– Да, кажется… Я не помню, где покупала… – небрежно отмахнулась Тата, будто речь шла о незначительных пустяках. – Лучше расскажите, как ваши дела… Давно я к вам не заходила!

– Ну как дела, как дела… – вздохнула Наталья Петровна. – Павлик вон грустный ходит, Олю вчера проводил…

– А сейчас он где? Дома?

– Да нет… На велике опять куда-то укатил. Сказал, поздно домой приедет. Говорит, развеяться надо.

– Понятно… Но ничего, погрустит немного и перестанет. Вы не расстраивайтесь!

– А ты как? Я вижу, уже и забыла про Павлика, да? Наверное, с кем-то и познакомиться успела, если… если так вдруг похорошела?

– Ну… Пока ничего не могу вам сказать.

– Сглазить боишься?

– Ну… Пусть будет так. Да. Сглазить боюсь.

– Ладно, всего тебе доброго, Танечка… Ты извини, я тороплюсь немного… В отпуск собралась, мне путевку в дом отдыха дали… Заходи, когда свободная минутка появится, а то я в понедельник уже уеду!

– Зайду… Конечно, зайду, Наталья Петровна! До свидания…

Придя домой, аккуратно развесила обновки в шкафу, налила себе чаю, села за стол, принялась обдумывать свои дальнейшие планы.

Так… Главная на сегодняшний день новость: Оля уехала. Уже хорошо. А что дальше? Надо ведь что-то придумать дальше?

Но что? Попросить Пашу полки прибить? Нет, слишком банально получается. Да и что полки? Он их прибьет и уйдет. Нет, нужно что-то другое придумать…

А может, заболеть? Лежать с высокой температурой, почти в бреду? Хотя нет, бреда не надо. Потому что Наталья Петровна сразу «Скорую» вызовет и ее обман раскроется, еще и позора не оберешься. Нет, надо как-то правильно заболеть… Чтобы в Пашкиной помощи остро нуждаться… Может, ногу подвернуть? А что, это идея…

Встала со стула, прошлась по комнате, сильно припадая на одну ногу и состроив на лице страдальческую мину. Да, это у нее получится, кажется. Тем более опыт есть… Помнится, в седьмом классе на физкультуре так подвернула ногу, что неделю ходить не могла. А на щиколотку тугую повязку делали – плотные такие бинты… Да, точно! Надо завтра в аптеку пойти и купить такие бинты, обмотать ими щиколотку. И тогда можно будет звонить Пашке…

А вдруг он не придет, а пришлет Наталью Петровну? Хотя… Она же говорила, что в дом отдыха собирается! Отпуск у нее, целых десять дней дома не будет! Вот это отлично, это, можно сказать, удача… Когда она уезжает? Кажется, в понедельник?

Во вторник вечером она уже звонила Павлу. Он взял трубку, проговорил довольно вяло:

– А, это ты, Танюха… Привет… Ну как твои дела? Мама говорила, ты в институт поступила?

– Да, Паш… Поступила… Да…

– А чего голос такой убитый? Не рада, что ли?

– Да я рада, Паш, рада… Только я ногу вчера сильно подвернула, ходить не могу. Так больно…

– Бедная, бедная Танюха… И как же тебя угораздило?

– Да сама не понимаю… Спускалась по лестнице вниз, и вдруг нога будто сама собой подвернулась, представляешь? Сначала ничего было, а утром уже и встать не могла… Хорошо, у бабушки эластичный бинт нашелся, вот перевязала ногу сама… Кое-как… Теперь сижу, с дивана встать боюсь – так больно!

– Что, даже по квартире передвигаться не можешь?

– Не-а. Сижу голодная. Надо бы как-то до кухни доковылять, хоть чаю себе сделать, а мне даже думать больно, что с дивана вставать надо… До туалета недавно допрыгала – чуть не умерла. Потом сидела, ревела…

Тата рассказывала все это так, будто и сама верила в свое несчастье. И щиколотку, обернутую эластичным бинтом, гладила пальцами осторожно, словно боялась причинить себе боль. И даже всхлипнула в трубку очень выразительно – для окончательной достоверности. А Павел тут же отреагировал так, как и должен был отреагировать:

– Я сейчас приду к тебе, Танька! Дверь сам открою! Ты вроде у нас ключи свои оставляла, правильно?

– Да… Они на гвоздике в прихожей висят. Вместе с вашими запасными ключами.

– Понял, найду… Ну все, жди! Я быстро…

Положив трубку, Тата метнулась к зеркалу, чтобы проверить, как выглядит. Надо, чтобы правильно выглядела – и лохмато-всклокоченно, и в то же время чтоб глазу приятно. То есть Пашкиному глазу – мужскому…

Услышав, как в дверном замке ворочается ключ, метнулась обратно, легла на диван, не забыв возложить «больную» ногу на подушку. Вроде того – давно так лежит. И щиколотка толсто обмотана эластичным бинтом, как будто и впрямь шаром опухла.

Пашка вошел, сел рядом с диваном на пол, присвистнул слегка:

– Эк тебя угораздило, подруга… Ну ничего, сейчас я тобой займусь. В туалет хочешь?

– Нет… – смущенно отвернула лицо к стене Тата.

Вовсе ей не хотелось портить «туалетом» Пашкино заботливое вдохновение. А может, и зря… Может, он бы ее в туалет на руках отнес. А она бы трогательно обвила его шею руками, постанывала бы в ухо…

Она и сама не знала, откуда в ней взялась такая актерская прыть. Наверное, от уверенности, что все в этой жизни должна добыть сама. Что помощи ждать неоткуда… Вернее, сама от всякой помощи отказалась. Вот если бы папа был жив и был рядом… А если его рядом нет, значит, и никого больше не надо. Ну, кроме Пашки, конечно…

Потом все закрутилось, как она и придумала. Пашка подсуетился на кухне, принес ей на подносе яичницу и чашку сладкого чая. Сел рядом, проговорил виновато:

– Прости, Танюха… Я ничего, кроме яичницы, готовить не умею…

– А я люблю яичницу, Паш. Спасибо тебе. Не дал умереть голодной смертью.

– Да ты ешь, ешь…

– А ты не уйдешь? Побудешь со мной, да?

– Конечно, побуду. Мне сегодня торопиться некуда. Я весь твой, Танюха. Распоряжайся мной, не стесняйся… Только давай телик включим, ладно? Сегодня ж футбол…

Вместе посмотрели матч, и она даже старалась проявить нужные эмоции, будто очень увлеклась игрой. После матча снова пили чай – Пашка сделал на кухне бутерброды. Болтали о том о сем.

Когда за окном стемнело, Пашка глянул на часы, проговорил тихо:

– Поздно уже, Танюх… Спать пора… Тебя на кровать с дивана перенести?

– Да… Перенеси, Паш.

Он осторожно взял ее на руки, понес в спальню. Она обвила его шею руками, прилежно стонала «от боли». Пашка приговаривал ей в ухо:

– Тихо, тихо, Танюх, потерпи… Пришли уже… Давай устраивайся, а я домой пойду. Завтра утром снова приду…

– Нет, Паш, не уходи! – приподнявшись в подушках, жалобно потянула она к нему руки. – Останься, Паш!

– Да ты чего, Танюх? Как маленькая, ей-богу…

– Ну пожалуйста… Мне так больно… Так страшно одной… Пожалуйста, Паш! Не уходи…

– Да ладно, останусь… – пожал плечами Пашка. – В гостиной на диване лягу… Ты только скажи, где и что взять постелить…

– Нет, ты рядом со мной полежи! Пожалуйста! Я засну, тогда и уйдешь… Когда ты рядом, и нога меньше болит почему-то…

– Да? Ну ладно… Как скажешь… Рядом так рядом…

Пашка лег рядом с ней, она тут же положила ему голову на плечо, обвила шею рукой. Будто нечаянно коснулась губами уха. Вздохнула длинно. Сглотнула тревожно. Снова вздохнула. И придвинулась еще ближе, и провела губами по небритой щеке…

Слышала, как Пашкино сердце колотится все чаще, чаще. Вот он тоже вздохнул длинно, сглотнул тревожно. А ее губы уже добрались до его губ…

– Танюх, ты это… Не надо нам, ты чего… – отрывисто проговорил Пашка, взяв в ладони ее лицо и нежно отстранив его от себя. – Зачем ты это, Танюх… Не надо…

– Затем, что я люблю тебя, Паш… Очень люблю… – зашептала она торопливо и слезно, пытаясь увидеть в темноте его глаза. – Ты не знаешь, не замечаешь ничего, а я тебя очень люблю… Нет, ты не думай, мне ничего от тебя не надо! Я знаю, что у тебя девушка есть, мне Наталья Петровна рассказывала! Знаю я, знаю все про твою Олю… Пусть она будет, Паш… Как хочешь… Все равно я тебя люблю, и ты… Ты просто побудь со мной, Паш! Я сама хочу этого, сама… Пожалуйста, Паш… Мне больше ничего от тебя не надо… Правда…

Конечно, Пашка не смог больше сопротивляться. И она это почувствовала – все, не владеет он больше собой. Победа. Пусть маленькая, но все равно – победа! Основной бой еще впереди…

Конечно, было немного страшно. И больно было… Но она знала, что будет больно. У всех так бывает в первый раз. Но зато все получилось так, как она хотела! Вот он, Пашка, рядом лежит, пытаясь перевести дыхание, говорит ей что-то виноватым голосом… Что, что он говорит такое?…

– Во я дурак, а? Ну зачем я… Чего натворил, зачем…

– А что ты натворил, Паш? Все хорошо… Я люблю тебя, Паш…

– Да как это – что натворил? Ты же это… Ну…

– Да, у меня никого до тебя не было, Паш. Я и хотела, чтобы у меня это было только с тобой в первый раз… Потому что я люблю тебя, люблю…

– Но, Тань…

– Не надо, не говори ничего! Ты мне ничего не должен, понял? Не говори ничего больше… Люблю тебя, люблю…

Может, это ее многократно повторяемое «люблю» отключало у Пашки остатки здравого смысла, но только ночь у них получилась бессонно безумной. Заснули только к утру, обессиленные. Пашка на работу проспал… Подскочил в одиннадцатом часу, убежал, оставив ее сонной в постели.

А вечером снова пришел. Открыл дверь своим ключом, заглянул в комнату, где она лежала на диване, снова взгромоздив «больную» ногу на подушку.

– Ну как ты тут? Я тебе поесть принес… Еда из а… Будешь такую еду, Танюш?

Ого! Уже из «Танюхи» и до «Танюши» доросла! Какой прогресс, однако!

Улыбнулась, засмеялась тихо, выгнув спину и пытаясь привстать в подушках. Потянула к нему руки, позвала призывно:

– Иди ко мне, Паш… Я соскучилась… А с едой потом, потом разберемся…

Может, слишком наигранно у нее получилось. По-взрослому. Особенно с этим «соскучилась». Потому что какое там соскучилась, если все болит внутри… Но ведь не рассказывать ему об этом, правда? И пусть, пусть получилось наигранно, будто она его соблазняет.