-Слышь, Михалыч, иди пока за пловом присмотри, я сам тут уберу.

-Ага. Знаю я, как ты сейчас здесь прибере…

-Иди давай, - отстранившись от меня, с нажимом произнес он, кивнув на дверь. Михалыч собирался что-то возразить, но встретившись с Сережей взглядом, как ни странно, послушался и что-то пробурчав себе под нос, вышел.

Выдыхаю с облегчением и прикладываю похолодевшие ладони к пылающим щекам.

-Кошмар! Как я теперь буду ему в глаза смотреть? – сетую, соскользнув со стола.

-Нашла, о чем переживать. Он скоро уедет на смену, так что до завтра его не увидишь. Лучше подумай, что скажешь своей бабке, - «успокоил» Сережа.

Как сказать «бабке», что я останусь где-то на ночь, я совершенно не представляла. Наверняка меня уже хватились и находятся в недоумении. Как бы не подняли шум и охрану не отправили на поиски. Но и отказаться от этой ночи не могла. И даже не столько из-за желания, скорее, чтобы Сережа вдруг не вздумал – таки отвезти меня куда-то заграницу и не обнаружил, чья я падчерица.

Знаю, это мерзко, и он наверняка меня просто убьет, когда узнает во что ввязался, но «потом» ведь уже все случиться и есть хоть какой-то шанс, что все эти «но» уже не будут иметь значения.

-Баня готова, идите мойтесь, - отвлекает от тяжелых дум окрик Петра Михайловича. Вот только от этого вполне однозначного «идите мойтесь» становиться не по себе. Я еще не была готова разделить столь интимный момент.

Конечно, после того, что здесь происходило это звучит, по – меньшей мере, смешно, но то было на эмоциях, спонтанно. А тут… Я не представляла, как разденусь перед этим мужчиной, как он будет смотреть на меня, как разденется сам… Перед мысленным взором промелькнула первая встреча: крепкое, загорелое тело, мокрые, красные трусы, абрис их внушительного содержимого, и несмотря на любопытство, захотелось зажмуриться, как маленькой девочке.

Определенно, я не хочу раньше времени убедиться насколько там все внушительно. Пусть будет сюрпризом, чтоб было не страшно…

Встретившись с Сережиным насмешливым взглядом, вспыхиваю. Господи, если бы он прочитал мои мысли, наверное, помер бы со смеху! И словно в подтверждение уголки его губ начинают подрагивать.

-Попарить вас, Анастасия Андреевна? – веселясь, любезно предлагает он, вгоняя меня еще сильнее в краску.

-Э-э… нет, спасибо. Я как–нибудь сама справлюсь, - выдавив улыбку, открещиваюсь я.

-Ну, иди тогда. Справляйся, - ухмыльнувшись, кивает он в сторону двери, а после, почесав макушку, окидывает обреченным взглядом последствия нашего медового безумства, и смешно становится уже мне.

-Может, тебе помочь?

-Да я тоже как-нибудь сам, - прихватив со стола ложку и присев на корточки возле медогонки, начинает неторопливо есть мед.

-Ну, с этим - то делом, конечно, - заметила я со смешком.

-Зря ты не попробовала. С медогонки мед самый вкусный.

-С тебя тоже было вкусно, - выдала на автомате, пялясь на его вишневые, блестящие губы, и только потом сообразила, что сказанула. Сережа хмыкнул, скользнув по мне таким взглядом, что меня снова в жар бросило и многозначительно предупредил:

-Ты нарываешься, Сластён.

-На что? – приподняв бровь, уточняю провокационно. Сама не знаю, какой черт дергает за язык, и откуда вообще во мне это кокетство, но рядом с этим мужчиной почему-то просыпается что-то эдакое.

-На газосварщика, - меж тем парирует он, и поднявшись, достает из-под стола ведро с тряпкой.

-А всё это время кто был?

-Можешь считать, джентльмен.

-Однако.

-Иди, а то будет тебе «однако».

-Ой, какой грозный, - насмешливо пропела я и только повернулась, чтобы уйти, как мне прилетел хлёсткий шлепок по заднице. – Ай! – взвизгиваю от неожиданности. Этот же дурак нахально улыбнувшись, самодовольно тянет:

-Ой, какая звонкая попка.

-Сережа! – возмущенно пыхчу, потирая горящую огнем ягодицу. - Ты… ты… совсем?

-Ну, пока еще нет, но будешь здесь стоять и будет совсем.

- «Совсем» будет, если ты еще раз так сделаешь!

-Ой, какая грозная, - передразнил он, улыбаясь во все свои белющие тридцать два, и подмигнув, направился к выходу.

-Еще какая, - пригрозила я, и тут же получила по второй ягодице.

-Очень звонкая, - резюмировал этот гад и поспешил скрыться за дверью.

-Дурак! - бросила я ему вдогонку, и покачав головой, не выдержала - рассмеялась.

Правда, мое веселье быстро сошло на «нет», стоило подойти к бане. Петр Михайлович смерил меня таким взглядом, что захотелось убежать и никогда больше не показываться ему на глаза. К счастью, он ничего не сказал. Бросил на лавку свежий березовый веник, и всучив мне халат с полотенцем, быстро ушел.

Конечно, было неприятно, но отчасти я его понимала. Если бы мой знакомый притащился ко мне ни свет ни заря с какой-то девицей и чуть не отымел ее на моём столе, вряд ли я бы излучала тепло и гостеприимство. Вот только что-то подсказывало мне, что неприязнь Петра Михайловича обусловлена совершенно иными причинами.

Какими?

Пока раздевалась, я размышляла над этим вопросом, но так ни к чему и не придя, переключилась на более насущные проблемы.

Что сказать маме? Как отпроситься? А главное – готова ли я вообще к такому шагу?

Сомнений и страхов было куча. Я боялась, что все слишком быстро; что нет никакой определенности, обязательств и чувств со стороны Сережи; что я ему потом стану неинтересной, да и просто, что будет дико больно и много крови. Бред, конечно, но все равно как-то неловко и боязно.

Такие идиотские мысли крутились в голове, пока меня не разморило и не начало клонить в сон. Кое-как оторвав свою тушку от полка, я выползла из бани, горя лишь одним желанием – чтобы мне поскорее выделили кровать. Но подойдя к увитой плющом беседке, где, судя по запаху, мужчины обедали, мой сон, как рукой сняло, стоило только услышать голос Петра Михайловича.

-И не надоело тебе по прошмандовкам таскаться? Когда ты уже угомонишься?!

У меня внутри все жгутом стянуло, к горлу подступила тошнота. То, что меня отнесут в категорию девиц с низкой социальной ответственностью я не ожидала, как и последовавший ироничный ответ:

-Как свою ту самую найду – так сразу.

-Единственное, что можно среди бл*дей найти - это какой-нибудь трипак.

-За это не переживай, с бл*дями я пока завязал. У меня теперь, видел, какой цветочек аленький, - это прозвучало так цинично, что у меня заныло в груди.

-Видел. Уже не знаешь, как извратиться, - неодобрительно фыркнул Петр Михайлович. –И не жалко тебе? Совсем ведь девчонка.

-Ну, не я, так – другой, - следует небрежный ответ, от которого обида подступает острым комом.

-В конец ты оскотинился, Серега.

-У тебя это «в конец» было еще лет двадцать назад.

-Да ты каждый раз умудряешься самого себя переплюнуть. Вот на кой тебе эта девчонка?

-Влюбился, - со смешком парирует Сережа, отчего мое сердце сбивается с привычного ритма, чтобы в следующее мгновение болезненно сжаться.

-Угу. Вон у меня Казбек тоже каждую весну «влюбляется».

-Ну, против природы не попрешь.

-Распущенность это, Серёжа, а не природа!

-Ладно, хорош брюзжать. Тащи лучше свою медовуху, мать помянем. Два года ведь на днях.

-Да, два года уже моей Танюши нет, - тяжело вздохнул Петр Михайлович и не скрывая горечи, признался. – Хотя мне, что два года, что день – всё одно… Нет её, и я, как неприкаянный. Вроде хожу, дела делаю, ем, сплю, а зачем? Хрен его знает. Ни радости, ни смысла. А на тебя смотрю и вообще тоска берет: ты ведь бедолага так всю жизнь живешь, даже не понимая, чего лишен.

-Ну, я, заметь, не жалуюсь, а вы все со своим этим высоким и чистым носитесь, как с писанной торбой, и ноете на каждом углу. Так кто из нас бедолага?

-Да ну тебя на хер! Неисправимый дурак!

Сережа засмеялся, Петр Михайлович же, судя по всему, направился за медовухой, поэтому мне пришлось спешно покидать свое укрытие, чтобы не быть уличенной в подслушивании.

-О, наконец-то! С лёгким паром, красавица! Я уж хотел идти за тобой, думал, угорела там, – объявил Серёжа, когда я зашла в беседку.

-Я задремала, - сев напротив, неловко отвожу взгляд, не в силах видеть его довольное лицо. После всего услышанного внутри у меня был полнейший раздрай. Я не знала, что думать и как быть. С одной стороны, обвинить Сережу не в чем: по сути ничего такого он не сказал, но с другой – сам тон его рассуждений был отвратителен и задевал за живое. Я пыталась понять, когда этот мужчина настоящий: когда ласково шепчет все эти нежности «малышка, Сластёнка, маленькая» или, когда пренебрежительно бросает «цветочек аленький» и «не я, так – другой»? Но сколько ни силилась, не могла, потому что он и в том, и в другом случае казался до невозможности искренним, и меня это пугало.

Ведь нельзя быть настолько ласковым, открытым, как мальчишка и в то же время до омерзения циничным даже жестоким. Ведь нельзя?

***

-Настёна, ау, - пощелкал Серёжа пальцами у меня перед лицом.

-А? Что? – вздрогнув, вышла я из оцепенения.

-Я говорю, иди в дом, ложись спать, а то сидишь носом клюешь.

-Нет, я… я чай хочу, - протараторила я, придя в ужас от одного лишь слова «спать». Не готова я вот так… когда у меня чувства, а у него просто… «природа».

-Чай с мятой, - предупредил он, поднимаясь из-за стола, чтобы взять стоящий на лестнице чайник.

-Отлично, мой любимый.

-Сахар?

-Да, две ложки и молока, если есть.

-Похоже на бурдомагу, - заключил он, ставя передо мной кружку с чаем мутно –молочного цвета.

-Никакая не бурдомага, - вдохнув аромат мяты, пригубила я напиток, балдея от разливающегося на языке мягкого холодка, но тут же поперхнулась, когда Сережа сообщил: