— Знаешь, — вставила я в паузу между стейком и словами о том, что Нью-Йорк не спит даже ночью, — а в университете я специализировалась на американской литературе.

Джек с изумлением воззрился на меня.

— У меня курсовая называлась «Символизм в американской поэзии конца 19-го, начала 20-го века». Ты любишь поэзию?

— Хм, ну, если красивые стихи…

— Послушай, это Роберт Фрост. Очень загадочное и непередаваемое по атмосфере стихотворение. — И я начала цитировать:

«Whose woods these are I think I know.     Чей это лес — я думаю, что знаю;

His house is in the village, though;     В деревне дом его, у края;

He will not see me stopping here     Он не увидит, что я здесь

To watch his woods fill up with snow.     Стою, смотрю на снег и лес.

My little horse must think it queer     Коню, должно быть, не понять:

To stop without a farmhouse near     Зачем стоять и созерцать

Between the woods and frozen lake     Меж лесом и прудом замёрзшим

The darkest evening of the year.     В ночь, где и звёздам не сиять.

He gives his harness bells a shake     Встряхнёт главою жеребец —

To ask if there is some mistake.     Спросить, в чём дело, наконец.

The only other sound's the sweep     В ответ лишь тишины дыханье

Of easy wind and downy flake.     И снег, и стук наших сердец.

The woods are lovely, dark and deep,     Лес тёмен, сказочен, красив,

But I have promises to keep,     Но обещанья огласив,

And miles to go before I sleep,     Я еду, обо всём забыв,

And miles to go before I sleep.     Я еду, обо всём забыв[4]».

В полупустом зале с высокими потолками мой голос прозвучал отчего-то громко. Джек поражённо молчал. И вдруг из-за спины кто-то хлопнул несколько раз в ладоши и сказал старческим голосом:

— Как чудесно, когда молодежь знает классиков!

Я обернулась: за соседним столиком сидел колоритный, седой, как лунь, старичок в клетчатой красно-зелёной бабочке, в ярко-жёлтом пиджаке на голубую рубашку, с коричневой от загара кожей, обтягивающей скулы, как пергамент.

— Извините, не удержался, юная леди! Вы прекрасно читаете, несмотря на какой-то своеобразный, едва уловимый акцент.

— Я русская, — улыбнулась я. — Спасибо!

— О! Как неожиданно! Улыбка у вас ещё лучше, чем голос, — закивал дедулька и подмигнул Джеку: — Вам досталась жемчужина, молодой человек! Берегите её!

— Благодарю, да, — ответил мой любимый мужчина и почему-то закашлялся.

— Всё! Простите старика за вторжение. Не буду вам больше мешать, — тот поднял вверх ладони. — Спасибо за удовольствие и желаю прекрасного обеда!

Мы вернулись вниманием друг ко другу.

— Ты полна сюрпризов, балерина! — заметил Джек. — Как ваша национальная куколка матриошка — открываешь одну, а внутри ещё одна; открываешь её, а там другая. И с новыми узорами…

Я кокетливо пожала плечами, было приятно. Хотелось добавить, как кот Матроскин: «Я и крестиком вышивать умею…»

Хотелось бы почивать на лаврах и любоваться бриллиантовым колечком на пальце — тем, что он вручил мне в родном городе при свечах. Но бабушка говорила: если хочешь, чтобы мужчина был с тобой, удивляй! Дедушка, кажется, до самой седой лысины удивлялся и был влюблён в неё, как юноша. Поэтому и моё завоевание продолжается. Я ещё найду, чем удивить Джека и завтра, и послезавтра! Главное, чтобы не полысел в итоге…

* * *

Джек протянул руку и коснулся пальцами моей ладони, погладил нежно между большим и указательным пальцами.

— Завтра приходи в себя с дороги, балерина. Я пойду в офис, а ты осваивайся. На послезавтра я записал нас на приём к врачу. А потом у нас большой выход. Жена главы корпорации устраивает благотворительный ужин. Там будут значимые для меня лица, и они хотят видеть тебя.

— Меня?! Они обо мне знают? — уточнила я.

— О да, — хмыкнул Джек, хотя во взгляде его сквозило что-то загадочное, пока непонятное мне междустрочье. — Некоторые из Совета директоров до сих пор удивляются моему решению инвестировать в завод в России.

Сердце невольно ёкнуло, я вспомнила, что кто-то из верхушки компании видел записи с камер слежения с нашими поцелуями в офисе. Смотрины, если это будут они, обещают быть с перчинкой. Я поморщила нос.

— А, может, как-нибудь потом?

— Не придумывай, Сандра, — рассмеялся Джек. — Купишь платье, тут как раз неподалёку Сакс[5]. Оближут, оденут, обуют…

— Главное, чтобы не надули, — буркнула я.

— Неужели ты боишься?!

— Я?! С чего ты взял?!

Я ничем не показала, что в животе всё порядком похолодело. Вряд ли получится построить светских львов и львиц, как в старой советской «Золушке» «встаньте дети, встаньте в круг». А в висках затикал вопрос: интересно, сколько из них злобных мачех?… Сколько бы ни было, придётся обаять.

— Вот и умница, — сказал мой любимый мужчина и улыбнулся своей улыбкой истинного корсара.

Я распрямила плечи. Мне не страшен шелест шёлковых платьев и бряцанье бриллиантов! Итак, держись Нью-Йоркский бомонд, я иду! Вперёд на амбразуры!

Но вдруг Джек добавил:

— Давай докажем этим гадам из совета директоров, что женитьба на русской — не такая плохая штука, как они считают.

Что?!

Глава 4

Синяя Борода проверял жён на вшивость, вручив им ключ от тайной комнаты, куда запрещал входить. В народной, Бог его знает какой, сказке, жених выбирал невест, проверяя, как тонко они срезают корочку сыра. Джек переплюнул всех: открыл мне карточку с миллионами и предложил подготовиться самой к Благотворительному ужину Гала, сказав, что надо выглядеть красиво. Мило при этом улыбнулся и уехал на работу. Ещё не остыл чай в кружке, а меня уже одолела паника. Красиво — это как в данном случае? Вечернее платье? Или брюки? Элегантный стиль? Клубный? Как вообще проходят такие ужины?!

Интернет чего только не выдал в картинках: от условно-прозрачных неприличностей до строгих костюмов. Как выбрать нечто среднее? Таня по Скайпу задумалась и сказала:

— Надо что-то не слишком откровенное, учитывая все эти записи со скрытых камер. Но женственное. Думаю, ближе к вечернему. Прости, я уже сплю…

Эх, и почему она не рядом? И даже во времени разница семь часов! К панике добавилось ощущение одиночества. Словно я стою одна где-то посередине неба, среди ветра и серых облаков. А важному Гудзону и небоскрёбам наплевать.

Чтобы избавиться от давящего чувства, я набрала своих. Дина тоже была оффлайн, а обычно не спит в это время. Вчера вечером мама по Скайпу промурлыкала что-то про самолётики и инопланетян, Дину я так и не видела. Зато сиделка, которую оплачивал теперь Джек, отчиталась о лекарствах, продуктах и порядке. Можно было б рассердиться на Джека, но как?

Если честно, я ещё комплексовала. Сильно. До подступающих слёз. Слишком часто мне говорила бабушка Дуся, что никто меня замуж не возьмёт из-за моих нездоровых мамы и сестры, и это столько раз подтверждалось поведением молодых людей, якобы влюблённых. Смельчаков не находилось. А мой любимый мужчина не испугался, и даже пути-решения предложил. Один-единственный из всех!

Я вздохнула. Нет, я не могу его подвести! Хоть и не нравится ощущение, что меня снова проверяют. Увы, никто не обещал, что будет легко. А всегда хочется, чтобы счастье — бац, и пожалуйте, на блюдечке с голубой каёмочкой под чашку кофе… Ладно, не прошло и нескольких месяцев, как основной моей проблемой было «что поесть» и «на что». Теперь проблема «какое платье купить» кажется не менее серьёзной. Может, всё дело в мозге? Бурчит себе и бурчит, негодник…

Чтобы не краснеть перед горничной, я заправила постель, вымыла посуду после завтрака и, одевшись потеплее, отправилась на Пятую авеню — как сказал Джек. Такси домчало меня в знаменитый универмаг Сакс, монументальный, с массой американских флагов на фасаде, развеваемых ноябрьским ветром. Я решительно ступила в святая святых нью-йоркского шоппинга, и через час снова растерялась.

С утра он был полупустым, продавцы были готовы взять меня в оборот, а платья вызывали недоумение. Вон то блестящее — наверное, слишком короткое, а то в кружевах — чересчур роскошное. В красном шёлковом я утонула, и в брючном костюме тоже. Карточка жгла пальцы даже через кожу мой сумочки и портмоне.

Скоро у меня закружилась голова, начало тянуть поясницу и внезапно затошнило. Милая пожилая дама указала мне, где туалет. И я, ломая каблуки, бросилась туда. Едва успела в кабинку…

Когда я вышла к сверкающему умывальнику, красная от смущения и едва не вывернутая наизнанку, меня чуть не сбила с ног невысокая, красивая, ухоженная мулатка с высветленными волосами. Извинилась и вдруг затормозила, глянув на меня внимательнее.

Вот кто знал толк в стиле! Кажется, у неё даже колготки были стильными. Не говоря уже о манто, сапожках и умопомрачительном платье. Я взглянула на неё жалостливо и вздохнула.

— Эй, детка, беременна? — вдруг спросила мулатка.

Я кивнула и снова вздохнула. Женщина покопалась в сумочке и вдруг извлекла на свет коробочку:

— Возьми, имбирные леденцы. От токсикоза прекрасно помогают.

— Не знаю, как вас благодарить…

Та усмехнулась.

— Пустяки!

— Вы такая красивая, — ещё грустнее вздохнула я. — Даже лицо кажется знакомым…