Эле уже не больно, Эля уже увлечена большим красивым витражом в гостиной Крестовских. Мы решаем не бинтовать ей колено и просто прижигаем зеленкой. Но на всякий случай обратно к столу я несу ее на руках.

— Скоро ты станешь слишком тяжелой для таких поездок.

Мы сидим до первой темноты, пока дети не начинают клевать носом.

— Наконец-то! — восклицает Аня. — Я нашла этот предел, когда у них кончается батарейка.

— Думаю, нам тоже стоит идти домой.

Эля тоже устала, наелась и, кажется, скоро отрубится прямо в тарелку. Так что я звоню Роме с просьбой встретить, и десять минут, в которые он добирается до ворот соседей, прощаюсь с Аней и ее семьей. Мне кажется, это просто идеальный дом, в котором каждый обитатель счастлив и не одинок.

Вдруг мне приходит в голову идея:

— Ань… я хотела спросить у тебя кое-что. Мне нужно купить платье на выход. Но какое-нибудь…

Я мнусь, все же признаваться в том, что понятия не имеешь, где купить хороший наряд, не так-то просто.

— В общем, что-нибудь, в чем не стыдно показаться рядом с Серебровым. Но магазинов совсем не знаю. Не подскажешь какой-нибудь?

— Подскажу, — легко отзывается Аня. — И даже покажу. Мне тоже нужно платье на линейку в школе. Дети пойдут в подготовительный класс и жутко этим гордятся. Поехали вместе на неделе. Когда тебе удобно?

Я пытаюсь вспомнить точную дату корпоратива, но в голове лишь абстрактный срок, данный Сергеем. Так что поехать решаем прямо завтра, чтобы, если не подберем, было время съездить куда-нибудь еще. Идя к воротам, я с облегчением выдыхаю. С Аней все это будет проще.

К собственному удивлению вместо Ромы у ворот я вижу Сергея.

— А…

— Прогуливаюсь перед сном.

Он нас встречает… осознание этого факта меня будто пыльным мешком по голове бьет. Зачем?

— Вы уже с боевыми ранениями? — усмехается он, глядя на Элину разбитую коленку. — Я надеюсь, не у меня на участке?

— Нет, на специально огороженном для детей месте.

— Тогда все логично.

Эля дуется, думает, мы смеемся над ней. И на попытку взять ее на руки гордо и независимо решает идти самостоятельно, даже не держится за меня. Приходится идти на пару шагов позади, чтобы следить. К счастью, племяшка знает, что далеко от меня убегать нельзя, и просто топает, довольная собой.

— Почему вы не отправили Рому?

— Захотел пройтись.

— А я думала, вы везде ходите с охраной.

— Ага, расстаться с ней не могу.

Мы проходим через ворота, к дому. Уже почти стемнело, фонари мягко освещают дорожку.

— Можно я в классики поплыгаю? — канючит Эля.

— Уже поздно, давай ты попрыгаешь завтра?

— Я чуть-чу-у-уть!

— Давай десять минут, — вдруг говорит Сергей, — я ее задержу.

С радостным визгом Элька уносится на чистый клочок тротуара, чтобы изрисовать его корявенькими классиками. Я ежусь от прохлады и мужчина заключает меня в объятия. Очень странно вот так стоять, словно мы просто ждем, когда нагуляется ребенок.

— Вообще-то я пытаюсь ее воспитывать, — недовольно бурчу.

— Ей скучно. Тебе надо куда-нибудь ее вывозить. Съездите хотя бы… не знаю, в аквапарк. Это же ребенок.

— Я еще боюсь выпускать ее в скопление детей. Да и в бассейн…

— Кисточка, у тебя паранойя. Как, по-твоему, она будет адаптироваться и закаляться, если ты будешь ее водить вокруг дома по чуть-чуть?

— Я не вожу ее по чуть-чуть! Просто считаю, что рано тащить ее по бассейнам.

— Я просто привел пример. Не хочешь в бассейн — есть парки, игровые центры. Развлеки ребенка. А то начнется школа, потом институт, ипотека-еботека, все дела, ревматизм и пенсия на грани разумного. Хоть в детстве пожить беззаботно.

Я смеюсь от представленной картины, хотя что же здесь смешного? Грустно осознавать, что я не смогу дать Эле многого. Путешествий, развлечений, престижного образования, дорогого спорта. Конечно, я дам не так уж мало, я люблю ее и буду делать, что смогу, чтобы Эля и выучилась, и мир повидала. Но смотрю на детей Ани, на Лешу и понимаю, что одна не справлюсь так же хорошо.

— Не думай о деньгах. Свози ее куда-нибудь.

— Я могу обеспечить своему ребенку развлечения, — это получается немного обиженно, что от Сереброва не укрывается. Он тихо хмыкает и крепче сжимает руки за моей спиной.

— Я тебе должен. Свози.

— Что? — Я смеюсь. — Месяц назад разговоры были другие.

— Это разные долги. За лечение должна мне ты. За моральный ущерб я.

"И только Денис никому ничего не должен", — с неожиданной злостью думаю я, но быстро себя одергиваю. Как это не должен? Еще как. И работает, чтобы этот долг покрыть. Ему не предлагают развлечься за чужой счет, не греют холодным вечером и не дарят браслеты с бриллиантами.

Фигово, в общем, живет Денис.

— Если бы дело было в развлечениях, — думаю я и случайно говорю это вслух.

Теперь от объяснений не отвертеться.

— А в чем?

Вздыхаю.

— Во мне. То есть… в том, что меня окружает. Эля умная, она многое подмечает. И я хочу ее оградить.

— От чего оградить, Кисточка?

— От себя… то есть, от своей жизни, чтобы на ней не сказывались мои неудачи. Чтобы она не привязывалась к моим парням и каждый новый мужчина, который оказывал мне знаки внимания не воспринимался ею как папа.

— Так объясняй это.

Я удивленно на него смотрю, пытаясь сформулировать вопрос. Как объяснять? Что сказать ребенку, что вот это все несерьезно?

— Только не Эле. А этим самым мужчинам. Ребенку нельзя приказать, чтобы он не любил человека. А вот человеку можно сказать, чтобы не лез к ребенку со своими "уси-пуси". До поры до времени.

— Хм… об этом я не думала.

— Не волнуйся, Кисточка. Я не буду втираться в доверие к ней и делать вид, что мы — дружная семья. Меня интересуешь ты, ребенком занимайся, как знаешь.

Мне одновременно и легче и тяжелее. Что ж, меня поняли и, возможно, мне удастся сохранить хрупкий баланс в собственной семье. Которая все еще состоит из меня и Эли.

Но немного грустно. Сама не знаю, почему, просто грустно, как бывает в конце хорошего вечера. От того, что он скоро закончится, от того, что наступит ежедневная рутина. И от того, что когда мы войдем в дом станет несомненно теплее.

Но у меня еще есть несколько секунд, чтобы просто постоять, подышать вечерним запахом леса, послушать пение какой-то птички-полуночницы и погреться о широкую грудь Сергея. Я закрываю глаза и мне так хорошо, как давно не было.

— Кисточка, — доносится сверху, — нам пора домой. Ты в курсе, что ты уснула?

Я моргаю и понимаю, что действительно отключилась. Элька уже напрыгалась от души, а на улице совсем стемнело. Дом неприветливо открывает двери, и лестница разводит нас по разным комнатам.

Глава шестнадцатая

Он ненавидит утренние телефонные звонки. Они или будят, отнимая драгоценные минуты сна. Или приносят плохие вести. Только идиот станет звонить в семь утра в офис. Ну или тот, кто знает, что Серебров может приехать еще до рассвета и работать, пока никого нет.

Иногда этот "кто-то" и оказывается идиотом. Как сейчас.

— Сергей Васильевич?

— Слушаю тебя, Савельев.

А хочется сказать "шел бы ты нахер, Савельев", но так говорить нельзя, меньше всего ему сейчас нужно разбирательство в суде.

— Я к вам с предложением.

— Излагай.

— Сами понимаете, я пострадал на работе, ТБ не нарушал, суд будет на моей стороне, а журналисты тем более, сейчас такие истории любят. А таких, как вы — нет. Хайп будет до небес.

— Я ж тебе предложил до ебени матери денег, Савельев, еще тебе что надо? Писю пососать?

— Оставьте свои фантазии, Серебров, — смеется этот гаденыш. — Давайте так. У вас два варианта. Первый — я иду в суд, в газеты, в интернет. Вы платите мне кучу денег и еще потом несколько лет откупаетесь от проверок, а отмываете репутацию вообще вечность. И второй вариантик. Я отказываюсь от претензий, сходимся на оплате больничного по ТК. И вы ее отпустите.

— Кого?

Как будто он, блядь, не знает.

— Женю, — следует ответ.

— Женю, — передразнивает его Серебров. — Ты Женю-то спросил, хочет она, чтобы ее отпустили, или нет? А то так отпустишь по чьей-то доброй воле, да и свалится.

— Идите нахер, Серебров, я условия дал. Женю отпусти. И жопа целая останется.

— Давай я тебе тоже два варианта дам. Первый — закрываешь хлеборезку и отдыхаешь в санатории. А второй — тебе из-за нарушения ТБ, УК, ЯРБ и других аббревиатур случайно вместо обезболивающего вколят что-нибудь другое. Не менее эффективное. Уяснил?

— Не посмеешь.

Савельев не сдается, но Сергей-то не дурак, он слышит в голосе страх. Знает, тварь, что за ним дело не станет. И Женя не узнает. Ну был Савельев. Пропал. Подумаешь. Главное, что больше ее не достает и на горизонте не мелькает.

— Малыш, ты не того себе противника выбрал. Я тебе в компенсации не отказываю. Предложения озвучил. Лечишься за наш счет, реабилитируешься за наш счет, больничный тебе оплачивают куда лучше, чем по ТК. Полезешь хайповать — будешь сидеть на официально положенных харчах. Поверь, они не слишком радужные, мы тут не в штатах. Полезешь к своей бывшей, просто нахрен откручу яйца, понял? Все, завтрак не пропусти, ты на усиленном питании.

А ведь выбесил, гаденыш. И хватит же мозгов полезть в сеть с известным "Спасите, помогите, проклятый комерсант против честного работяги!". Женю ему, мать его, отпустить. У Жени с ним теперь свои долги, а Савельев пусть радуется, что ему его простили. Еще и профит поимел, не такие уж там ожоги, чтобы полгода по санаториям страдать.

Он едва дожидается начала рабочего дня, чтобы вызвать зама и спросить за этот звонок. И насчет мифических нарушений ТБ, и насчет того, почему никто не объяснил гаденышу, что надо сидеть тихо и не дергаться. Уже к обеду настроение на нуле, это чувствует даже секретарша.