Ровинская Елена - Парень для «Sекса»

Я кисло кивала, спрашивая себя: зачем мне все это? Лучше с Кротким, без кино спать. Сидеть себе дома, ходить в спортзал, готовить ему обеды. На кой мне с ним, вообще работать? Чтоб после долгих мук и страданий сидеть точно так же дома, готовить жрать, но не ему, а какому-нибудь Другому?

– Да ты с ума сошла! – не унималась Ирка. – У тебя есть гордость? Где был твой Кроткий, когда ты толстой была?

– Я знаю, где он был, когда ты пыталась усадить меня на диету! – огрызнулась я. – На кой я вообще тебя слушаю? Если б не Макс, я до сих пор бы жирной была. Ты помогла лишь тем, что показала ему альбомчик. Так что… иди ты знаешь куда со своими карьерными планами?

За стеной, как по расписанию, начались постельные пляски. Я скрипнула зубами. Ирка вскинула подбородок и стала убирать со стола. Я замерла, обняв прижатые к подбородку колени. Макс никогда не отличался сдержанностью, но сейчас просто озверел. Со мной он никогда таким страстным не был. За исключением того дня, когда мы на полу приземлились.

– Куда мне идти? – Ирка встала возле окна. Якобы, затем, чтобы открыть форточку, но там, через двор, светились Димины окна.

На кухне отчетливо различалась Сонечка в банном халате, – когда он уже накопит себе на шторы?! Кан, облаченный в такой же халат, рылся в холодильнике, а Попова стояла с ним рядом, положив ладонь на его плечо. Кан выпрямился, показав ей бутылку вина. Сонечка прижала руки к груди и, аж на месте запрыгала. Кан дал ей бутылку она обняла его, чтобы поцеловать.

Я молча смотрела, Ирка молча ждала. За стенкой грохотала кровать. Мое сердце разлеталось на части.

– Ладно, – сказала я. – Хорошо… Я поняла тебя.

Сдав «Польшу», я подписала самой себе приговор.

На следующий же день, Ирка снова взялась за старое. Умоляла с нею и ее Саней, в «Шанхай» пойти. Я отрицательно головой качала: работа – ладно. Но Санесходные мужики, это вообще, днище. Ирка врала, что дело не в мужиках. Что все, что ей нужно – это мое, столь милое сердцу, общество. Что среди «дур бандитских», ей даже не с кем поговорить.

– Ненавижу эти их сходняки! – ее голос звучал как будто издалека. – Все ужрутся, будут слушать блатняк и путать телок. А потом поругаются и начнут стреляться. Хоть с тобою поговорю…

Я призадумалась: Тима утром сказал, что Сонечка, то ли уехала, то ли собирается. Надежда слегка подняла глаза. Вечером, когда я с интервью возвращалась, мимо автобусной остановки случайно проезжал Дима. Было холодно и я не стала строить из себя гордую. Он был не то, чтобы в духе, но и не то, чтобы вне. Прочел мне краткий курс по гинекологии. «Воспаление придатков в результате их переохлаждения».

– Давай, давай! – подбодрила я. – Добей меня! Унизь, растопчи. Когда Попова носит такую юбку, ты явно не говоришь ей надеть рейтузы с начесом!

Он покосился на меня, водя языком по верхним зубам. Хотел сказать что-то, но не сказал. Лишь вздохнул. И я из этого вздоха, целую историю написала.

Я посмотрела на Ирку.

– А Кан там сегодня будет?

– А то! – угрюмо кивнула Ирка. – Еще бы его там не было! Будет. С Поповой. Опять весь вечер придется смотреть на свои отражения в каждом, из ее, оскаленных в улыбке, зубов.

Мир дрогнул и накренился, словно «Титаник» встретивший свою плавучую ледяную глыбу. Значит, она не уехала. Я даже удивилась ослепительной вспышке боли. Нервы лопались, как канаты. Раскинув руки, я шла на морское дно и мои волосы медленно колыхались в прозрачной воде. Свет луны серебром очерчивал пряди. А сверху, по ту сторону водной глади, лежа на спасительной двери, мне ослепительно улыбалась Сонечка.

Дрогнув, я осознала, вдруг, что Ирка очень странно на меня смотрит. И что на самом деле я не тону, а сижу, вцепившись в свою табуретку.

– Я тоже эту суку не выношу! – сказала Ирен.

– Ты-то из-за чего? – удивилась я.

– Да она – ебанутая. Бесит… Эта вечная улыбка и все такое… Вот скажи мне, зачем нанайка под кореянку косит? Замуж за Кана хочет?

– Ну, она – его девушка.

– Да подстилка она его, а не девушка! Он на ней не женится. Никогда. Будет драть, пока она не состарится, а потом другую найдет. Знаем, проходили. Фу! Сидеть с ней рядом противно.

Я промолчала.

Иркины высокие моральные принципы, меня всегда угнетали. Она сама, встречалась с мужчиной, в расчете на его деньги. Встречалась с ним, не любя его, – даже больше, – глубоко его презирая. Она сама рассказывала мне, что напивается, прежде, чем ложится с ним в койку. Но!.. Ирка была порядочная: у них намечался брак.

В обычное время, я ненавидела Соньку. Я даже мечтала, порой, как она будет цокать на каблуках мимо стройки и ей на голову упадет кирпич, но Сонька любила Диму. В этом я даже не сомневалась: его нельзя не любить! И это делало ее ближе.

– Будь она подстилкой, Дима бы с ней не встречался.

– Ха! С чего вдруг? Высокие принципы сутенера?..

– Дима не сутенер. Он, – я чуть было не ляпнула «под прикрытием баб торгует оружием», но за такие сведения Кан снял бы с меня башку. – Он… Если бы она была проституткой, он бы просто платил ей, а не водил с собою на сходняки.

– Он слишком старый, чтобы искать себе приличную девушку.

– Старый?!! – взвизгнула я и расхохоталась.

– Ну, а что, нет? Сколько ему? Тридцать семь?.. Тридцать восемь… А Соньке лет девятнадцать…

Я точно знала, что Сонечке – двадцать шесть, но сказать не могла: челюсть выпала с удивленным стоном. Тридцать семь? Диме?.. Он выглядел, максимум, лет на тридцать. И то, с учетом тяжелых бандитских будней.

Цифра оглушила меня, – а ведь и правда… Ему сейчас тридцать девять!.. Если не сорок. Я приоткрыла рот. Неужели, уже так много? Когда я перестала считать?..

В памяти всплыло гладкое мраморное лицо. Хоть над склепом вешай.

– Он точно отражается в зеркалах?

– Давай поедем в «Шанхай» и вместе посмотрим.

Я промолчала; глядя в пустоту, обхватила себя руками за плечи.

– Он… такой красивый!

Она смутилась, ковыряя указательным пальцем правой руки ладонь левой. То ли ожидала, что я стану отпираться, то ли имела какие-то свои мотивы, о которых я ничего не подозревала.

– Ну, да… Для азиата… На любителя…

У меня приоткрылся рот. Я резко повернулась на голос. Мысль, что Дима может кому-то не нравиться, никогда не приходила мне в голову. В Корее мы все, только о нем и мечтали.

– Ты шутишь?!

– С чего бы вдруг? Мне нравятся простые русские парни. Честная рязанская ряшка и голубые глаза. А все эти помеси и примеси, вроде Димы, Макса и этой твоей подружки с работы, как его? Тима?.. Это все не мое. Не знаю, что тебя так к ним тянет.

Сдержанно умолчав о том, что Санина «ряшка» напоминает морду бульдога, страдающего оспой, я подлила себе чаю. Ирка прокашлялась:

– Ты за нее заступаешься из-за Кана, или из-за того, что ты в той же позиции оказалась?

– Я с ней не в той же позиции, – ответила я, не до конца понимая, что именно она имеет в виду.

– Я рада что у вас с Максом все кончено…

– Я рада, что ты рада. И пох, что чувствую я.

– У вас с ним ничего серьезного не было. Всего лишь секс!

– А что у нас должно быть?! Мигрени, как у тебя? Или бриллианты?

Ирка сочувственно улыбнулась; ах, бедная. Что еще тебе остается бубнить, когда тебя использовали и бросили, даже в кино не позвали.

– Знаешь, – сказала я, – чего я не понимаю?.. Ладно, допустим, я шлюха. Допустим, у меня нет гордости… Тебе-то какое дело? Саня твой, еще далеко не на тех позициях, чтоб ты на равных могла предъявлять девчонкам, с которыми встречается Кан. Ты даже тем, с которыми Кроткий спит, предъявлять не можешь.

– Судя по отпечаткам берц на косяке в твоей комнате, он вчера опять заходил…

Я покраснела.

«Заходил» было не то слово. Трижды постучав, но не получив ответа, Макс открыл квартиру своим ключом и ввалился в мою комнату, как гризли в туристическую палатку. Потрахался там, покурил и сразу ввалился.

– Блядь, заебала!.. – взревел он с порога. – Все! Одевайся, сука! Пойдем в ебаное кино!

Я аж рот открыла от восхищения. Макс, он такой. Умеет найти слова.

– Не хочу! – сказала я гордо и отвернулась, как Бэла от Печорина.

– Куда ты хочешь?! – заорал он. – В ресторан? На дискотеку?! КУДА?! Говори, блядь, и только посмей сказать, что у тебя месячные!..

Его ярость клубилась волнами, наполняя крошечную комнатку. Памятуя о временах, когда Макс бегал по улицам с автоматом и вывозил конкурентов в леса, я не осмелилась огрызаться. Я молча плакала, прижав у груди скрещенные руки; бедная маленькая жертва бандитского произвола. Решив, что молчание – знак согласия, Макс успокоился и уткнувшись носом мне в шею, попытался уложить на кровать.

Как тело на стол для вскрытия. Я не пыталась сопротивляться: мимо вряд ли мог пройти Скотт… Макс был бандитом, да, но не насильником.

Выматерив меня на чем свет стоит, он испинал на психе ни в чем неповинную дверь; поклялся, что в следующий раз он не станет ждать, а просто войдет и всех тут перестреляет. И меня, и моего ебаря. Не знаю, кого он имел в виду, но вид был решительный.

– За вашим романом весь дом уже следит, как за «Санта-Барбарой», – прошипела Ирка. – Как два дебила. Один не может шторы повесить, другой ревет, словно Минотавр.

– Тебе-то что?

– Понимаешь, – замялась она, – у Сани друг есть. Сережа. Я тебе говорила, помнишь?.. Вчера он весь вечер только о тебе и расспрашивал. Я обещала, что тебя приведу.

Так я и знала!

– Он страшный, как атомная война, правда?

Ирка хрюкнула:

– Как ядерная зима!

– Тогда разобещай все обратно!

– У него денег больше, чем у Кроткого! И он русский!

– Бонечку сосватай, – не впечатлилась я.

Ирка обиделась.

– Он страшный, а не слепой.

– Я – тоже, знаешь ли.