Теперь мне придется придумывать что-нибудь новенькое. Сэз влюблен по уши. В последний раз на пикнике он даже не стал со мной разговаривать.

Ладно, еще не поздно…»


Бретт, успевший отвыкнуть от рукописных строчек, временами с трудом ориентировался в витиеватом старинном почерке. Но сами чернила не так уж сильно выцвели, и разбирать записи оказалось значительно проще, чем Бретт рассчитывал.

Он проглатывал страницу за страницей, не замечая хода времени и не находя объяснения происходящему. Он читал свое собственное произведение, это был его роман, но события, порожденные его фантазией, описало другое лицо — Моди Гэмптон.

В «Безумной ярости» рассказчик постоянно менялся: это были и Моди, и Рэнделл, и Гэмптоны — родители Анны. Но чаще всего Анна или Сэз.

Дневник имел только одного автора. И черт побери Бретта, если он понимал, как такое могло случиться. Он закрыл глаза и снова и снова повторял себе, что это — совпадение, и только совпадение.

Бретт не убеждал себя, а просто таким образом старался заглушить другой, внутренний голос, утверждающий совсем иное.

Уже за полночь Бретт пришел в спальню.

Дженни сначала тоже хотела пойти с ним в библиотеку, но потом передумала. Она слишком хорошо изучила реакцию Бретта на все, что касалось переселения душ, прошлой жизни и ее взаимосвязи с настоящей.

Тем не менее посещение «Дупла дуба» было его идеей. Писатели всегда отличались профессиональным любопытством, и Бретт не был исключением. Пускай он вздрагивал при слове «реинкарнация», но отказать себе в возможности заглянуть в дневник Моди Гэмптон, естественно, не смог.

С Дженни успело семь потов сойти, пока она ждала Бретта из библиотеки. Она не знала, что он может найти в записях, а стало быть, его дальнейшие действия были непредсказуемы. Может быть, после всего Бретт поверит в то, что в предыдущей жизни она действительно была Анной?

Итак, она намеренно не пошла вместе с ним в библиотеку, предполагая, что Бретт пробудет там не больше часа. Но время шло, а его все не было и не было. Волнение Дженни достигло предела. Она задрожала, как от озноба, когда дверь в спальню наконец открылась.

В комнате горел ночник, Дженни специально не включила его, чтобы Бретт не подумал, что она уже спит. Его улыбка была кривой и неестественной. Он рывком сбросил с себя одежду и без слов юркнул под простыню. Дженни ощутила, насколько Бретт напряжен и скован.

— Бретт?

Ей хотелось обнять его, и Дженни придвинулась, но он не смог пошевелиться. Ему казалось, что грязь, ненависть и злоба, с которыми он столкнулся при чтении дневника, въелись в кожу и покрывают все его тело шершавой коркой. Змеиный яд струился с каждой страницы и оставлял свой след на его руках.

Как только Бретт открыл дневник и прочел имя Моди Гэмптон, ему показалось, что его будто кто-то толкнул. Волна ненависти, направленная на Анну, оглушила его своей мощью.

— Извини, Дженни, мне необходимо принять душ.

Бретт рванулся в ванную и бросился к кранам. Поющие трубы были, конечно, не полуторавековой давности, но явно нуждались в замене.

Горячая вода, почти кипяток, хлынула ему на голову и плечи, и Бретт долго стоял под очищающими струями, яростно скребя свое тело, пока кожа совсем не потеряла чувствительность. Он закрутил кран и окатил себя ледяной водой. Нет, этот род грязи, прилипшей к душе, не оттирался ни мочалкой, ни мылом — легче Бретту не стало.

Дженни, неплохо изучившая Мак-Кормика, поняла, что с ним творится что-то необычное. Он выбежал из ванной, не одеваясь, и затих под простыней, прислушиваясь сам к себе.

— Бретт? — снова позвала его Дженни шепотом.

Он продолжал хранить молчание, пытаясь выиграть время, чтобы собраться с мыслями.

В этот момент Дженни сделала то, к чему Бретт был готов меньше всего: она просто дотронулась до его плеча. И это легкое прикосновение теплых и нежных пальцев свершило то, о чем Бретт уже перестал и мечтать. Эффект был совершенно неожиданным и труднообъяснимым, почти неправдоподобным. Бретт снова почувствовал себя нормальным человеком, с душой, не запятнанной дневником Моди Гэмптон.

Наверное, это и называлось самой обыкновенной настоящей любовью. Бретт подвинулся и повернулся к Дженни лицом. Он был безмерно благодарен за то, что она не стала задавать лишних и несвоевременных вопросов, вероятно, чувствуя его состояние. Сейчас Бретту была нужна только она, и ничего больше. Дискуссии можно было отложить и на завтра.

Дженни поцеловала его в плечо, чуть пахнущее мылом. Она знала, что сейчас ровное дыхание Бретта собьется с ритма, а сердце начнет стучать сильнее. Господи, как это было хорошо! Чертовски хорошо!

— Джен! — только и смог произнести Бретт.

— Да!

Мир засиял всеми цветами радуги.


На следующее утро Бретт заметил, одеваясь:

— Ты ничего не спросила меня вчера о дневнике.

Дженни в это время зашнуровывала кроссовки.

— Да, не спросила, — подтвердила она, стараясь не встречаться с Бреттом глазами.

Он уселся на ручку кресла и с явным интересом принялся наблюдать за манипуляциями Дженни со шнурками.

— И из каких же соображений?

«Теперь нужно быть крайне осторожной», — подумала Дженни. В голосе Бретта слышались саркастические нотки.

— Я полагала, что ты сам расскажешь мне все, что сочтешь нужным.

— А я полагал, что ты более любопытна.

— Ты правильно полагал. — Дженни занялась вторым шнурком. — Но, судя по всему, там не нашлось ничего интересного?

— Ты так думаешь?

— А на самом деле? Значит, что-то интересное есть?

— Да! — Бретт пересел с подлокотника в само кресло и, откинувшись на спинку, прикрыл глаза. — И даже больше.

— Так, значит, ты поверил в то, что…

— Ни в коем случае. — Его глаза все еще были закрыты, но голос стал жестким. — Просто… Не спрашивай ни о чем, ладно? Возьми и прочитай дневник сама.

Дженни почувствовала горькую обиду. Она так надеялась, что Бретт наконец-то поверит и поймет.

— Дженни, мне очень жаль. — Он встал с кресла и обнял ее. — Очень. Может быть, тебе вообще не стоит читать дневник Моди?

Дженни вырвалась из его рук:

— А это еще почему?

— Видишь ли, — начал Бретт осторожно, — в моем романе Моди была просто сумасшедшей. У не был только один порок — болезнь. Психопатия.

— И?

— Не «и». Но. Реальная Моди Гэмптон тоже имеет недостаток. Правда, она абсолютно нормальна. Настоящая Моди — просто дьявол. Мне нечего больше добавить, это единственное подходящее слово, которое я могу подыскать по отношению к ней. Когда я читал ее записки, мне казалось, что я ползу по горам смердящих трупов.

— Фу!

— Ага! Прошу прощения. Но это именно то, что я хотел сказать.

Дженни, кажется, начала понимать состояние Бретта сегодня ночью и то, почему он бросился под душ и почему после этого лежал, накрывшись простыней, дрожал и боялся пошевелиться. А вот Бретт не понимал и не желал понять всего того, что связывало их с Моди Гэмптон. В неправдоподобную историю с переселением душ по ходу действия спектакля вводились новые действующие лица. Моди тоже существовала в этой жизни, здесь, в Новом Орлеане. И она поджидала Дженни. Именно Моди, кем бы она ни была сейчас, начала свою охоту.

Глава 19

«Ну вот и все, — подумал Бретт, — можно отправляться домой». Он просмотрел весь этот чертов дневник. Такого нагромождения совпадений ему еще никогда не доводилось встречать, и вряд ли оно вообще могло существовать. Имена героев. События. Все сходилось.

Бред. В жизни такого не бывает. Остается только поверить, что в Новом Орлеане живет современный прототип Моди Гэмптон, которому суждено преследовать Дженни и покушаться на ее жизнь и дальше.

Сью и Джон и слышать не хотели об их отъезде. После завтрака они в один голос заявили, что просят их побыть здесь хотя бы еще в течение нескольких дней. А почему бы в конце концов действительно не остаться? Что им может помешать? Хотя, честно говоря, тошнотворное ощущение, которое возникло при чтении дневника Моди, по ассоциации перенеслось и на «Дупло дуба».

— А открыть ваше заведение вы, значит, собираетесь в этот уик-энд? — уточнила Дженни.

— Собирались, — помрачнела Сью. — Батон-ружская газета разместила нашу рекламу только в воскресенье.

— Но ведь сегодня понедельник. Разве ее не успеют прочитать?

— Деловые люди редко читают воскресные выпуски.

— Кроме того, на этот уик-энд в Батон-Руже намечено открытие приюта для боснийских беженцев. Губернатор уже выступал по телевидению, — добавил Джон. — Ожидается большой праздничный салют, и, боюсь, наши потенциальные клиенты предпочтут этот праздник нашему скромному приему.

Дженни обратила внимание, что Бретт о чем-то усиленно размышляет.

— Ты что такой задумчивый? — поинтересовалась она.

— Клин вышибают клином.

— То есть?

— Ваш прием, по-моему, стоит несколько видоизменить. Что, если провести его в виде костюмированного бала? Старый юг? А?

— Бал? — пробормотала Сью.

Такой вариант ей явно не приходил в голову.

— В какой именно день губернатор собирается открывать приют?

— В субботу днем. А что?

— Видите ли, в моем литературном агенте живет дух соперничества. Если она возьмется за рекламу, то, будьте спокойны, губернатор останется с носом. Где у вас телефон?


Уже через двадцать минут все ожесточенно обсуждали, как лучше реализовать новую идею.

Бретт вышел на веранду и неожиданно почувствовал на своих плечах руки Дженни.

— Ты прекрасный человек, Мак-Кормик.

— Спасибо, ты мне тоже очень нравишься, — улыбнулся он в ответ.

Нравишься. Не люблю, а нравишься. Это мгновенно укололо ее. Мгновенно, но глубоко. Она отвернулась, чтобы Бретт не увидел ее огорченного лица.

— Я рада, что ты взялся помочь Сью и Джону. Только неужели Грейс сумеет за такой короткий срок организовать рекламную кампанию костюмированного бала?