Я неплохо выгляжу: косметика творит чудеса. И косметолог, конечно, который вообще-то занимается инъекционной косметологией в клинике, но для меня делает и всякие пилинги с масками. Пожалуй, последствия случившегося меньше всего ударили по внешности. Худоба исчезла через пару недель хорошего питания, волосы восстановились спустя пару масок, круги под глазами исчезли, осталась только легкая бледность: из-за ноги я не могу далеко гулять, а на улице слишком скользко для костылей.

Сергей скупил для меня половину художественного, половину косметического, половину книжного (когда узнал, что от экранов голова болит сильнее) и, пожалуй, весь салон нижнего белья и домашней одежды. Это не больничные бесформенные рубашки, а шелковые сорочки — пока нога была в гипсе, и атласные пижамы — когда гипс сняли. Благодаря ему я чувствую себя как минимум симпатичной, а как максимум — красивой.

И благодаря тому, что они с Элей приезжают почти каждый день. Обедают вместе со мной, рассказывают какие-то истории. Кажется, у них появляется что-то вроде собственного мира. С черным котенком и какими-то домашними проблемами. Они словно ждут, когда в этот мир вернусь я. Это, конечно, беспокоит. Я не знаю, чего от меня хочет Сергей. Делает он все это, потому что еще чувствует желание ко мне, или просто считает себя виноватым за то, что я оказалась в больнице. Мы об этом не говорим, мы вообще ведем себя подчеркнуто сдержанно, помня о бесхитростном признании Эли, что у мамы и дяди Сережи роман.

Мне кажется, я схожу с ума, потому что запоминаю каждое прикосновение и каждый мимолетный, почти невинный, поцелуй. Ищу в них признаки того, что все еще желанна.

Когда врач сообщает, что готов меня выписать, одновременно и пугаюсь, и радуюсь. Радуюсь свободе, а пугаюсь возвращению в дом Сереброва и сопутствующей неизвестности. Захочет ли он, чтобы я осталась? И хочу ли остаться сама?

На последнем приеме врач расписывает мне программу реабилитации.

— Вы будете каждый день, за исключением воскресенья, посещать ЛФК, массаж и физиолечение. Вот расписание, мы все состыковали так, чтобы вам не ездить по нескольку раз сюда. Вот порядок медикаментозного лечения, чтобы не забыли. Раз в месяц я буду ждать вас на приеме, и вот еще расписание диагностики. Мы должны наблюдать за организмом в динамике. Здесь, — он выдает три листа А4 с мелким текстом, — рекомендации. По питанию, по физической активности, по эмоциональным нагрузкам. Я советую воздержаться от полетов и смен часовых поясов хотя бы на полгода, от беременности на год или два, от экстремальных видов спорта на два года, от алкоголя на год, ну разве что в Новый Год не больше бокала шампанского, если очень хочется… что еще… здесь все написано, в общем, постарайтесь соблюдать, и все будет хорошо. Мой телефон тоже записан, если будут какие-то жалобы, звоните или приезжайте. Головные боли, не снимающиеся таблетками, потери сознания, памяти, какие-то неврологические симптомы — все, что кажется подозрительным. Отдыхайте, побольше гуляйте, ешьте фрукты и овощи, не злоупотребляйте курением, не нервничайте и все у вас, Евгения, будет хорошо. Мы с Сергеем Васильевичем проговорили план реабилитации и пока что сошлись на сроке в год, но, думаю, когда закончим с этим, еще отправим вас в санаторий.

Я пребываю в шоке от услышанного и увиденного. Вместе с рецептами врач отдает документы для Сереброва, и я вижу цену всего этого удовольствия. Пожалуй, столько мне не заработать ни за год, ни за пять. Он оплатил весь будущий год, а сколько стоила моя месячная кома… я знаю, что деньги — не главное для Сереброва, но не могу о них не думать. Точнее, не думать о том, что было бы, если бы не он.

Я с таким нетерпением жду, когда меня заберут домой, что хожу туда-сюда по палате. За несколько месяцев у меня скопился целый чемодан вещей. За окном валит снег: начало декабря выдается морозным. На мне легкие штаны и футболка. Нет зимних ботинок, только осенние сапожки. Куртка тоже легкая, но в машине тепло, и там я как-нибудь добегу до дома, авось не простыну. Главное, что уже скоро я буду спать в настоящей большой кровати, рядом будет бегать Элька, я смогу потискать их нового котенка и вообще почувствую себя счастливой.

Сергей приезжает в половину второго, с двумя здоровыми бумажными пакетами.

— У меня и так чемодан, ты что, решил нанять грузовик?

— Ой-ой-ой, какие мы юмористы. Я, Кисточка, решил, что негоже тебе по сугробам в туфельках бегать, и купит тебе зимние сапоги. Хотя вру, не я, дал задание Роме, у него подружка разбирается.

— У Ромы появилась подружка?

— Ага, он ее охранял. Я на его звонок саундтрек из "Телохранителя" поставил, он теперь бесится. Ладно, давай одеваться и валить отсюда. Там тебя уже ребенок ждет, не дождется, а через час у меня дела.

В коробке симпатичные замшевые сапожки моего размера, теплые и аккуратные. А во втором пакете тонкая черная блестящая шубка с красивым капюшоном. У меня даже дар речи пропадает.

— Я… я бы и в пуховике доехала…

— Знаешь, детка, пуховики я выбираю еще хуже, чем шубы. Давай, не капризничай, шапку я тебе не купил, так что быстро перебежками до машины. А где кресло? Врач сказал, тебя надо везти на кресле.

— Я отбилась, — смущенно признаюсь. — Хочу сама.

— Понятно. Бросай чемодан тут, пойдем сначала тебя посадим.

С этими словами Сергей так, будто это не стоит ни малейшего усилия, подхватывает меня на руки.

— Сережа! Я же сказала, что сама!

— Ты и идешь сама. Я же тебя не похищаю.

С неба падает снег, приятно касается лица. Я снимаю капюшон и смотрю в серое небо. Как много я пропустила! Почти всю ненавистную осень. Пожалуй, я больше не буду мечтать о том, чтобы осени не было. Такой ценой пропускать ее не хочу.

Когда Сергей сажает меня в машину и уходит за вещами, я все же выхожу на улицу. Стою под снегом, рисую каблуком на нетронутом белоснежном полотне узоры, рассматриваю, как снежинки медленно тают на темном меху.

Красиво. Воздух вкусный.

— Вот ты вредина. Простынешь, накажу.

— Хорошо, — смеюсь я.

Мы несемся по городу, и я с жадностью всматриваюсь в зимние пейзажи. Даже не верится, что я еду домой. Что больше не будет больничных стен, надоевшего коридора и людей в белых халатах. Вернее, будут, но не в таком количестве.

Я чувствую себя щенком, которого впервые вывели гулять в снег. Он бегает, прыгает. радуется, ловит падающие снежинки и валяется в сугробах. Я радуюсь снегу, знакомым улицам, воротам дома Сереброва, саду и, собственно, самому дому.

Мне еще тяжело ходить без костылей, так что по ступенькам я поднимаюсь с их помощью, и только в коридоре отставляю в сторону.

— Ма-ма-а-а! — слышится визг Эли.

Мы обнимаемся, и я едва сдерживаю слезы. Как хорошо видеть ее дома, как хорошо знать, что она не уедет через час, навестив меня в палате!

— Евгения Михайловна, — из кухни, чтобы поздороваться, выходит Рита, — рада, что вы дома. На обед готовлю ваше любимое мясо в кисло-сладком соусе.

— Спасибо, Рита! А где Марина и Костя? — спрашиваю Сергея.

— Костя с утра улетел за протезом. А твоя Марина на работе. Но вечером она к тебе зайдет. Элина, ты готова? Мы опоздаем, если поедем позже.

— Куда вы поедете? — удивляюсь я.

— На тренировку!

— А… — непроизвольно у меня открывается рот. — На какую еще тренировку? Почему вы мне ничего не говорили?

— На вот, — Сергей протягивает свой телефон, — там видео найдешь. А мы поехали.

Элька убегает одеваться, я, как ни пытаясь смотреть на Сереброва с подозрением, не добиваюсь внятного ответа и остаюсь мучиться любопытством. Пока мы ждем племяшку, наконец появляется котик, о котором мне прожужжали все уши. Удивительное создание! Черное, взъерошенное, ласковое и маленькое. Он буквально обмякает от счастья у меня на руках, когда я его глажу.

— Смотри, зараза какая, — несколько ревниво произносит Сергей, — валенком прикидывается. Ничего, настанет тот день, когда он укусит тебя за нос, чтобы встала и дала ему пожрать.

Я смеюсь: этот милаш совсем не похож на монстра, каким его представлял Сергей.

— Как его зовут? — спрашиваю.

— Жопа пушистая! — радостно отвечает вернувшаяся Элька.

Сергей кашляет подавившись водой.

— Элина, ты это где услышала?

— Ты сказал!

— Я это говорил не ей, — оправдывается он, а мне так смешно, что я трясусь от хохота, и котенок у меня на руках недовольно косится: мол, чего ты меня трясешь, так хорошо же лежал!

— Но надо ему и впрямь придумать имя… Так, Кисточка, займись неймингом, а мы полетели.

— Осторожнее на дороге! — только и успеваю крикнуть я, а потом за ними закрывается дверь.

Все это очень и очень странно. Я пожимаю плечами — потом выясню, у Марины, что там за тренировки.

Рита уходит на кухню, кот убегает по своим делам, а я брожу по дому и чувствую странное облегчение от того, что сюда вернулась. Мне хорошо в этих стенах, легко. Возле незаконченного рисунка я долго стою, окидывая стену свежим взглядом. Прикидываю, какие внесу изменения и доработки. Хоть какой-то плюс: сейчас, спустя столько времени, видно недочеты.

Потом нога начинает ныть, и я укладываюсь отдыхать. Но мне не хочется лежать в комнате и тем более не хочется ковылять с костылями по лестнице, так что я ложусь на диван в гостиной и вспоминаю об оставленном Сергеем телефоне.

Долго смотрю на глянцевую черную поверхность. Пароля нет, графического ключа тоже, я могу открыть любой мессенджер, любые переписки. Неужели доверяет? Или просто ничего не скрывает? Но я бы не смогла влезть в его личное, даже с разрешения. Поэтому открываю галерею видео и нахожу там единственную запись.

Следующие полчаса я лежу, свернувшись калачиком, и смотрю, как моя девочка катается на коньках. У меня никогда не было времени и денег отвести ее на каток, но если бы я знала, что это принесет ей такую радость, я бы нашла средства. Мне кажется, я упустила непростительно много. Целый этап в ее жизни. И страшно — что с нами будет дальше? И хорошо — я так рада, что Эля была в надежных руках, что она не переживала и не скучала без меня. Сколько ни старайся не думать о том, кто по другую сторону экрана, все равно каждый раз, когда Эля машет в камеру, вздыхаю.