— Женя…

Наталья нервно оглядывается.

— Ты извини, что я лезу, но… я Сереброву не говорила, а тебе скажу. Его бывшая — больная на голову. Писала мне и угрожала, едва узнала, что у нас что-то было.

Несколько секунд я молчу, переваривая услышанное.

— И ты не сказала Сереброву?

— Нет.

— Почему?

— Сначала подумала, что глупо как-то жаловаться на бабские разборки, а потом у нас все закончилось. Но мне показалось, эта женщина не совсем адекватна. Будь осторожна.

Я замираю в растерянности, не зная, то ли благодарить за заботу, то ли холодно намекнуть, что в подобных предупреждениях я не нуждаюсь. К счастью, от необходимости продолжать этот разговор нас избавляет Сергей.

— Кто-то утверждал, практически со слезами на глазах, о том, что дома страдает несчастный пятнистый ребенок? — хмыкает он, глядя на Наташу.

— Не могла же я проигнорировать приглашение. Мне любопытно. Поздравляю, все выглядит… впечатляюще.

— Рад стараться, — хмыкает он.

Игнорировать намеки Сереброва сложнее, чем мои, так что Наталья салютует бокалом и неспешно удаляется в сторону группы каких-то мило беседующих девушек.

— О чем говорили? — спрашивает Серебров.

— Так. Познакомились. Хороший специалист?

— Пока не знаю. Только принял.

— Бывшая?

— Встречались пару раз. Ревнуешь?

— Может быть, — этого я говорить не планирую, но слова вырываются прежде, чем успеваю сообразить.

— Ревнивой Кисточку я еще не видел. Ну-ка, покажи?

Он внимательно рассматривает мое лицо.

— Никаких изменений. А я так надеялся на зрелищную женскую драку.

Но я даже ревновать толком не умею. Натальи нет — и я уже успокаиваюсь, забывая о ней. Мне нравится атмосфера праздника вокруг, нравятся неспешные разговоры. Негромко играет инструментальная музыка. Уютно, торжественно, волнующе.

Мы бредем по залу, Сергей периодически останавливается, чтобы поприветствовать знакомых и каждому представляет меня. Кажется, за этот вечер я получаю комплиментов больше, чем за всю жизнь. В основном от врачей, годящихся мне в отцы: молодые и симпатичные благоразумно не лезут к девушке, пришедшей с шефом.

— Проголодалась? — спрашивает Серебров.

Я действительно выпила два бокала шампанского, почти без закуски. Ходить и общаться с людьми, держа в руках бокал нормально, а вот то же самое, но с тарелкой канапешек почему-то кажется мне диким. Хотя некоторых подобные вещи совершенно не беспокоят.

— Идем наверх.

— А ничего, что ты сбегаешь с праздника в самом начале?

— Мы ведь не сбегаем, мы идем ужинать. Потом вернемся, когда начнется программа, потанцуем и уже уедем с концами, оставив народ развлекаться без всевидящего ока начальства.

Мы поднимаемся на третий этаж, где официант специально для нас открывает ключом стеклянные двери веранды. Здесь удивительно красиво: окна выходят на уютные улочки старого города. Кое-где они уже подсвечены мягким сиянием фонарей. Вдалеке виднеется дорога, традиционно замершая в пробке.

— Хорошо на них смотреть и понимать, что никуда не надо, да?

— Через пару часов и мы окажемся в машине.

— Пробок уже не будет.

Не знаю, что здесь было раньше, но сейчас из всей мебели оставили только диван с небольшим столиком. На диване лежит красивый бежевый плед, а на столе открытая бутылка с шампанским, фрукты и две папки с меню. Я чувствую, как становится тепло и без пледа: наверняка это все организовывали заранее.

В меню вкусно все, но я не могу отказать себе в удовольствии и снова заказываю карбонару. Наслаждаться любимым блюдом в таком месте — роскошь, которую не стоит упускать. Когда заказ принимают, я листаю меню и не замечаю, как рука Сергея опускается мне на колено, только обдает волной жара и мозг мгновенно отключается. Его руки действуют на меня странно, я превращаюсь в абсолютно безвольное существо, которое готово на все, чтобы подольше задержаться в теплых объятиях.

— Мы ведь в ресторане, — слабо пытаюсь протестовать.

— И что? Здесь никого нет.

— Скоро принесут заказ.

— Только через двадцать минут минимум, мы ведь заказали горячее.

Он улыбается своим мыслям, а затем вкрадчиво, своим любимым бархатистым голосом добавляет:

— Хотя здесь погорячее. Ты ведь не думала, что я проигнорирую тот факт, что на тебе ничего, кроме этого платья? И буду ждать до отеля?

Тело живет само по себе: подставляет под поцелуи шею, выгибается, чтобы продлить прикосновение. И мне совсем не хочется останавливаться, даже страх, что сюда может зайти официант, не работает. Зайдет, и что? Смущенно кашлянет, а Серебров с присущей ему холодной вежливостью уточнит, в чем проблема. И больше нас никто не потревожит.

— Чему ты улыбаешься? — спрашивает мужчина.

— Тому, что если здесь есть камеры, то мы станем звездами ютуба.

— На ютуб запрещено выкладывать порно.

— А куда разрешено?

Мы смотрим друг на друга, и мне становится смешно. Но все же что-то в моих словах наверняка есть, потому что Серебров нехотя сбавляет обороты. Он все еще невыносимо близко, но уже не соблазняет, а скорее согревает.

— Хорошо, я дождусь официанта и велю ему запереть дверь, чтобы ты не волновалась. Но я все равно тебя здесь трахну.

— Филолога на тебя нет, — поддеваю.

— Зато Кисточка есть. Кисточка-Кисточка, а хочешь на пленэр?

— Что? — Я удивленно моргаю.

— Ну как у вас там называется рисование с натуры?

— Да нет, я знаю, что это такое, я не понимаю, зачем мне туда.

— У меня командировка, хочу взять тебя с собой.

— А… Ой… — Я одновременно пугаюсь, смущаюсь и совсем чуть-чуть радуюсь. — Куда?

— В Рим.

— О… я даже не знаю, как-то… а не слишком?

— Хорошо, возьму Наташу.

Он говорит это с совершенно равнодушным лицом, пожимая плечами, но я-то вижу, как в глазах плещется веселье!

— Издеваешься.

— Нет, про Рим я серьезно. Ребенка надо вывезти на море, читала же рекомендации?

— Читала. — Я немного сникаю.

И читала, и думала об этом. Даже прикидывала, как бы заработать побольше, чтобы вывезти Элю в Сочи, хотя бы на следующее лето. А Рим…

— Там сейчас хорошо. Нежарко, купаться приятно.

— Просто мне кажется, это слишком… ты и так много для нас сделал, еще и море…

— Кисточка, — ненавижу, когда он так вздыхает, чувствую себя нашкодившей школьницей в кабинете директора, — ты мыслишь своими категориями, а я своими. Для тебя поездка в Италию — то, к чему нужно готовиться за полгода, а мне просто скучно одному лететь. Я бы мог, безусловно, не брать твою девчонку с собой, но во-первых, ты без нее не полетишь, а во-вторых уж лечить так лечить. Пока в школу не пошла, пусть укрепляется.

Я сижу, кутаясь в плед, смотрю на город и мне хочется одновременно рассмеяться и разреветься. Потому что пока я размышляла, что же будет через три дня, когда я закончу рисунок, он просто раздумывал, не взять ли нас с собой в командировку. И меньше всего это походит на расставание.

Я поддаюсь порыву и тянусь к его губам. Понятия не имею, зачем, не умею ничего из того, к чему он привык. Просто хочу перестать изображать из себя жертву, давать что-то в ответ.

— Научи меня… чему-нибудь. Как… в смысле, чему-нибудь, что тебе нравится.

Это глупо, но подобная просьба для меня почти признание.

К "не почти" я не готова.

* * *

Он распланировал вечер от и до. Сначала отбыть этот идиотский корпоратив, не забыв насладиться шалостью Кисточки и накормить ее в интимной обстановке. Потом в отель и прежде, чем залезть в горячую джакузи, нормально поговорить. Предложить ей что-то, сам не знает, что, просто уже увести отношения от идиотской стены.

Серебров не может дать ей официальный статус, он вообще не способен в здравом уме назвать какую-то девушку своей женой, невестой, или хотя бы возлюбленной. Но отпустить Женю он не готов. И она не готова, ей нравится то, что он с ней делает, нравится быть рядом с ним. С каждым днем, по мере того, как рисунок подходит к завершению, в глубине глаз Кисточки появляется тревога. И сколько он ни пытается убедить себя в том, что тревога эта — обычный страх перед возвращением в нищету, получается хреново. Она привязывается к нему, и надо бы отпустить, пока все не переросло в катастрофу, но сил не осталось.

Предложить ей просто жить рядом. Или квартиру снять, или ее отремонтировать. Трахаться, летать с ним по командировкам, рисовать для него. А взамен он ей карьеру, ребенка поднимет как-нибудь, школу там, секции всякие, оздоровление. Разве не честная сделка? Иным и четверти такой выгоды в жизни не перепадает.

Только что-то подсказывает, если он подаст это в таком виде, послан будет далеко и надолго. А идти он не планирует. Есть ведь пара лет! У нее есть, у него есть, а потом влюбится — пусть идет, куда хочет, к кому хочет, с денежной работой, без страха не наскрести на булку хлеба.

И вот сейчас Кисточка к нему тянется, готовая на все, а у него челюсть сводит и до смерти не хочется брать ее вот так, в благодарность за поездку. А чего хочется? Он и сам не знает.

— Тебе необязательно делать то, что мне нравится. Я предложил поехать не для этого.

Врет. Себе врет, и если сейчас она скажет "ну ладно" и продолжит есть фрукты, он себе мозг чайной ложечкой сожрет. Потому что на самом деле Сергей очень хочет… да похрену, чего он хочет, на все уже согласен. Его от нее ведет, мозги отключаются нахрен и остается только дикое желание.

— Я не имела в виду…

А еще Кисточка забавно краснеет. Казалось бы, уже давно пора отучиться, но на самом деле она и выкать ему перестала относительно недавно, до сих пор чувствует неловкость. Она совсем не напоминает стремительных, страстных женщин, которые способны за неделю разогнаться от ненависти до любви. Женя окунается в эмоции постепенно, а если получается слишком резко, как после их встречи в парке, пугается и прячется в раковину.