– Прости, не понял… В каком это смысле патологическая? Ты что имеешь в виду, мам?

– А вот сам думай, в каком таком смысле. И что такое я имею в виду. Потому что это ненормально – так боготворить своего ребенка. Не-нор-маль-но! Боготворить и подгонять под него свою жизнь! Ведь если вас разделить, вы умрете сразу! Без каждодневного близкого общения и дня прожить не сможете! Это я и называю патологией, болезненной привязкой, понимаешь? Так быть не должно, Саш! Это ненормально! Еще раз повторяю – не-нор-маль-но!

– Да все это я сам понимаю, мам… И понимаю, что руководить этой привязанностью не могу. Она сильнее меня. Я люблю свою дочь, можно сказать, я жив этой любовью…

– Да, ты очень изменился, когда родилась Татка… Даже не ожидала, что ты способен так любить. И что твоя дочь будет так к тебе привязана… Бедная, бедная Люда. Ей-то это за что? Ведь Татка ее совсем за мать не признает… И ты тоже… Вон завел себе женщину на стороне! И как ты из этой ситуации выходить будешь, не знаю! Одно могу сказать: попал ты, сынок…

– Да, мам. Попал. Я и сам все время об этом думаю и не могу найти выход…

– А ты и не ищи его пока. Успокойся. Пусть все идет как идет. Пусть время все по своим местам расставит. И Татка твоя подрастет, и Анечка тебя подождет… Главное – не нагружай сердце отчаянием. Береги себя. Помни, что если с тобой что случится, и я жить не буду… Потому что и у меня к тебе тоже привязка… Ты же знаешь, сынок… Я хоть и стараюсь быть от тебя свободной, и стараюсь тебя отпустить и не лезть в твою жизнь, но иногда у меня это плохо получается. Вот и сейчас зачем-то затеяла этот грустный разговор…

– Да ничего, мам. Все хорошо. Я тебя тоже очень люблю, мам…

– Ну ладно, иди домой. И без того наше свидание затянулось. Иди, иди… Татка тебя там заждалась, наверное. И Люда переживать будет, что тебя так долго нет…

Когда шел домой, думал про Люду. Да, мама правильно говорит – ей-то это за что? Жалко ее, ведь не виновата ни в чем… Не заслужила… Не виновата, что он ее разлюбил.

Наверное, она понимает это. Чувствует. Каждая женщина знает, когда ее не любят и когда любят. Скрыть свою нелюбовь невозможно, как ни старайся. Как скроешь в себе эту тихую неприязнь, этот душевный трепет сопротивления неприязни, когда все кажется не так… И голову повернула не так, и сказала не то и не так, и жесты не те, и начинаешь испытывать пресловутое раздражение…

Да, больше всего он боялся, что начнет раздражаться. И потому больше помалкивал, прятался в задумчивость, уходил в другую комнату, вежливо выключался из разговора. То есть делал вид, что слушает, улыбался, кивал головой. А в мыслях был далеко. В мыслях был рядом с Анечкой. Или убегал к Таточке – уроки вместе учить, вместе смотреть телевизор, вместе молчать просто так… Рядом с Таткой душа успокаивалась. Наверное, Люда все это видела, обижалась. Хотя чаще всего никак внешне не реагировала… Или ему казалось, что не реагировала. Женщину ведь не обманешь…

Задумался и не заметил, как дошел до своего дома. Открыл дверь подъезда, поднялся по лестнице, коснулся пальцем дверного звонка. Дверь тут же открылась, явив ему довольное лицо Таточки:

– Ой, пап… Ну наконец-то… А я уже бабушке звонила, беспокоилась, почему тебя так долго нет…

– Да я пешком решил пройтись, Таточка. Погода хорошая – отчего бы не пройтись?

– Так позвонил бы, я бы навстречу тебе вышла… Вместе бы погуляли. Я так люблю, когда мы с тобой вдвоем гуляем, пап! Давай, иди руки мой, я ужином тебя кормить буду…

– А ты что, одна дома? А где мама? Где Ирина с Леной?

– А они все вместе в кино ушли. Мама сначала не хотела, но Ира с Леной ее уговорили.

– А ты почему не пошла?

– Не… Я лучше тебя подожду. Зачем мне это кино сдалось! Так ты ужинать будешь, пап?

– Нет, доченька. Я у бабушки ужинал.

– Тогда давай просто чаю попьем… Хочешь?

– Что ж, давай чаю…

– А потом ты мне примеры поможешь решить, ладно?

– А ты что, до сих пор уроки не сделала?

– Так я тебя ждала, пап… Тебя же дома не было… Я и не садилась за уроки, все равно у меня без тебя ничего не получается!

– Ну, могла бы Ирину попросить… Или Лену…

– Нет, не хочу! С ними еще даже хуже, чем одной! Тем более ты ведь все равно бы пришел и помог мне… Я только с тобой хочу, пап! Давай уже, пей чай, и пойдем… Пока их дома нет никого… Так хорошо, когда мы дома с тобой одни, пап!

– Таточка, Таточка… Но так ведь нельзя… Мама ведь обижается, я думаю…

– На что она обижается? – распахивала в недоумении светлые глаза Таточка. – Вовсе она не обижается… Наоборот… Я же ей ничем не мешаю, сижу тихонько и жду тебя с работы! И даже не смотрю в ее сторону, не прошу ничего, веду себя очень тихо! За что ей на меня обижаться, пап?

– Вот за это самое, Таточка… Что не смотришь, не просишь, не замечаешь… Понимаешь меня, да?

– Нет, пап. Не понимаю. Я даже говорить больше об этом не хочу… Ты что, не хочешь со мной уроки учить, что ли? Я же тебя так ждала, пап… Так ждала…

Уголки губ у Таточки задрожали, поползли вниз, и он тут же кинулся к ней, обнял, прижал к себе, заговорил на ушко ласково-вкрадчиво:

– Ну что ты, глупенькая моя девочка, что ты, не надо плакать… Конечно, я буду с тобой делать уроки… А потом, после уроков, мы мультики по телевизору будем смотреть… Что ты, маленькая моя, что ты…

– А книжку мне на ночь почитаешь? – капризно протянула Таточка, обхватывая его за шею тонкими ручками.

– Почитаю, конечно. Буду читать, пока ты не уснешь.

– Хорошо, пап… А если я ночью проснусь и мне будет страшно, я прибегу к тебе… Ладно? Я тихонько рядом с тобой лягу, мама не услышит, и не проснется, и ругаться не будет…

– Хорошо, моя милая. Договорились… Ну, пойдем уже уроки делать, и без того припозднились! Что там у нас за примеры такие… Сейчас мы их в два счета решим…

Пока Татка доставала учебники и тетрадки, он подошел к телефону, быстро набрал Анечкин домашний номер. И замер, ожидая ответа.

Ответа опять не было. Длинные гудки тревожно звучали уже третий день… Почему Анечка к телефону не подходит? Случилось что? Сегодня и в школу ей звонил… Вежливый голос ответил, что Анна Николаевна три дня в счет отпуска оформила. Зачем ей эти три дня понадобились, интересно? Может, к маме уехала? А вдруг с мамой случилось что-то? Анечка говорила, она больна… Надо завтра к ней сходить… Если дома опять не застанет, то у соседей можно спросить – может, они что-то знают…

– Папочка, я готова! Иди ко мне, папочка! – послышался из комнаты высокий голосок Таточки.

– Иду, доченька, иду… – проговорил он громко, кладя на рычаг трубку.

Завтра обязательно надо к Ане сходить… Утром, перед работой. Может, хоть так застанет дома.

Рано утром он стоял у Аниной двери, ждал. Показалось, будто за дверью происходило какое-то движение, и потому еще раз нажал на кнопку звонка. И – о чудо! – лязгнул замок, дверь слегка приоткрылась, явив ему бледное Анино личико. До того бледное и болезненное, что он перепугался:

– Что с тобой, Ань? Ты болеешь? Потому так долго дверь не открывала? А почему к телефону не подходишь, Ань?

– Ой, Саш… Столько у тебя вопросов сразу… – слабо улыбнулась она, обнажив бескровную полоску десен. – Давай, проходи, а то я долго стоять не могу, мне лежать надо…

Он послушно переступил порог, подхватил ее за узкие плечи, помог дойти до дивана. Аня легла, свернулась клубком, натянула на себя мохнатый клетчатый плед, попросила жалобно:

– Достань из шкафа теплое одеяло, пожалуйста… Меня знобит что-то…

– Так, может, врача вызвать? Или «Скорую»? Где у тебя болит? Скажи!

– Не надо врача. И «Скорую» не надо. Я только что из больницы приехала, мне уже не надо туда.

– Из больницы? Ты лежала в больнице? А почему мне не позвонила, Ань?

– Да ну… Зачем тебе лишние хлопоты. У тебя семья, работа… Я ж все понимаю, что ты…

– Аня! Ну так же нельзя, что ты! Было бы лучше, если бы ты позвонила!

– Кому лучше? Мне? Мне было бы не лучше, поверь…

– Мне было бы лучше! Ты хоть представляешь, каким я сейчас чувствую себя идиотом и подлецом?

– Хм… Интересное сочетание мужских качеств… Идиот и подлец в одной мужской особи… Ты не находишь?

– Мне не до шуток, Ань! Говори, что с тобой случилось! И чем я могу тебе помочь?

– Сходи на кухню, сделай чаю… Такого, знаешь, горячего-горячего… И крепкого. И очень сладкого. И с лимоном. Пожалуйста, Саш…

– Хорошо, хорошо! Я все сделаю! Но потом ты мне обязательно все расскажешь, договорились?

Она чуть приподняла голову от подушки, посмотрела на него так странно – будто насмешливо слегка. Будто удивлялась, как же он сам до сих пор не догадался…

А он и догадался. Сам. Конечно же. Только самому себе не мог признаться, что догадался. Играл эту глупую, но такую спасительную роль… Не догадываюсь, не понимаю. Не вижу, не слышу. Идиот и подлец в одной мужской особи. Только и остается, что повернуться да уйти на кухню, чтобы приготовить горячий чай. Умница Анечка сама ему эту спасительную паузу организовала…

Когда через пятнадцать минут Аня сидела в подушках, обхватив пальцами кружку с чаем, он снова спросил осторожно, присев на край дивана:

– Зачем… Зачем ты это сделала, Ань? Почему ты мне ничего не сказала? Решили бы вместе как-то…

– Прости, Саш. Прости, что сама все решила. Просто я не захотела еще больше осложнять твою жизнь… Просто я тебя очень люблю, потому и не захотела.

– Но я тоже люблю тебя, Ань… Очень люблю…

– Я знаю, Саш. Но есть еще и другие жизненные обстоятельства, кроме любви… Пожалуйста, не чувствуй себя виноватым, Саш. Ты не виноват. Это обстоятельства так сложились, ничего не поделаешь…

– Ань, о чем ты? Какие обстоятельства? В любом случае мы должны были вместе решать, пойми! Речь шла о нашем общем ребенке, Ань! Ну как ты могла… Как ты могла ничего мне не сказать! Ну неужели ты не понимаешь меня, Аня?