В общем, у нас за столом идиллия, как у немого со слепым. И надо бы этим, конечно, озаботиться, но все мои мысли крутятся вокруг мелкой заразы, сидящей за барной стойкой и спокойненько прихлебывающей суп. Точнее, делающей вид, что спокойненько.

Я - то знаю, что скрывается под этой наспех скроенной маской. По глазам её больным видел, по напряжённо - застывшим сейчас плечам чувствую. Она сидит ко мне спиной, безразмерный пиджак скрывает очертания ее тела, но в тоже время подчеркивает беззащитность. Хрупкая такая моя девочка, потерянная, одинокая…

Смотрю на нее, и внутри что-то едкое, ноющее ворочается, как тогда… когда на остановке ее оставил, и она мне вслед смотрела своими зеленющими, полными горечи, глазищами, выжигая в груди дыру. Я тогда думал, жалость это. Думал, скроюсь за поворотом, в дела погружусь и пройдет, выкину из головы. А ни хрена!

День за днем шёл, а дыра только больше становилась, засасывая в свою пустоту все, чем бы я не пытался ее залатать. Ни работа не спасала, ни семья, ни друзья, ни тёлки… Как того додика из фильма тянуло и всё. Манило со страшной силой. Однажды даже не выдержал, поехал за детьми в школу, чтоб ее увидеть.

Просто, бл*дь, увидеть!

Я потом этот порыв долго переваривал. Ржал над собой, прикалывался, а толку-то? Все равно, словно придурок помешанный, прокручивал в голове момент, как она из школы вылетает смеющаяся, что-то торопливо говоря Ольке и на прощание посылая воздушный поцелуй. Всего минута, но она была подобна солнечной вспышке на фоне хмурых, серых дней.

Сказать, что я охренивал с самого себя – не сказать ничего. Циничная скотина во мне разве что в голос не выла, пытаясь всей этой поеб*ни найти логичное объяснение. В ход шли теории о запретных плодах, незакрытых гештальтах, упавших мороженках и совсем лютая дичь – нетронутом цветочке.

Хотя, как бы не было смешно признавать, меня реально возбуждало и будоражило то, что у неё не было мужиков. Но если бы дело ограничивалось только этим, я бы без зазрения совести продавил Настьку на отношения без обязательств. Это не так уж сложно, учитывая, её возраст и чувства ко мне. Конечно, это был бы огромный риск, но я придумал бы, как устроить все без палева. Дети детьми, враги врагами, а отказывать себе, когда так клинит - кукуха поедет. Проще было переломать девочку в угоду своим желаниям.

Иной раз, устав от бесконечного круговорота мыслей о ней, я порывался так и поступить, но вспоминал, как она заливисто смеётся колокольчиком, выходя из школы, и понимал, что не могу, а главное – не хочу. Не хочу пачкать её, ломать.

Я вдруг с удивлением осознал, что для меня её беззаботный смех стал важнее моих, не знающих отказа, желаний. Что я вполне готов метаться, как больной на всю башку псих, только бы не видеть больше эту девочку раздавленной, кричащей, что всем на неё насрать.

Короче, экзистенциальный кризис, как сказала бы Зойка, цвел во мне пышным цветом. И я всерьез подумывал вызвать своего мозгоправа из Нью-Йорка. Накануне подписания важных контрактов и перемен эти сбивающие с толку эмоции были совершенно ни к чему. Мне не нравилась их подоплека, и сбой в собственных настройках. Одно дело законы природы, по которым вполне естественно, что у мужика все откликается и поднимается навстречу двадцатилетним упругим сиськам, и общей свежести, а другое – вот такой бардак из противоречий в башке. Неизвестно, к чему он мог привести, поэтому я с еще большим остервенением погрузился в дела, не оставляя себе ни одной свободной минуты для дебильных мыслей и порывов.

И у меня вроде бы даже получилось переключиться. Благо, жизнь привычно кипела: постоянные заботы, поток встреч, событий, людей… В какой-то момент мне даже показалось, что я выкинул из головы всякую блажь. А потом Оля своим звонком и непринуждённым сообщением о том, что у Настеньки появился паренек, снесла напрочь мой самоконтроль.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Я никогда никого не ревновал. Принципиально давил в себе любые собственнические инстинкты по отношению к моим женщинам, как бы они не старались меня на них вывести. Ибо всегда считал, что не родилась ещё та баба, которую нельзя заменить и, уж тем более, за которую я, как придурок, буду с кем-то соревноваться. Я у этой жизни выгрыз право быть тем, кто выбирает, а ни кого выбирают, и не собирался им пренебрегать. Не собирался ровно до той самой секунды, пока не услышал про какого-то Илью.

В тот момент у меня все пробки к херам вышибло. Как представил, что она сейчас с каким-то сопляком: улыбается ему, позволяет трогать себя, целовать, а может быть даже трахать, и такое бешенство накатило, будто зверье вселилось…

Хотелось поехать туда, утопить щегла в его собственной кровище, а её поставить на четвереньки возле ближайшего дерева, и примитивно, по-животному заклеймить, пометить собой, каждым толчком повторяя, что она моя. Только моя! Как бы по еб*нутому это не звучало.

Я бы, наверное, так и сделал, накрыло меня не по-детски, даже ключи от машины схватил. Однако, взглянув на фотку Ольки, стоящей в рамке на рабочем столе, почувствовал себя кретином и как ни странно… старпером, хотя по поводу возраста никогда не загонялся. И от этого стало смешно и стрёмно как-то.

Куда, блин, я – сорокалетний, женатый баран лезу со своей ревностью? Ей ведь всего восемнадцать лет, у неё походы в горы, школа, друзья, дискотеки… Она наверняка уже и думать обо мне забыла. В её возрасте нормально - влюбляться каждый месяц в какого-то нового. И то, что она себе мальчика нашла - тоже нормально. Чего ей ждать? Со мной, кроме хорошего траха и денег, ловить нечего. А зачем ей просто трах и тем более, мои деньги?

И вроде бы это все правильно и логично, но как же меня сука ломает и злит. Я впервые бешусь из-за таких вещей, озвучив которые, хочется покрутить себе у виска.

Похоже, это реально кризис, иначе, как ещё объяснить то, что меня напрягает мой более, чем боевой возраст и удобный во всех смыслах брак?

Придя к таким умозаключениям, звоню все-таки своему мозгоправу и договариваюсь о встрече. Необходимо расставить все по полкам в моей башке, ибо я никак не вкурю, зачем мне – эгоистичной скотине, у которой все в жизни просто охрененно, вдруг понадобилось пустить себе под кожу какую-то салажку и сходить от этого с ума? Сопливая же чушь про «любовь нечаянно нагрянет» для меня не аргумент. Сорок лет никаких нечаянных гостей не было, а тут вдруг с какого-то перепугу заклинило. Херня это! Ничего просто так не бывает, уж точно не в моем возрасте и не с моим опытом. Пестовать же расплодившийся вдруг тараканник я не собирался, ибо трахать привык исключительно баб, но никак не собственные мозги.

А поскольку привычка - вторая натура, да и я упрямо стоял на том, что не родилась ещё та самая, незаменимая, тем же вечером отстегнул приличный кусок зелени за модельную копию. Настьку же, когда она, будто почуяв, позвонила ночью, и своим молчанием в очередной раз переворошила во мне все к чертям собачьим, послал в эротическое пешее, прямо к её мальчику, ибо не х*й меня искушать, и подначивать к тому, о чем сама потом будет жалеть и лить слезы.

На душе, конечно, полегчало, что ей там тоже не сахар; что не перегорела ещё: думает, скучает, любит, но полегчало не настолько, чтобы не ревновать и не крыть себя матом за идиотский пассаж.

Ну, вот на кой хрен я её к этому сопляку отправил? Ведь возьмёт же и на эмоциях пойдёт. Хотя с чего я взял, что ещё не ходила?

С такими мыслями и едкой, разъедающей нутро злобой я втрахивал Настькину копию в матрас, иронично признавая, что родилась-таки, падла: не заменить, не вычеркнуть.

Ни черта эта модель не помогла. Вроде похожа: и внешне, и по общению приятная, целка к тому же, а толку ноль. Как если любить Маргариту, а потом по-отдельности нахерачиться текилой, апельсиновым ликером и соком лайма. Состав тот же, а послевкусие - дерьмо.

Сейчас, глядя на Настю, это послевкусие особенно яркое. Не хотел я, чтобы она в очередной раз застукала меня с бабой.

«Застукала»? Серьёзно? Браво, однако!

Оговорочка четко по Фрейду. Хотя, чему я удивляюсь? Оправдываться ведь уже начал: переводчиков каких-то выдумывать… Смех да и только. Впрочем, шут с ним! Приедет Эстер, разберемся.

Что меня в данный момент по-настоящему заботит, так это, какого черта Настя в столь поздний час сидит одна в баре и ест суп?! Вспоминая её слова про мать, да кое-какие Олькины рассказы, происходящее мне совершенно не нравится. Более того, злит.

Я прекрасно знаю такой тип баб, как её мамаша, которые наличие полового члена в своей жизни ставят выше счастья и здоровья собственного ребёнка, поэтому примерно догадываюсь, в чем корень проблемы.

Наверняка Сластенке не впервой вот так перекантовываться непонятно где. Но ладно сейчас уже есть восемнадцать, и она хотя бы может номер в гостинице снять, а раньше? Что она раньше делала? Просилась к кому – то из друзей переночевать, а то и вовсе болталась по кафешкам да улицам? Представляя все это, начинаю закипать.

Вот ведь мразь, а не мамаша! Откуда они вообще такие берутся? Что это за сбой на уровне инстинктов? Неужели совсем ничего не екает за своего ребёнка? Как можно спокойно спать, когда не знаешь, где он? С кем? Что делать будет? Да элементарно, что покушает?

Даже мне - левому по сути мужику не все равно. Сижу и вместо того, чтобы решать рабочие вопросы, думаю, что предпринять. О том, что это вообще не моё дело и я не обязан, более того, не имею никакого права вмешиваться, даже мысли не возникает. Один на один я ее с проблемой не оставлю.

-Серёжа, ты вообще нас слушаешь? Или мы тут просто так распинаемся? – врывается в мои размышления недовольный голос сестры.

-По-моему, мы уже все обсудили, - отмахиваюсь, переводя на неё не менее недовольный взгляд и подзываю одного из своих бодигардов, отчего вся, сидящая за столом компания, напрягается и начинает с опаской оглядываться. Меня это веселит.