Нет, ну а чего… Ведь и в самом деле соблазняет? Как взрослая? А как еще можно добычу ухватить – по-другому? Нужен ей Пашка, вот и соблазняет как умеет! С ним так хорошо рядом, так тепло… С ним рядом нет одиночества. Тем более он на папу похож…

Эту ночь они снова провели вместе. И следующую. А в последнюю ночь перед приездом Натальи Петровны Пашка вдруг снова опомнился:

– Чего мы с тобой натворили, Танюш? Знаешь, я себя таким подлецом чувствую – не рассказать… Вроде как использую тебя, что ли… Или обманываю… Я ж не могу, не должен…

– Паш… Но разве я от тебя чего-то требую? Ведь ничего… Я просто люблю тебя, и все… Не бойся, я Наталье Петровне ничего не скажу!

– Да разве в этом дело, что ты… Вовсе не в этом дело…

Однако когда приехала Наталья Петровна, Пашка к ней больше не пришел. И дома старался меньше бывать – прибегал с работы, садился на велик и уезжал. Тата глядела из окна ему вслед… А что было делать? Не бежать же за ним под мелким августовским дождем с «больной» ногой?

Август и впрямь выдался серым и дождливым, и уже первые желтые листья прибило к асфальту холодным ветром. И на душе у Таты было холодно и неприютно – не сумела-таки своего добыть, не сумела… Еще и слабость вдруг напала невыносимая, и вытошнило с утра! Прямо жить не хочется, ей-богу…

А потом догадка пришла – то ли отчаянная, то ли счастливая. Так она ж залетела от Пашки, вот откуда эта утренняя тошнота взялась! И это ж хорошо, это замечательно просто! Теперь-то уж Пашка от нее не отвертится, теперь-то она его точно добудет, чтобы всегда рядом был… Только вот как ему об этом сказать? Испугается ведь…

А она ему и не скажет. Она все Наталье Петровне скажет. Покается, так сказать. А уж Наталья Петровна знает, как на Пашку воздействовать, на какие рычаги нажать… Не оставят же они ее в таком положении, это уж совсем подло с их стороны будет!

Она даже представляла себе, в каком ключе пойдет разговор матери с сыном:

– Ты не можешь, не имеешь права испортить жизнь этой несчастной девочке! Ты посмотри, она же совсем одна, никого с ней нет рядом! Только-только в институт поступила… Да как ты мог, Павел, скажи? Как ты мог воспользоваться ее слабостью и одиночеством? Не понимаю тебя, сын…

– Мам, да я и сам не знаю, как так вышло… Она ногу подвернула и попросила меня помочь… Да я правда ничего такого не хотел, мам! Просто так вышло…

– Ну, знаешь! Настоящий мужчина просто не должен так говорить – априори! Настоящий мужчина всегда отвечает за свои действия и поступки!

– То есть… Ты хочешь сказать…

– Да, именно это я хочу сказать, сын! Ты должен жениться на этой девушке!

– Но ты же знаешь, мам, что я не могу… Я же Оле обещал… Обещал, что к ней поеду… Потом…

– Ничего, Оля себе другого жениха найдет! В Америке! А ты останешься здесь, рядом с Таней и ребенком… Со своим ребенком… Будь же мужчиной, наконец! Если не хочешь, чтобы я, твоя мать, перестала тебя уважать!

Может, разговор был именно таким, а может, другим каким-то… Тата не знала. Но только однажды вечером раздался звонок в дверь, и Наталья Петровна вошла вместе с Пашкой. В одной руке у Пашки был торт, в другой – бутылка шампанского. Тата поняла – сватать ее пришли…

Большую свадьбу решили не делать: сентябрь уже подходил к концу, учебное время. Так, посидеть после загса по-родственному, и все. Да Тата и не хотела никакой свадьбы… Еще чего, вдруг мама узнает, будет требовать своего материнского участия в торжестве! И хорошо, что Наталья Петровна опять проявила чувство такта – не стала спрашивать ее про родственников. Зато предложила другое:

– Ты к середине весны уже родишь, Танечка… Жалко будет уходить в академку с первого курса. Нет, на первый месяц я отпуск возьму, конечно… А потом свою маму привезу из деревни. Она давно уже на пенсии, я думаю, с удовольствием согласится помочь. А ты будешь ходить в институт, летнюю сессию сдашь… Потом каникулы… А потом снова бабушку из деревни привезем! Так, глядишь, и до пятого курса доберемся… Ничего-ничего, все будет хорошо, Танечка! Закончишь свой институт, обещаю!

Наталья Петровна все говорила и говорила, а Пашка сидел рядом с матерью, опустив глаза. Потом поднял их на Тату…

Ничего страшного она в его глазах не увидела. Никакого разочарования и сопротивления, никакой досады. Наоборот… Глаза его светились веселостью, как и прежде. А еще Пашка вдруг спросил тихо, перебив мать:

– Ты кого хочешь, Тань? Мальчика или девочку?

– Я не знаю… – пожала плечами Тата.

Хотела добавить – мне все равно, мол, но вовремя одумалась. Наверное, не должно быть все равно будущей матери, кого она хочет родить, мальчика или девочку? Наверное, как-то надо ответить правильно?

Впрочем, Пашка и не ждал от нее никаких пояснений. Сидел с мечтательным выражением на лице, как блаженный. Потом проговорил с тихой нежностью:

– А я девочку хочу, Тань… Дочку…

– А почему именно дочку? – удивленно повернулась к сыну Наталья Петровна.

– Не знаю… Не могу объяснить. Но вот хочу дочку, и все!

– Странно как-то… – улыбнулась Тате Наталья Петровна. – Обычно все мужчины сына хотят…

– А я не все! – уверенно ответил матери Павел. – Я точно знаю, я дочку хочу! Роди мне дочку, Танюха! Слышишь? Это я тебе как муж говорю… Поняла?

– Поняла, поняла… – со смехом ответила Тата. – Поняла, дорогой муж… Как велишь, так и сделаю, ладно… Будет тебе дочка, если так хочешь!

* * *

В середине апреля Тата родила, как и обещала, девочку. Аллой назвали, как просила Наталья Петровна. В честь Аллы Пугачевой, любимой певицы. Аллочка. Аля. Алла Павловна Снегирева… А Паша придумал для дочки свое имя – Аленький…

Она и получилась полная Пашина копия: даже в сморщенном младенческом личике проглядывали Пашины черты. А может, ей так казалось, потому что… Потому что хотела так. Пусть Паша поглядит, пусть порадуется! Хотел дочку – получай в лучшем виде и будь счастлив в полной мере!

Хотя относительно «полной меры» Пашкиного счастья у нее были тайные сомнения. Даже ощущала некую вину перед Павлом – как ни крути, а ведь заставила его на себе жениться! Отвоевала у Оли. Добыла. Хотя надо отдать Павлу должное: он был с ней нежен и ласков, как и полагается молодожену, ожидающему прибавления в семействе. А уж когда доченька родилась, вообще на седьмом небе от счастья был! Будто новая жизнь началась, а старая бесславно закончилась. Та, в которой Оля была…

Хотя внешне в их жизни мало что изменилось. Да, Павел переехал к ней, и спать они ложились вместе, и утром оба дружно разбегались из дома по своим институтам. Но в остальное время торчали у Натальи Петровны – она их кормила и завтраками, и обедами, и ужинами. Деревенская бабушка тоже оказалась милой и доброй и с удовольствием нянчила Аллочку. Вот и получалось, что их с Пашей полностью освободили от всяких забот: учитесь на здоровье, получайте свое высшее образование! И не сказать, чтобы Тата отлынивала от всех женских домашних обязанностей, но так получилось, что Наталья Петровна сама старалась отстранить ее и даже постирушками занималась сама, причем незаметно и ненавязчиво. Вдруг оказывалось, что и пол в квартире помыт, и кровать перестелена чистым бельем, и окна к весне вымыты…

Странно: Тату это вовсе не раздражало. Иногда вдруг приходила мысль – а если бы мама вот так… Пришла бы в ее отсутствие и все сделала… Да она бы это сразу поняла, что именно мама, а не Наталья Петровна! И воспротивилась бы! Неприятно бы стало! А Наталье Петровне – нет… Ей все можно. Почему, спрашивается? Странно… В самом деле странно.

Вообще она никогда не задавалась проблемой такого неприятия своей матери. Просто оно было, это неприятие, и все. Нет, был один определяющий фактор, конечно, был… Это ведь мама не дала вовремя папе лекарство, позволила ему умереть… А с другой стороны, она ведь ни разу не говорила на эту тему с матерью. Может, все не так было на самом деле? Может, в доме и не было этого лекарства, а мама тогда, на кухне, сжимала в руке пустой блистер?

А впрочем… Какая разница. Как бы жестоко по отношению к маме это ни звучало, разницы-то никакой. Все равно на чувство полного неприятия это не влияет.

А с Натальей Петровной все по-другому было, Тата очень хорошо к ней относилась. И благодарна была ей за все. И ценила ее помощь, и постоянно говорила ей об этом, а та только отмахивалась:

– Да господь с тобой, Танечка, что ты… Лишь бы у вас с Павликом все было хорошо! Я ведь тоже тебе очень благодарна, знаешь ли…

– Потому что я не позволила Оле Пашу в Америку увезти, да?

– Ну ладно, ладно… Не будем об этом говорить. Вдруг Павлик услышит…

А Павлик ничего такого и слышать не мог. Он вообще перестал в последнее время что-либо слышать – с тех пор как взял у роддома из рук Таты маленькую дочку. Казалось, даже дышать перестал. Наталья Петровна с трудом прогоняла его на лекции, даже сердилась на сына:

– Ну что ты около нее все время вертишься, Павлик! Иди уже, мы с бабушкой без тебя справимся! У Аллочки нянек с лихвой хватает! Вон у бабушки опыт какой большой, она у себя в деревне такая знатная нянька – нарасхват… Иди, иди, все с твоей доченькой хорошо будет, не беспокойся! Хочешь летнюю сессию завалить, что ли? Иди, иди…

Павел уходил нехотя. А после лекций на всех парах мчался домой и сердился на Тату, если она опаздывала:

– Ты что, ты почему не торопишься? Аленький вот-вот проснется, заплачет! Она ж голодная будет! Тоже мне, кормящая мать!

– Да я ж молока с утра много оставила, хватить должно! – оправдывалась Тата, поглаживая полную грудь. – У меня много молока, не переживай! Непонятно только, откуда что берется…

Молока и впрямь прибывало – хоть отбавляй. Приходилось в перерывах между лекциями бегать в туалет, заматывать грудь под свитером целлофановой лентой. Павел, когда видел потом эту ленту, чуть с ума не сходил: