрушимым, является причиной того, что я чувствовала себя разрушенной, падающей, скользящей вниз по какому-то пугающему, безымянному склону. И да, я абсолютная трусиха, потому что у этого склона есть имя; просто слишком напугана, чтобы признать свое поражение. Если бы это было более легкое падение, я чувствовала бы себя так, будто плыву плавно, чудесно, пьяно через все это, как большинство других людей, и я думала, что могла бы получить мягкое погружение на дно, тогда бы меньше волновалась. Но этот вид падения включает в себя удары и царапины, и также раны, слишком глубокие, чтобы их понять. И если быть честной с самой собой, скорее всего, с поврежденным, если не совсем разбитым сердцем.