— Так гораздо лучше, моя сладкая королева, — сказала Мария, кивая на мою причёску.

— Я не королева… — моргнула я.

— О! — рассмеялась Мария. — Это я просто! Почему не обратиться к приятному человеку приятным словом? Мы всегда так говорим!

Несмотря на запрет Джека, мы не остались в кабинете. Чуть поодаль за нами тащился терминатор — уж он-то по-военному признавал приказы босса. Вспоминая, как Джек осваивался в Ростове, я тоже начала знакомство с компанией а ля тропики, только немного по-своему.

— Еще год назад кто бы подумал бастовать? — болтала моя спутница, красивейшая находка для шпиона, какую только можно было подобрать. — Для нас, жителей свободной Боливарианской республики, всегда было важнее внутреннее спокойствие, а не какая-то там работа… Но времена изменились. Особенно в столице. Еды нет, в социальных магазинах очереди на полгорода, работу взять негде, всё закрывается. А потому народ изменился. Но ты не подумай, мы, венесуэльцы, очень уважаем душевность. Потанцевать, хорошо провести время и семью.

— Семья — это важно, — с улыбкой ответила я. — А как вы к работе относитесь, ну в смысле не только зарплаты?

— С этим хуже, — рассмеялась Мария. — Все делают долго и завтра, потому я и торговый представитель, а не физик-ядерщик. Зачем торопиться с АЭС? Завтра приступим. И так далее. Другое дело — отдохнуть и попраздновать.

— Значит, у нас очень хорошая компания — мы же производим напитки для праздников.

— О да! Только дебиторские задолженности теперь собрать — вообще дело нереальное, хоть Коллективос вызывай.

— Почему не полицию?

— Ну, тогда ещё не ясно кто кому должен будет.

— А армию?

— Тоже. Все получат по шее, а потом разбираться будут, кто виноват, кто прав.

— Значит, Джек вчера спас людей? — навела я её на мысль.

— О да, моя сладкая сеньорита, ты — его, он — нас. Как возлюбленная нашего великого Боливара, Либертадора дель Либертадор! — и Мария восторженно захлопала в ладоши. — Как это красиво звучит!

— Мне тоже очень нравится. Жаль, не все понимают, что он сделал, и что он реально на вашей стороне.

— О, моя дорогая Сандра, кто не понимает, поймёт, — уверенно сказала Мария и толкнула дверь с надписью: «Oficina de contabilidad», — идём в бухгалтерию.

В открытом офисном пространстве стоял гвалт, как на базаре. Как они в этом работают? Или они не работают? Мария провела меня на середину кабинета и заорала во всю глотку:

— Сеньорас э сеньоритас! — дальше что-то эмоционально и неразборчиво, будто чехвостила присутствующих на все лады, но закончила весьма победно: — Александра Лозанина, руса! Либертадора дель ностра Либертадор[32]!

Грудастые, попастые дамы всех возрастов в ярких, в основном обтягивающих одеждах бросились со своих рабочих мест ко мне. Улыбки, похлопывание по щёчке, жаркие объятия! И я центре этого бурного хаоса благодарности. Э-э, что происходит? Кажется, я ничего не понимаю в венесуэльском характере… Дамы сыпали именами, а я только и успевала улыбаться и отвечать:

— Мучо густо, мучо густо, сеньоры!

Что-то подобное повторилось в маркетинге и в отделе продаж, а потом в цеху. Либертадора — слышалось мне вслед вместе с воздушными поцелуями и жарким дружелюбием. Когда мы вернулись в обратно в кабинет генерального директора, от воинственного Пятачка не осталось и грамма, ибо я чувствовала себя зацелованным Чебурашкой. Я зашла и увидела Джека с красными пятнами на щеках.

— Где ты была?! — вскричал он, подскочив с кресла.

— Убеждалась, что все знают, что ты для них сделал. Кажется, теперь никто не станет называть тебя ни Рэндаллом, ни Рендальезом.

— А как?

— Либертадор — Освободитель.

Джек присвистнул и вытаращился на меня.

— Как Боливара?

— Ага, ну и мне любви народной перепало. Теперь ещё, судя по тому, что я узнала, нам нужен праздник и потанцевать.

— Ты с ума сошла, балерина?

— Ты хочешь, чтобы люди работали, а не бастовали?

— Да тут чёртов заговор!

— Это ясно, ты мне сейчас всё расскажешь, да? Только послушай, простых сотрудников он не касается. Если венесуэльцы полюбят тебя, как Боливара, они любых заговорщиков сами на пинках прогонят, а твоими портретами станут стены разрисовывать.

— Это невозможно! Я не знаю… Балерина…

— Возможно. Но, как говорил мне Уилл Барелл, цитируя китайского мудреца: «Для того, чтобы народ оценил великие государственные дела, надо чтобы ему от них досталось хотя бы малое». В Венесуэле малое — это праздник. И танцы. Начнём с него новую жизнь!

Глава 23

— Да какой тут, на хрен, праздник… — Джек бросил ручку на стол и грузно сел.

Я подошла к директорскому столу и села напротив.

— Теперь рассказывай ты.

Джек попытался улыбнуться, но вышло не очень.

— Нормально всё. Разрулим.

— Эй! — я встала и подошла к нему со спины, обняла за шею. — Не скрывай от меня ничего, ладно? Я же твоя правая рука. И уж меня точно можно не подозревать в заговоре. Я на твоей стороне. Пожалуйста, поделись со мной.

— Тебе не нужно волноваться. — Джек коснулся ладонью моей щеки, волос. Замер и будто потух.

Нет, мне совсем он сегодня не нравится! Неужели последствия стресса? Доконали, подонки! Даже у сильного человека есть предел…

— Родной мой, — поцеловала я его в макушку и развернула вместе с креслом к себе. — Ну, если я приехала аж сюда и раскопала верхушку айсберга про махинации, значит, я и остальное раскопаю. Давай уж копать вместе, а? У нас с тобой вместе всё хорошо получается.

— Тут затрахаешься раскапывать!

— О, секс у нас с тобой особенно хорошо получается! — воскликнула я, заставив всё-таки Джека рассмеяться. — Что происходит?

Джек посмотрел на костяшки своего кулака, потом поднял глаза:

— Простой народ, конечно, не в курсе, но не простой и не планировал меня выпускать живым из той переговорной.

Я сглотнула.

— Почему?

— Не то раскопал, — горько усмехнулся Джек.

Я громко выдохнула, вывод напрашивался сам собой. Я неуверенно проговорила:

— И так удобно убрать неугодного, списав всё на революцию и забастовку…

— Да.

Я выругалась в сердцах на всех известных мне языках, пнула стол. Дверь открылась и тут же захлопнулась, Аурелию с кофе сдуло моим гневом.

Джек хмыкнул:

— Научил я тебя плохому…

— Погоди, ещё немного, я стульями кидаться начну. — Хмурилась я. — Этой секретарше я вообще не доверяю. Отправить бы её на галеры…

— Успеется. Было бы хорошо, если бы в штаб-квартире были не в курсе, что мы тут устроили переворот-наоборот. Скажи, ты уже кому-нибудь говорила о том, что я освобождён?

Я растерялась, закусила губу.

— Меделин.

— Плохо.

— Ты же вроде ей доверяешь.

— Ей — да, но если она что-то сказала Рупперту, дела дерьмо.

Видя моё непонимание, Джек подался вперёд и заговорил быстро и запальчиво. Кажется, его распирало от желания поделиться. Что ж, я вся внимание.

— Понимаешь, балерина, когда я готовил тот отчёт по требованию троих из Совета директоров, а это моя непосредственная работа — я ведь вице-президент по внутреннему контролю — я докопался до странностей. Очень хорошо спрятанных, зарытых в архивах и хранящихся не там, где положено. Запрос поступил как раз по нашему приезду в Нью-Йорк. Я был уверен, что Рупперт Кроннен-Стоу не в курсе. Он сначала просто похлопал меня по плечу и сказал, что я вижу скелеты в шкафах там, где их нет. Но ты же меня знаешь! Я довожу всегда дело до конца. А тут посидел-посидел над данными, офигел просто. Картина вырисовывается нелицеприятная. Рупперт сказал: не лезть и расслабиться. И понимаешь, одновременно с этим возник такой нездоровый интерес к нашим с тобой отношениям! Вообще дурдом адовый! Не припомню, чтобы на Совете директоров обсуждали чьё-либо решение жениться, а тут все как взбеленились: напряжённое положение между Россией и США, санкции, политическая нестабильность, акции рухнут… Дошло до того, что один придурок лысый объявил, что эта женитьба будет стоить мне карьеры в бизнесе. Мол, как у президентов, развод или неудачный брак — это жирный крест на выборах.

— Бред… Это был Майк Девенпорт?

— Угу. Типа работа в Топ-менеджменте международной корпорации ответственней, чем руководство одной страной. Я так и сказал: чушь! Но ты не представляешь, какое началось давление со всех сторон. Вплоть до рассмотрения моего соответствия должности. Со странной формулировкой: в связи с утратой доверия… Типа я не смогу лоббировать интересы компании, если женюсь на той, кого вербовало ФСБ. Мол, не факт, что ты на них не работаешь, и если работаешь, то это скомпрометирует корпорацию и поставит под удар всю корпоративную этику… И имидж на мировом рынке. Ффак! Идиоты хреновы! Лицемеры! Жополизы!

Я аж похолодела от таких признаний. Джек притянул меня к себе и посадил на колени.

— Но я-то знаю, что моя малышка просто меня любит. Я знаю тебя, Сандра! Моя Саша…

Боже, он впервые назвал меня русским именем, — подумалось мне, но я не знала, радоваться мне или плакать. Последнего хотелось больше.

— Даже Меделин подключилась к промывке мозгов, — говорил Джек. — Поэтому… я не знаю, могу ли теперь и ей доверять. И этой присланной охране…

Я сглотнула.

— Джек, но она, кажется, искренне обрадовалась тому, что ты спасён.

Он пожал плечами.

— Я тоже так думал. Понимаешь, они оба были мне… как это сказать… наставниками что ли? Поначалу я довольно долго считал, что им от меня что-то надо, но однажды мама сказала, что, возможно, Меделин видит во мне погибшего сына, просто как замену нашла. И я допустил, что это правда. Иначе на кой ляд ей было уделять мне столько времени? Учить одеваться, вести себя, выбирать лучшее? Стэндфорд ведь был с её подачи!