— Пабло Алехандро Рендальез, — задумчиво сказал Джек, — по-моему, хорошо звучит!

— Павлик… — пробормотала я, прислушиваясь к китёнку, тот молчал, но, как обычно, когда моё внимание обращалось к нему, подарил мне благость. — Пусть будет Павликом. Кажется, китёнок не против. А вдруг он не захочет управлять компанией?

— Как же! — удивился Джек. — Он мой сын. И твой. Значит, сможет, даже колонией на Марсе руководить. Поедем! Тут рядом…

Действительно, не проехав и квартала, мы остановились. Центральный банк Венесуэлы в отличие от от Торговой палаты был зданием современным, эдакой бетонной башней на устойчивой, широкой подошве. Тут тоже прошло всё быстро, благодаря Рафаэлю и конверту. И счета компании тоже были переоформлены на меня, но с полной генеральной доверенностью на Джека как исполнительного директора.

Затем мы заехали ещё в одно здание, на этот раз обычное, неприметное с толстыми решётками на окнах и массой взбудораженных людей у входа. Джек и Рафаэль поговорили на бурном, почти ругательном испанском с жёстким, как кремень, мулатом, ещё с одним, похожим на Уго Чавеса в молодые годы. Я подписала заявление и выяснила, наконец, что это были агенты СЕБИН, которые займутся нашим делом.

— Теперь можно считать, что компанию никто не обкрадывал. Если не считать побочные расходы, — тихо, с довольным видом сказал мне на ушко Джек, когда мы вернулись в наш «бронетанк».

— Я хочу домой, — шепнула я ему, вдруг осознав, что толком не понимаю, где он, мой дом — это номер в гостинице или кабинет генерального директора на заводе с диванчиком под окном, или кондо в Нью-Йорке, или квартирка на девятом этаже в Ростове-на-Дону с зелеными занавесками в моей комнате. Просто хотелось туда, где спокойно, уютно, и можно расслабиться рядышком с самым любимым на свете мужчиной, забраться ему носом под мышку, обнять крепко и заснуть, ни о чём не беспокоясь. Там, где это возможно, там и будет мой дом. Хочу туда!

— Ещё одно место, малышка, — погладил меня по руке Джек. — И домой.

Интересно, а какое «домой» у него в голове?

Площадь впереди по курсу была заполнена людьми. Автомобиль с трудом проехал по проспекту Норте от Центрального Банка и остановился на углу.

Я оглянулась, увидела в заднем стекле бронзовую статую Боливара, фонтан и ярко-охряный дворец. Люди митинговали, им было не до нас. Я решила, что мы просто пережидаем пробку или выбираем новый путь, но Джек толкнул дверцу и кивнул на величественный собор по правую руку с огромной статуей Девы Марии, распахнувшей руки так, словно она готова обнять город.

— Нам туда.

— Зачем? — изумлённо шепнула я и ухватилась посильнее за руку моего медведя. — У них тут принято освящать нового владельца компании? Без этого никак не обойтись?

Джек не ответил. Прохожих на проспекте вокруг было слишком много, и несмотря на бронированных охранников, обступивших нас со всех сторон, мне всё ещё было страшно. Очень. Я видела киллеров даже в нищих на серых ступенях. Рафаэль и пара венесуэльских мордоворотов задержались позади нас, а Джек, внезапно взволнованный и прямой, словно столб проглотил, провёл меня под грандиозные своды. Перекрестился быстро, поцеловал крестик, свисающий на цепочке с шеи.

— Сандра, это Мерида. Главный Кафедральный Собор Каракаса, — сказал он с придыханием и почтением, словно знакомил с матерью.

Я оглядела массивные гранитные колонны, ряды скамеечек из тёмного дерева, резные окошки с витражами в виде замысловатых ромбов в каждом проёме, огромные иконы, больше похожие на картины с изображением святых в Эрмитаже. Людей в церкви почти не было, только беременная женщина в розовой маечке и джинсах с мужем у бокового входа и три старушки в кружевных платках, почти мантильях.

В сердце закралось волнение, словно происходило что-то необычное, о чём я не знаю, а ещё будто я была здесь когда-то давно и забыла. Здесь внезапно о многом забылось — так величественен и ажурен был купол над моей головой. И ощущение светлого и большого, как вся Вселенная, как Бог, коснулось моего робкого сердца, но затем я опустила взгляд и увидела охранников, закрывших нас от входа спинами в бронежилетах. Сразу же из-за них появились те двое, что задержались.

Они вышли в проход, обвешанные корзинами с цветами. Бойкие мальчишки-служки тоже несли корзинки. В мгновение ока проход между скамеечками и пространство у алтаря были украшены цветами. Аромат мелких алых розочек, белых лилий, крупных экзотических фиолетовых орхидей и трав смешался с запахом воска и ладана. У меня перехватило дух, закружилась голова ещё сильнее.

— Что это значит, Джек? — моё сердце билось о рёбра, выскакивая.

— Я беру тебя в жёны, — ответил он и быстро надел чёрный смокинг, который подал ему стриженый водитель.

Ветерок, пролетевший под сводами и всколыхнувший волосы на наших головах, не смог развеять моё ошеломление и возмущение. Я выдернула свою руку из ладони медведя.

— Но Джек! Я не могу так!

— Не волнуйтесь, Саша, всё хорошо. Выходы закрыты, тут безопасно, — уверил меня Рафаэль и, протягивая большую белую коробку, показал на резную дверцу в алькове: — Там вы сможете переодеться. Монахиня вам поможет.

— Ты не можешь всё решать за меня! — рассердилась я на Джека.

Он склонил голову, пытаясь сохранять спокойствие.

— Могу. На том основании, что я — мужчина. И в нашей семье, повенчаны мы или нет, я — главный. Ты сама говорила про танец, про партнёров! Я веду! — Он облизнул губы и засунул руки в карманы. — Ты сказала, что хочешь много цветов, меня в смокинге и платье со шлейфом. Вот, — он мотнул подбородком, — всё есть. Или мало цветов? Сейчас скажу, привезут ещё.

Из-за алтаря появился священник, самый настоящий, католический, в белой пелерине поверх чёрной рясы. С простым, массивным крестом на груди. У священника были тонкие, благородные черты лица, и мне стало сразу неловко перед ним устраивать сцены, но… всё было не правильно!

— Трез секундаз, падре, — сказал ему Джек и слегка поклонился.

Я всплеснула растерянно руками и… расплакалась.

— Что с тобой, балерина?! — Джек бросился ко мне, вмиг растеряв всё своё тиранское «я — мужчина и никаких гвоздей». Прижал меня к себе, отстранил, вглядываясь, снова прижал. — Малышка, ну, ты чего? Я же тебя люблю!

— Я не могу, — рыдала я, вытирая нос, — всё это… Я не могу-у-у!

— Почему?! Ты же сказала «да». А я выполнил все условия…

— Просто… просто… — я задыхалась во всхлипах, — это переоформление компании, эта внезапность, этот собор…

— Тебе не нравится собор? — всполошился Джек. — Но он же самый красивый в Венесуэле! Но ладно, есть ещё церквушка, и там подальше храм Святого Франциска…

— Нет! Джек! Эти проклятые убийцы-ы-ы-а… И ты имя заранее дал китёнку… Ты как будто завещание подписываешь… Джек, Джакобо, медвежонок, родненький, я бою-ю-юсь!

— Фух, — выдохнул Джек и вытер пот с высокого лба, затем подул мне в нос и улыбнулся: — Глупенькая. Кроха моя! При чём тут завещание?! Я просто хочу всё делать правильно! Делать всё, что хочу. Прямо сейчас! И больше никогда и ничего не откладывать, понимаешь? Сколько можно уже?!

Я сглотнула слёзы и взглянула на него.

— А Рупперт и Девенпорт? Они ведь будут продолжать на тебя… о-охоту, — с трудом выдавила я последнее слово.

— С ними всё скоро будет кончено, — встрял Рафаэль.

— Я написал электронное заявление в Комиссию по ценным бумагам США и в ФБР, в отдел, который занимается экономическими преступлениями. Уилл Баррел в курсе, он предоставит экспертам мой отчёт.

— Когда ты успел? — расширила я глаза.

— Ещё у себя в кабинете. До того, как мы просекли след по переводам пропавших денег.

— Но аудиозапись…

— Это просто будет последним гвоздём в замок на решётку их камер, — уверенно заявил Джек. — Вне зависимости от этого, их задницы скоро будут поджариваться с пристрастием. Простите, падре!

Священник улыбнулся и посмотрел на часы. Мальчики-служки зажигали свечи и лампады. Цветы пахли и ждали моего «да», как и любопытные старушки в мантильях. Надеюсь, в складках кружев не спрятан кольт и автомат Калашникова…

— Почему ты не сказал мне сразу? — спросила я.

— Хотел сделать тебе сюрприз.

— Так и до инфаркта можно довести, — пробормотала я, вытирая слёзы.

— Если захочешь, мы потом проведём церемонию с семьёй, с твоей и моей, столько раз, сколько пожелаешь, — пылко заговорил Джек, — в Сан-Хуане, в Нью-Йорке, в Ростове, хоть в Париже или в Ватикане на площади Святого Петра. Но я хочу, чтобы ты стала моей женой прямо сейчас!

Я шморгнула носом и улыбнулась.

— Ладно, давай начнём хотя бы здесь… Обвенчайте нас, падре, — попросила я священника.

Он ответил на удивительно приятном английском:

— Я думал, вы, сеньорита, сначала захотите облачиться в платье.

— Точно, платье, — кивнула я. — Хотя уже какая разница?

Джек запротестовал:

— Нет, балерина, ты же сказала: платье, значит, платье.

— Вот именно! Я что, с утра весь Каракас переворачивал зря в поисках флёрдоранжа и фаты? — возмутился Рафаэль, заставив меня ошарашенно моргать.

Почему он? Почему с утра? Это разве Джек не только что решил? И когда они успели с моим медведем так наладить отношения, что мачо-агент из России стал выполнять шаферские поручения? Платье он тоже купил? А размер, как он вообще мог покупать платье невесты мне?

Джек добавил:

— Ты ведь помнишь, я улетал, собираясь в Пуэрто-Рико жениться на тебе? И я заказал платье ещё в Нью-Йорке. Забрал в Саксе, когда ты выбирала купальник. А я хорошо разбираюсь в одежде. Оно уже столько дней ждёт тебя…