Как она здесь оказалась? Почему я так крепко спала, что даже не услышала?!

— Эля!

Я, шепотом ругаясь, подхватываю племяшку на руки и почти с трудом отрываю от бедного Сереброва.

— Ма-ма-а-а-а, — недовольно бурчит ребенок.

Получает кролика и бурчание сменяется возмущенным сопением.

— Дети должны спать у себя.

— Гроза-а-а…

Я что, и грозу не слышала? Мать из меня неважная, скажем прямо. Эля, как и многие дети, грозы боялась всегда. Неудивительно, что едва услышав гром, она пришла ко мне. Удивительно, что Сергей ее пустил, без него она бы между нами не забралась.

— Гроза уже кончилась, поспи еще.

— А мы пойдем к Леше?

— Пойдем, если дождя не будет, они приглашали. Если сейчас поспишь, то днем сходим. А если не поспишь, то будет сончас.

Элька тут же жмурит глазки и прячется под одеяло. На всякий случай я задергиваю шторы и включаю ей ночник со звездочками. На часах четыре утра, пускай поспит еще хотя бы два. А я уже вряд ли усну, только что делать? Будить Сереброва? Жалко, судя по состоянию, в котором он вчера отрубился, работает он много.

Бесшумной тенью я выскальзываю из комнаты, иду в ванную и принимаю короткий душ. А когда возвращаюсь, невольно засматриваюсь на спящего Сергея.

Когда черты его лица мягче, он кажется даже красивым. Хотя я и до этого момента не могла назвать его непривлекательным, но все же он пугал. А сейчас не пугает, сейчас мне нравится на него смотреть. Я даже жалею, что не запомнила картину, как Элька жмется к его руке. Жаль, что у Сереброва нет детей. Мне кажется, он был бы мягче и добрее, если бы его семья не развалилась.

Несколько секунд я стою, смотрю и кусаю губы. Потом, удостоверившись, что Сергей спит, достаю из самого темного уголка шкафа скетчбук, подаренный Костей, беру карандаш и быстро делаю набросок мужчины, спящего на кровати. Время летит незаметно, мне кажется, я лишь в пару линий обозначаю задумку, но, когда я снова смотрю в окно, уже вовсю светит солнце. А в скетчбуке несколько набросков, которые предстоит доработать.

У Сереброва звонит будильник, и я быстро прячу альбом в шкаф. Не хочу почему-то показывать ему это сейчас. Мне словно стыдно признаться, что я его рисовала. Или не стыдно, а страшно, потому что когда ты рисуешь по приказу, выполняя просьбу, ты оправдываешься чужой волей. А когда рисуешь сама — признаешь, что не бесстрастна. Я себе-то не призналась, ему точно не готова.

— Шесть утра, женщина, — бурчит Серебров. — Что ты вскочила?

— Я выспалась.

— Я не спрашивал, зачем ты проснулась, я спросил, зачем ты вскочила.

— Укладывала Элю в ее постель, ходила в душ.

— Уложила? Сходила?

— Да.

— Давай в исходное положение. Я еще не готов подниматься.

Я осторожно ложусь на свою половину кровати, машинально кручу на запястье новый браслет. Вчера, практически в полной темноте, я не рассмотрела его толком, а сейчас вижу, как в первых лучах солнца играет камень, и от этого захватывает дух. Зачем он мне подарил его?

— А почему вы не собираетесь на работу?

— Я с обеда.

— Что-то случилось?

— Пожар в лаборатории.

— Ой, — мне становится жутко, — кто-то пострадал.

— Так, у одного сотрудника ожоги, ничего серьезного. Просто кто-то курил в неположенном месте. Но надо привести все в порядок. Отчеты будут только к обеду и для спокойствия начальников лучше, если я буду дома, пока они их готовят.

Я вспоминаю, как получила за то, что влезла без спроса в книгу и мысленно с ним соглашаюсь. Наверное, работать с Серебровым тяжело. Да и жить, похоже, непросто.

— Через неделю у меня корпоратив. Двадцать лет компании. Я скажу Роме, чтобы отвез тебя в магазин, выбрать платье.

У меня перехватывает дыхание, настолько неожиданно и буднично звучат эти фразы.

— Но…

— Что? — усмехается он.

— Мне кажется, показывать меня вашим… знакомым — не самое лучшее решение.

— Ты дружишь с соседями, почему показаться моим сотрудникам хуже?

Я краснею. Все-то он знает, куда я езжу, с кем дружу. В то время как я думаю, что стоит скрыть что-то от Сергея, он своим молчанием просто показывает, что не имеет ничего против.

— А с кем оставить Элю?

— Рита посидит, я договорился. Кстати… Рита у нас загуляла на встрече одноклассников и к завтраку не выйдет. Ты умеешь готовить, Кисточка?

И уже через полчаса я на кухне, делаю завтрак и пытаюсь не думать. Просто не думать, это сейчас самое правильное решение. Зачем раз за разом погружаться в ненужные размышления, если, глобально все хорошо? Эля в тепле, безопасности, с нетерпением ждет похода к друзьям, я работаю, Серебров не злится за то, что я влезла в его книги и даже проявляет некое подобие заботы. Это куда больше, чем было у меня месяц назад.

Я вздрагиваю и чуть не роняю лопатку, когда руки мужчины смыкаются у меня на талии. Вслед за этим объятием низ живота сводит от спазма, одновременно приятного и болезненного.

— Не надо, — морщусь я, понимая, что если Сергей продолжит, то станет намного больнее.

Тяжкий вздох над головой оповещает, что все-таки надо, но так и быть — не будет.

— Ты сходишь к врачу?

Наверное, он прав, не пользоваться возможностью провериться у хороших врачей глупо. А еще…

— Мне стоит попросить таблетки, да? Для…

Как же хорошо, что все мое внимание отнимает омлет! Впереди еще долгие годы взросления и, быть может, став тридцатилетней женщиной я, наконец, смогу свободно говорить обо всем, что связано с сексом. Детский сад.

— Если хочешь, попроси. Посоветуйся. Мне без разницы, решай сама с врачом, скажет резинка — будет резинка. Только без анализов ничего не пей. И следи, чтобы был анализ на свертываемость. ОКами можно как помочь, так и навредить.

— Откуда вы все это знаете? — удивляюсь я.

В моем мире мужчины понятия не имели, что такое ОК, почему в первый день месячных хочется, чтобы пристрелили, а ПМС считали чем-то вроде бабайки, которую никто не видел, но на всякий случай оправдывали ей любые непонятные звуки по ночам.

— Я ведь давно занимаюсь медициной. Это бизнес, он мало общего имеет со спасением людей, но невольно начинаешь разбираться. А еще был судебный процесс, когда одного из моих врачей обвиняли в том, что из-за его назначений у пациентки развился тромбоз.

— Вы же понимаете, что я теперь к аптеке на километр не подойду? — улыбаюсь я.

— Знаешь главные правила пациента?

— М?

— Не гуглить симптомы и не читать противопоказания к активированному углю.

Мне смешно, я вспоминаю, как в первые болезни Эли безвылазно сидела в интернете и паниковала вплоть до прихода врача. Особенно было смешно, когда у племяшки началась ветрянка. Я, в детстве не болевшая, даже мысли не допустила о ней и такого начиталась… зато потом мы вдвоем сидели в зеленую крапинку. Чуть не сдохла одна с ребенком, честное слово.

— Вы немного мне мешаете, — хмурюсь я. — Омлет получится с корочками, если не отойдете.

— И что?

Пожимаю плечами и начинаю перекладывать готовый золотистый бекон на большую тарелку.

— Не люблю с корочками. Люблю белый.

Серебров чему-то усмехается, но садится за стол и терпеливо ждет, пока я закончу. Завтрак нехитрый, до мастерства Риты, которая готовила к пробуждению целые кулинарные шедевры из яиц-пашот, брускетт или креветочного мусса с гренками, мне далеко. Но омлет получается нежным, сливочным, нежирным, а бекон я делаю исключительно для Сергея, чтобы он не остался голодным. Ко всему у нас еще есть кофе, бутерброды с авокадо и творожным сыром и половина торта.

— Ух ты, Рита притащила, вчера не было.

— Она вас, похоже, любит, — моих губ касается улыбка. — Таскает с праздников вкусняшки, как мама. Элька тоже обожает, когда ей что-то приносишь. Мне кажется, это для нее подтверждение любви. Раз принесли что-то, значит, любят, не забыли. Даже леденцу радуется.

— Рита очень давно у меня работает, — соглашается Серебров.

— А почему у нее нет своей семьи?

— Не знаю. Я никогда не был против, она вполне может привести в дом мужа, завести детей, и никто не погонит с работы. Места много. Но Рите хорошо самой с собой. Хотя сейчас, вроде, кто-то появился. Может, и выйдет. А может, вообще уедет куда-нибудь и придется искать новую экономку.

Пока мы едим, я все подглядываю на Сереброва, боясь, что ему не понравится завтрак. Но если это так, то никаким образом он своего отношения не демонстрирует. Повисшая тишина уже начинает напрягать, и я решаюсь задать вопрос, который меня волнует с самого утра.

— А в каком платье я должна быть на празднике у вас на работе?

Сергей долго смотрит на меня тяжелым, немного задумчивым, взглядом.

— В черном.

— И все? Просто в черном, больше критериев никаких?

Он как-то нехорошо улыбается.

— Придешь в магазин, возьмешь пару-тройку моделей, все померишь, а фотки сбросишь мне. Я выберу.

Чуть помолчав он добавляет:

— Белья тоже касается. Туфли выберешь сама. И еще кое-что. Если я приду с девушкой младше себя, которая мне "выкает", обо мне черт знает что подумают. Да и о тебе тоже. Научись, пожалуйста, за неделю сокращать дистанцию. Даже если очень не хочется.

Я снова краснею, только на этот раз прятаться негде.

— Я не устанавливаю дистанцию. Я просто не знаю, как себя с вами вести.

— Ну вот за недельку и определишься. Я тебе помогу. Какие планы на сегодня?

— Работать. Вчера я весь день провалялась в постели, ничего не сделала. У меня вообще ощущение, что я в вашем доме занимаюсь всем, кроме работы.

Он смеется, и я вдруг понимаю, что этот смех мне нравится. Не злой, в нем нет скрытого смысла. Просто смех, ведь мы оба знаем, что времени рисовать у меня почти нет. Но все равно играем в эту игру "я заказал тебе картину".