«Открутить бы вам всем головы», — подумалось мне, аж руки зачесались. Но я вовремя вспомнила, что Тиран на пути — большая удача. Хм, значит, это бесплатный тренинг на вшивость и моральную устойчивость, ещё и плюшками угощают. Ладно…

— Пустяки! У нас тоже любят посплетничать, особенно женщины старшего возраста, — ответила я с лучезарной улыбкой. — У меня много увлечений: балет, литература, искусство, поэзия… Что вы скажете о стихах Роберта Фроста?… А о влиянии Михаила Барышникова на американский балет?

* * *

Я мыла руки в голубом с золотом туалете и, глядя на себя в зеркало, думала: можно ли уже закругляться или встреча со звездой не окончена. Впрочем, никто меня здесь не держит. Когда курицы получили свою порцию жареного, они заквохтали о привычном: о кино, сериалах, о блюдах, моде и светских мероприятиях. Михаила Барышникова, как ни странно, многие из дам признали, но не как руководителя Центра искусств на 37-й улице Нью-Йорка, а как актёра, сыгравшего роль одного из любовников Кэрри Брэдшоу из «Секса в большом городе». И то хлеб. Так или иначе, но знаменитый танцовщик стал краеугольным камнем, после которого агрессия сошла на нет. Поставлю свечку за его здоровье и обязательно загляну в этот Центр искусств.

Пока я размышляла, вошла молодая женщина лет двадцати семи, среднего роста, с каштановыми волосами до плеч и зеленовато-карими глазами. Симпатичная, с тонкими, вполне аристократичными чертами лица и неестественным румянцем на щеках. Удивительно, но я и не заметила её в курятнике Меделин.

Женщина с таким изяществом и воистину лебединой шеей выглядела диссонансно среди пластиково-ботексной красоты американских дам. Минимум косметики, богемный балахон в бирюзово-бутылочных тонах, такой же крупный камень в виде неправильного овала, подвешенный на длинной золотой цепочке.

— Вы хорошо держите удар, Александра, — устало сказала она с лёгким британским акцентом и закурила. — Я — Тэйлор Джонсон. Можно просто Лорри, хотя терпеть не могу сокращения. Но вы произвели фурор! По крайней мере, для меня. Благодаря вам на собрании заговорили о Барышникове! С ума сойти! Я даже ущипнула себя пару раз…

Я только пожала плечами и немного отстранилась от резкого запаха.

— О, простите! — Тэйлор опустила сигарету под воду и развеяла рукой дым. — Всегда тянет покурить и выпить после этого… хм… действа. И не только меня. Джессика вообще, по-моему, скоро сопьётся.

— Зачем же вы посещаете?

— Думаю, за тем же, что и вы, — кисло улыбнулась Тэйлор. — Ноблесс оближ[11]. Мой муж работает под началом Рупперта Кроннен-Стоу, а я выкладываю деньги на благотворительность, посещаю этот кошмар и делаю вид, что существую. Как говорил тот же Барышников в недавнем интервью, «человек — то, что его окружает». Я сижу порой здесь и думаю: что окружает меня? Неужели я — тоже ЭТО?!

— Поверьте человеку со свежим взглядом — нет.

— Надо же… Спасибо, — вздохнула Тэйлор и вдруг взглянула на меня с надеждой. — Как вы смотрите на то, чтобы посмотреть частную коллекцию картин мистера Барышникова? До 4-го декабря они выставлены в ABA Gallery…

— Картины самого Барышникова?! — воскликнула я, удивившись предложению. — О, это было бы чудесно!

— Боже, ты существуешь! — вознесла к натяжному потолку руки Тэйлор, её глаза вдруг ожили.

В туалет вплыла Меделин и одарила нас улыбкой. Тэйлор сразу потухла и вновь окислилась. Я вытерла руки бумажным полотенцем, а новая знакомая протянула мне визитку.

— Звоните в любое время!

И я, глядя в большие глаза британки, поняла, что повезло не только ей. Кажется, у меня появится второй друг! Первым я уже считала окончательно и бесповоротно мистера Уилла, и, честно говоря, мне не терпелось увидеть его снова за завтраком в Вольфганг Стэйк-Хаузе, чтобы рассказать о встрече с мадам Тираншей и ее вассалос. Ведь партия вроде бы удалась!

Меделин вышла в холл вслед за нами, ласково коснулась моего локтя. Обдало духами Шанель № 5 и холодом.

— Надеюсь, Сандра, вы ещё посетите наш клуб. Пока вы не можете стать полноправным членом, но моё приглашение всегда в силе. Для вас я готова сделать исключение.

— Спасибо, очень любезно с вашей стороны, — ответила я и покривила душой. — Буду рада, особенно разговорам об искусстве.

— Я поставлю вас в известность о следующей теме дополнительно, — снизошла до ещё одной ласковой улыбки Меделин.

— Надеюсь, что я буду не занята.

И под аплодисменты, плещущиеся в глазах Тэйлор, я направилась к выходу.

Воздуха мне! Свободы! Выхлопных газов!

Нью-Йорк обдал меня ветром с запахом моря, пощипал щеки морозцем. Я улыбнулась ему искренне и чисто. И не стала ловить такси, а пошла пешком в сторону 42-й улицы, следуя точным указаниям Гугла. На такси город не узнать вдоль и поперёк, а я планирую здесь обосноваться.

Нельзя сказать, что тяжесть неприятных вопросов сразу выветрилась, она ещё ворочалась неприятным, неудобным комом сомнений в груди и мыслями о том, стоило ли вообще отвечать. В душе что-то отсвечивало тревогой, но я торопилась переключиться.

Ведь хорошо, как же хорошо на улице! Милый седой афроамериканец, продающий хот-доги, милые таксисты, чудесная суета! Живая! Такая отличная от элитного склепа сознания в голубых и золотых тонах! Я вдохнула широкой грудью.

И вдруг сзади кто-то коснулся моего предплечья.

— Сандра!

Я обернулась.

Тэйлор в не менее богемном горчичном пончо с лазурным платком на шее, запыхавшись, улыбалась, как девчонка.

— Я тоже сбежала!

— Здорово! — подмигнула я и, глянув на время на смартфоне, сказала: — А пойдёмте пить нормальный чай-кофе-молоко где-нибудь не здесь!

— И ещё бы съесть чего-нибудь серьёзного… — кивнула Тэйлор.

— И поговорить…

Она снова воздела очи к небесам и покачала головой:

— Боже, ты всё-таки есть!

И мы, как две школьницы, сбежавшие с занятий строгой и самодуристой училки, разрумянившиеся и взъерошенные ветром, почти побежали в сторону Бродвея — туда, где вернисаж и уютное кафе. Мимо нас катил тележку с пожитками колоритный бомж, за углом читал рэп юный латинос, а на улице напротив медленно полз в пробке чёрный лимузин. Нью-Йорк — город контрастов! Кажется, я его уже люблю!

Глава 10

Тэйлор болтала без умолку, попивая уже третий бокал белого вина с сильным мускатным запахом и едва притронувшись к экзотической рыбе под белым соусом.

— Как я скучаю по Лондону! Ты бывала в Сохо? Нет? — Её движения утратили скованность и усталость, словно с англичанки сняли путы, и теперь моя новая компаньонка жестикулировала и взахлёб рассказывала о родине. — Сохо — самый лучший квартал в мире! Там всё пропахло временем, стариной! И культурой. Даже магазины, я уже молчу о вернисажах и галереях! А эти антикварные магазинчики! Боже, там можно найти сокровище за десять фунтов! Клянусь!

— А разве здесь нет галерей? В путеводителе по Нью-Йорку я их насчитала не один де…

— Нет-нет-нет! Это совсем разные вещи! Разный… — Тэйлор пощёлкала пальцами, подбирая слово, — дух! Да, дух совершенно иной. Здесь столько снобизма, манерности, всё ради имиджа. А в Лондоне, — она привычно закатила глаза к потолку, — люди другие.

— Они везде, наверное, разные и одинаковые одновременно, — улыбнулась я и глянула на часы: как ни приятно было общаться, ещё полчасика и надо возвращаться домой. Хоть Джек и говорил о покупных закусках, «русская хозяйка» ёрзала в душе и заставляла думать, что бы такое я могла приготовить сама, чтобы порадовать любимого и гостей.

Филипп был обозначен моим любимым мужчиной как брат. А значит, предстоит встреча почти с роднёй. Интересно, почему мы до сих пор не встретились с мамой Джека? Надо спросить…

Тэйлор замотала головой, её каштановые с рыжинкой пряди, блестящие, как у модели с коробки краски для волос, взвились, локоны в художественном беспорядке спружинили и рассыпались ещё в большем инди-стиле. Мне нравилось это в ней — отсутствие прилизанности при хорошем вкусе. Хотелось научиться быть хоть немного элегантно-небрежной, как она.

— Ты не права, Саша! — воскликнула Тэйлор.

Чертовски приятно было побыть немножко не Сандрой, а просто Сашей в чужих устах.

— Культура, я говорю о культуре! Даже британский садовник спросит вас о погоде, как и почтальон, продавец, соседка из дома напротив, а здесь нет. Все торопятся! Сокращают, сокращают-сокращают. Хотя при этом сказать «дерьмо собачье» не зазорно даже в якобы светской беседе! Слышала не далее, как вчера… — Тэйлор постучала тонким пальцем по стеклянному тюльпану бокала. — Ты точно не хочешь выпить?

— Нет, я не люблю спиртное, плюс мне нужна свежая голова вечером. — Я была пока не готова признаться моей собеседнице в беременности, некоторые тайны не стоит вываливать даже тем, кто нравится с первого взгляда.

— Много теряешь, вино превосходное! Но я не осуждаю тебя, пока ты говоришь языком Шекспира, и не сыплешь постоянным «дерьмом» через слово. Да-да, уверяю, ты не дождёшься от меня даже укора во взгляде! — провозгласила Тэйлор, как манифест, с бокалом в руках. — Я — не Меделин!

— Кстати о ней, — я облокотилась о клетчатую скатерть на круглом столе у окна итальянского ресторанчика, — ты хорошо её знаешь?

— Нет, Бог миловал. Так, обычные сплетни. И то, что миссис Кронен-Стоу говорит журналистам. Обычно это одно и то же. Она по капле выверяет, что можно о ней болтать, а что нет. Думаю, удавку для болтливых она постоянно носит в своей сумочке из крокодиловой кожи.

— Что ж, надо почитать светскую хронику. А у них с Руппертом есть дети?