Она полная противоположность меня. Как внешне — темненькая, курносая, с тонкими губками-ниточками. Так и внутренне, открытая и готовая улыбаться миру. А вот у меня уже улыбки как-то не достает.

Но я твердо решила не рисовать больше ничего для этого Сереброва. Придется ему смириться с моим решением. Весь город не купит, не настолько он и богат. Я надеюсь… но ведь это только в книжках одержимые миллионеры преследуют свою жертву до тех пор, пока она не сдастся. Он не будет меня искать. Не до того, не станет занятой человек гоняться по городу за девчонкой.

Все это походит на мантры. И чем ближе воскресенье, тем сильнее меня ломает. Проходят четверг и дождливая пятница, которую я всю посвящаю курсовому. Элька играет на ковре, рассадила вокруг себя кукол и устраивает им чаепитие. Надо будет купить малой какую-нибудь новую игрушку, давно не баловала. И на следующее лето обязательно велосипед или самокат. А еще лучше отдать ее в танцы. В школе рядом с нами берут с трех лет, но уж очень дорого, а вот секция в танцевальном клубе через два квартала набирает девочек с пяти. На нее я наскребу, думаю. Постараюсь.

Я так погружена в работу, что не вижу ничего и не замечаю творящегося вокруг. Даже работающий телевизор с мультиками не мешает. В реальность меня вытаскивает дверной звонок.

Обычно я заранее знаю, кто звонит, но сейчас мне чудится в трели что-то нервное, тревожное.

Я ожидаю увидеть, если честно, Дэна. После того как Сергей сказал, что именно он сдал мое место работы, я подсознательно сжимаюсь в ожидании этой встречи. Но на пороге Марина. Непривычно бледная, заплаканная и какая-то потерянная.

— Жень, мама умерла…

Марина старше меня лет на пять, но тетя Маша родила ее очень поздно. И я знала, что пожилая соседка часто жаловалась на сердце, мы вдвоем уговаривали ее сходить к врачу, но…

Я впускаю подругу и усаживаю на кухне, а сама грею чай и жалею, что не держу в доме ничего крепче.

— Я утром пришла, — голос у нее совсем бесцветный, усталый, — ей плохо было, вызвала скорую, но… пока там все оформили, забрали. Представляешь, еще полиция не приехала, а уже звонят ритуальщики, я даже не поняла, как они вообще узнали?

— Надо было пойти к нам, — говорю я. — Вместе бы как-нибудь.

— Да я побоялась Эльку пугать, маленькая еще. Потом поехала в банк. Ну…

Она краснеет и утыкается взглядом в чашку.

— Кредит взять на разное там.

Да. Больная тема для всех, кто живет от зарплаты от зарплаты. Именно из-за страха оказаться в ситуации, когда срочно нужно денег, а их всего пара тысяч, я и откладываю.

— Не дали? — спрашиваю.

Марина вздыхает. Одного не могу понять: когда читаю в интернете какие-то статьи и смотрю репортажи по новостям о том, как очередная безработная мать-одиночка взяла кредит и не может отдать, как они эти кредиты получают?! Почему Маринке, учительнице с официальной зарплатой, его не дают, а люди без работы вообще, получают миллионы?

— Не волнуйся, — говорю я. — Наскребем.

Беру телефон, чтобы перевести деньги со счета Марине на карту, но она останавливает меня.

— Ты что! Вот я еще у Эльки денег не брала!

— Марин, заработаем. А какие варианты?

— Спрошу на работе, продам какую-нибудь ерунду…

— Ага, квартиру. — Я начинаю злиться. — Кончай. Заказы есть, до осени долго, заработаю еще.

Я перевожу деньги, и у меня снова остается лишь сумма на текущие расходы. Зато привычно. Состояние, когда не знаешь, будет ли на что купить продуктов завтра куда понятнее всех прочих. Даже забавно.

Потом мы долго сидим на кухне, стараясь не плакать, чтобы не расстраивать Эльку. Марина курит, я просто смотрю на тоскливый моросящий дождик, мокрый асфальт. И понимаю, что гордость придется засунуть под диван. Потом, как-нибудь, достану, отряхну и снова надену. Если налезет, конечно.

Я предлагаю подруге помощь, но она отказывается. Мы обе понимаем, что это формальность. Больше, чем деньгами, я помочь не могу. Эльку теперь не с кем оставить, а еще надо работать.

Племяшка самозабвенно играет в куклы. "Прости, солнце", — думаю я. — "С подарком придется потерпеть".

— Элинка, а хочешь со мной на работу? — спрашиваю я. — В парк? Я куплю тебе билет, попрыгаешь на батутах, пока я рисую. А то садик в воскресенье не работает.

— А баба Маша? — хлопает глазищами ребенок.

Ох и красотка из нее вырастет.

— Баба Маша… понимаешь, кроха, она отправилась на облачка и больше не сможет с тобой сидеть.

Думает. Хмурится. А потом выдает:

— Как папа и мама?

— Да. — Я с трудом справляюсь с голосом. — Как мама и папа. Она обязательно передаст им привет и расскажет, как мы их любим.

Элька серьезно кивает. Я ей даже завидую: в этом возрасте все воспринимается проще.

— Так что? Пойдешь со мной на работу? Попрыгаешь на батутах?

— Да! — радостно кивает.

— Тогда давай ложиться спать. Почитаем книжку и будем укладываться, уже поздно.

Потом, когда Элина уже спит, я долго сижу перед компом, машинально листая новостные сайты. Потом делаю кофе. И еще. И еще.

А потом беру папку с листами, уголь и карандаш. Это проклятие такое? Или Сергей Серебров теперь навечно поселился в моей жизни?

Сложно рисовать, когда голова занята другим. Тяжело браться за эротику, когда скорбишь о хорошем человеке. Несколько часов уходит у меня на то, чтобы настроиться. Я сижу с закрытыми глазами и пытаюсь поймать ниточку, которая свяжет меня с рисунком.

Зачем? Намного проще взять в руки уголь и технично, как учили, нарисовать то, что он хочет. Вспомнить, как он ставил руки и что хотел мне показать. Срисовать с образа в голове. Не чувствуя и не проживая. Но так кажется нечестно, а еще внутри живет глупый страх, что почувствует, поймет и… и что? Не примет заказ? Так я вроде этого и хотела. Накажет? Нет, это уже слишком.

Страх перед ним иррационален.

Но я все равно пытаюсь настроиться. И если уж мне нужно нарисовать нечто эротичное, то я буду рисовать это на своих условиях. И вдохновение придет моими путями. Я вызываю в памяти смутный собирательный образ из далеких девичьих мечт. Любящий человек, с которым мы непременно объездим половину мира, встретим десятки новых годов, обсудим сотни книг. И непременно займемся любовью.

Мой первый раз не будет иметь ничего общего с порочностью и издевкой Сереброва. Совершенно точно.

Вот только нежность и романтика никак не хотят стыковаться с тем, что он требует. И как я ни пытаюсь нарисовать желаемое, получается какая-то ерунда.

От кофе бешено колотится сердце и шумит в ушах. Наконец, когда утренние лучи касаются темного неба, я сдаюсь. Хорошо. Пусть будет по его.

Снова закрываю глаза и вспоминаю парк. Вечернюю прохладу, усталость после рабочего дня. Руки повторяют движения, которые так напугали и вывели из равновесия. Я почти наяву слышу хриплый бархатистый голос и чувствую запах парфюма.

Рисую. Быстро, пока наваждение не пропало, а пока уголь царапает лист, в глазах стоят слезы. Неужели так теперь будет всегда? Где-то я читала, что эмоции как наркотик. И получив большую дозу, однажды испытав что-то сильное, ты больше не способен чувствовать что-то простое. И неважно, что за эмоция это была. Я так не хочу! Я еще надеюсь, что эта полоса просто закончится и наступят хорошие времена.

Элька уже просыпается, когда я откладываю уголь. Дождь за окном не унимается, и если такая погода простоит до завтра, то мне придется ехать в парк специально, чтобы отдать Сергею рисунок. Смешно, но такая перспектива пугает сильнее, чем просто отдать его во время работы.

Потом, когда Элька усажена смотреть утренние мультики и жевать печенье с молоком, я снова сажусь за рисунок. Чтобы оценить его свежим взглядом и исправить огрехи.

И хоть это неприятно признавать, но мне нравится. На белоснежном листе нарисована девушка. Я. Но от меня там только черты, придающие образу узнаваемость. Мне кажется, девушка получилась намного красивее. И уж точно намного соблазнительнее. Изящная рука лежит на груди, вторая внизу живота, прикрыта приподнятым коленом. Голова откинута назад, она закусывает полную губу, а темные кудри рассыпались по поверхности.

Мне не хватает фона. И хоть заказ был на черно-белую работу, я поддаюсь порыву и беру акварель.

История. Мгновение, у которого есть и прошлое и будущее.

Да, море подойдет, оно хранит много историй.

* * *

Ну и погодка. После нескольких дней затяжных дождей наконец-то светит солнце, как по заказу, но все равно зябко. И ветер пробирает. Тот, кто с утра не глянул на градусник, жестко просчитался, надев летние вещи.

Кисточка одета тепло, в черную майку, соблазнительно обтягивающую упругую грудь, серую толстовку и светлые джинсы. Напротив нее, на стуле, какая-то жизнерадостная бабулька ждет портрет. Отсюда ему не видно, что получается, но наверняка неплохо. Сергея девушка не замечает, погружена в работу.

Но он уже видит свернутый в трубочку лист плотной бумаги, торчащий из рюкзака, и сердце бьется чаще, а еще медленно твердеет член. Псих он. Как есть. Заводится от одной мысли, что она рисовала себя, вспоминала, как он довел ее до оргазма прямо в парке. Рисовала, рисовала, рисовала. И сейчас отдаст ему этот рисунок.

Даже рамку сделал. Первый уже стоял в ожидании своего места. Будет и второй. Кстати, на удивление вышло стильно. Если бы не откровенность, которой не хотелось делиться, можно было развесить ее картины вдоль лестницы.

Даже мелькнула мысль заказать серию городских этюдов. Но не смог себя пересилить, не смог отказаться от игры.

Ему жутко хочется подойти. Чтобы она почувствовала, занервничала. Закусила губу и нахмурилась. А он бы бродил рядом, в ожидании, когда Кисточка освободится и наслаждался ее волнением.