Дразнящие пальцы гладят кожу все ближе и ближе к низу живота, который сводит судорогой в мучительном ожидании касания. Я замираю, даже дышу через раз, не зная, то ли отстраниться, то ли не лгать самой себе и позволить Сергею делать то, что он хочет.

Он несильно толкает меня, вынуждая лечь на стол. Инстинктивно я свожу ноги, не могу справиться с собой, цепляюсь за рубашку. Хотя Серебров видел меня, когда одежды было еще меньше.

Но тогда меня не накрывало волнами жара, тогда было страшно, а сейчас мне кажется, если он снова не прикоснется, внутри что-то умрет, оставит меня в темноте.

Я пытаюсь скосить глаза, чтобы взглянуть на мужчину и понять, что он делает, но в этот момент он разводит мои ноги и касается горячим языком самого чувствительного и влажного места.

У меня вырывается тихий, потому что дыхания совсем не хватает, всхлип, и непроизвольно я прогибаюсь в пояснице, подаюсь навстречу его губам. Каждый раз, когда он языком проводит по разгоряченной коже и набухшему, пульсирующему клитору, я вздрагиваю от того, как сводит низ живота в предвкушении большего.

Тело живет своей жизнью, а голова вообще отключается. Я понимаю, что лежу на столе в мастерской, в мужской рубашке на голое тело, но не хочу и не могу сопротивляться тому, что делает Серебров. Мне хочется расслабиться и совсем не хочется его останавливать.

Что я и делаю, тем более, что все тело охватывает мелкая дрожь и расслабиться — единственный способ не сойти с ума под контрастом прикосновения жесткой щетины и нежного требовательного языка, который проникает все глубже, вырывая у меня совершенно неприличные стоны.

А когда к языку присоединяются пальцы, я забываю о том, что в доме мы совсем не одни, ногтями царапаю поверхность стола. Невыносимое и почти болезненное желание разрядки: напряженные мышцы, тяжелое дыхание и удары сердца, такие сильные, будто я пробежала километровый кросс.

Он вдруг останавливается, а я разочарованно стону. От мысли, что он оставит меня вот так, не закончит начатое, на глаза наворачиваются слезы. Вот что значит физическая зависимость. Она куда сильнее финансовой и, хотя я знаю, что это неправда, сейчас мне кажется что и сильнее любви.

— Тебе нравится то, что я с тобой делаю, Кисточка? — хрипло спрашивает Серебров.

Слова доносятся будто из тумана, мозг с сильной задержкой обрабатывает то, что я слышу.

Пока молчу, он пальцем нажимает на клитор, и я снова выгибаюсь.

— Да, — выдыхаю в перерывах между сладкими вспышками удовольствия.

— Хочешь кончить? Скажи это.

Облизываю пересохшие губы.

— Не могу, — тихо говорю, закрывая глаза. — Не заставляйте меня. Я к такому не привыкла.

— Тогда позови меня. По имени.

Я открываю глаза. Мне кажется, словно меня ударили в солнечное сплетение, настолько неожиданно звучит просьба. Она так не вяжется с образом Сереброва, что я даже думаю, будто ослышалась.

Она личная.

Одно из желаний, что не связано с инстинктами и сексом.

— Ну же, Кисточка, это несложно…

Именно потому что оно личное мне адски сложно его выполнить.

Как его назвать? Сергеем? Сережей? Мысленно я почти всегда думаю о нем как о Сереброве. Ему подходит эта фамилия: холодная, бесстрастная, с металлическим оттенком. А имя кажется из другого мира, не этого. В нем нет Сережи и Жени, а есть Серебров и Кисточка — имена, которыми мы отгородились друг от друга.

Ведь если называть его по фамилии, можно убедить себя, что по завершении картины закончится и переплетение судеб. А если придумать нищей девчонке с красками и ребенком за душой смешное прозвище, она будет одной из многих.

Имя — это личное. Как поцелуй. Мы оба это прекрасно понимаем.

Я не могу, у меня нет душевных сил на то, чтобы впустить его в сердце так же легко, как он пустил меня под свой зонт в парке. И будет совершенно справедливо, если Серебров сейчас уйдет.

Но он не уходит. Снова погружает меня в томительное ожидание, снова вырывает прерывистые стоны. Мне кажется, проходит очень много времени, но на самом деле меня накрывает очень быстро. Такого оргазма я еще не испытывала рядом с ним, ни в первую встречу, ни потом, в парке.

Я до боли в спине выгибаюсь на столе, почти до крови прикусываю губу и стараюсь не кричать, но, кажется, получается плохо. Тело совершенно не слушается, на меня накатывают сладкие и спасительные волны наслаждения, а мужчина все никак не оставит меня в покое, продолжая ласкать до тех пор, пока я не успокаиваюсь. И когда расслабляюсь, Серебров легко, как послушную куклу, поднимает меня и заключает в объятия.

— Извините, — бормочу я и сама не знаю, за что извиняюсь.

Хотя… знаю, конечно. Только самой себе не признаюсь.

— Долго ты будешь мне выкать? — спрашивает он. — Когда ты передо мной извиняешься, как школьница перед директором, единственная мысль, которая возникает в голове это "Что ж ты, старый мудак, делаешь?".

У меня почти нет сил, но я смеюсь, цепляясь за его плечи, а нарисованные на ноге цветы немного смазываются о его джинсы.

— Если не готова к тому, что я сделаю дальше, будь хорошей девочкой, скажи "спокойной ночи" и ступай в душ.

Он был чертовски прав, когда говорил, что до душа можно и не доползти. Я вот не уверена, что сил на него хватит. Дойти бы до комнаты…

— Спокойной ночи, — говорю я.

— Завтра в восемь.

Серебров на глазах превращается в привычного себя.

— Рубашку. Надень завтра рубашку и в ней рисуй.

Что ж, он давал мне шанс. Я им не воспользовалась. А значит, правила все те же.

* * *

Утро начинается не с кофе. Утро начинается со звонка мобильного, который валяется рядом с подушкой. За окном еще темнота, а значит, очень рано. И кому приспичило в такую рань мне звонить? Номер неизвестный, и я, конечно, беру трубку. А вдруг что-то с Мариной? Или очередные анализы Эли плохие?

Я ожидаю услышать кого угодно, но только не пьяный мужской голос.

— Женя… Женька… слышишь?

Вздыхаю.

— Денис, что тебе нужно?

— Голос твой услышать.

— В четыре утра?

— Жень… я к тебе приходил, а вас не было. Много приходил. Ты где? Ты переехала?

— Неважно. Оставь нас в покое, Денис, все давно кончено.

После паузы он спрашивает:

— У него, да? Хорошо тебе там? Сытненько?

— Пока, Денис. Не пей много, печень посадишь.

Я отключаюсь, но телефон звонит снова и снова и, наконец, я злюсь так сильно, что вытаскиваю аккумулятор и бросаю его под подушку.

Зачем он звонит? Почему не может просто забыть о моем существовании? Любви там никакой не было, я не самая красивая из всех девчонок, которые на Дэна вешались. У него есть талант к фотографии. Пусть даже он совершил ошибку, Серебров не будет мстить ему вечно. Так какого же черта он не отстанет от меня?

Сна ни в одном глазу. Утро еще совсем раннее, только-только встает солнце. Постепенно, вместе с бодростью, приходят воспоминания о вечере. Мне хочется провалиться сквозь землю, когда я вспоминаю, что Серебров делал со мной в мастерской и что я в этот момент чувствовала. С другой стороны, как бы стыдно не было, физически я чувствую себя прекрасно. Хочется потягиваться, жмуриться на солнышке и вести счастливую, кошачью жизнь. Есть и спать.

Но я, к сожалению, не кошка, у меня есть еще работа. Сереброву плевать на картину, он придумал этот декор лишь для того, чтобы поселить меня рядом. Но я хочу ее дорисовать, хочу увидеть результат. Ну и еще понравиться Ане, получить заказ на оформление детской, сделать портфолио и выбираться из нищеты, парка с аквагримом и любимых макарон на ужин.

Так что я спускаюсь на кухню, делаю себе кофе и, взяв пару шоколадных конфет, иду к стене. Порисовать, пока никто не проснулся.

Утром так удивительно хорошо работается. Я уже делаю эскиз, тонкой кистью набрасываю контуры зданий. Меня так захватывает процесс, что я ничего не вижу и не слышу. Обожаю детали: вот на одной из крыш греется лохматая кошка, а на другой сидит влюбленная парочка. В окне дома курит грустная девушка, а вдалеке, у самого горизонта, ввысь поднимается воздушный шар.

Детали маленькие, почти незаметные. Их можно рассмотреть лишь повнимательнее вглядевшись в рисунок. Увидит тот, кто захочет познакомиться с моим миром поближе.

— Ты жестока, Женя, — слышу я голос за спиной и подскакиваю.

Этот голос чем-то напоминает Дениса, но… я не верю своим глазам! У лестницы, опираясь на костыли, стоит Костя.

— А я думала, ты не выходишь из комнаты, — бурчу, тут же вспоминая его жестокую шутку.

— Я и не выходил. Но мысль о том, что ты будешь меня ненавидеть заставила изменить себе.

— Поздравляю.

Понятия не имею, что он скажет, но чувствую, что если попробует оправдаться, если начнет рассказывать о своей несчастной судьбе, то я брошу в него банкой с краской.

— Прости, Жень. Глупая шутка. Я хотел поддеть Серегу, и не подумал, что ты такого не заслуживаешь.

— С чего ты взял, что не заслуживаю? — хмыкаю я.

— Чувствую. Ты не похожа на его подружек. Таких здесь еще не было. И рисуешь очень красиво. Я бы не встал на ноги… то есть, на ногу, если бы не твой рисунок.

Ладно. Я типичная девушка: я таю. Не могу сказать, что обида прошла, но, пожалуй, я готова не отгрызать этому придурку вторую ногу. По крайней мере пока. Надо еще посмотреть, не шутка ли это.

Костя с интересом рассматривает на четверть законченный эскиз.

— Так вот что ты делаешь. Красиво.

— Только начало.

— Все равно красиво. Можно тебе помочь? Хоть кисточки подавать.

— Можно, — вздыхаю я. — Иди сюда, покажу эскиз. Будешь закрашивать фрагменты.

* * *

Верный признак того, что ты проспал — это выспаться. Серебров просыпается сам, без будильника, чувствует себя идеально отдохнувшим. Это-то и настораживает, но на часах всего лишь шесть. До работы остается приличное количество времени, а спать уже не хочется. Даже Рита еще не проснулась и не начала готовить завтрак, а ему уже хочется кофе и чего-нибудь съестного. Надо покопаться в холодильнике и что-нибудь найти.