Ровинская Елена - Парень для «Sекса»

– Что? – спросил он.

– Ничего.

– У тебя глаза бегают.

– Тебе показалось, – я взволнованно почесала нос.

– Что мне показалось? – принялся докапываться он.

– Ты меня подозрениями чуть со свету не сжил…

Он смотрел на меня в упор, ноздри подрагивали, как у породистого коня.

– Ну, теоретически… Погоди-ка.

– Нет, Дима. Не заставляй меня.

– Ты что… Ты тогда, – он не закончил фразы. Задохнулся, выдохнул, глубоко вдохнул и, глядя на меня в упор, задержал дыхание, словно собирался нырять. – Ты… ты была беременна?! Семенченко не врала?!

Руки затряслись, да так сильно, что изображать волнение не пришлось.

Дима уставился коршуном, заставив меня раскаяться во вранье. Что за привычка о себе мнить, жалея мужчин, которые одним движением пальца могут растереть тебя в порошок?

– Твою мать! – сказал Дима таким тоном, что не надо было быть Цезарем: Рубикон был перейден. Путь назад отрезан. Я попыталась встать. – Ангела, блядь, сядь! Что значит «кажется»?!

То, что Кан начал говорить стихами, взволновало еще сильнее.

– Я не знала, что… Я не думала… Я не…

– Еще раз. Подробнее.

Я осмелилась на него взглянуть. Дима смотрел, словно целился из винтовки.

– У меня была задержка два с половиной месяца. Ну, мы ходили в сауну постоянно… А потом было очень много… мяса. Как при эндометриозе, или как его там?..

Я не закончила, голос сел от волнения, Дима изменился в лице, вральное вдохновение испарилось.

Он так смотрел, что я усиленно напрягла память. Попыталась оживить в ней подробности недавнего интервью с заведующей лабораторией ДНК, которая мне это все рассказала. На случай, если Дима потребует доказательств… Он не потребовал. Он смотрел на меня, склонив голову, словно видел впервые и его рот был чуть приоткрыт, словно мы собирались поцеловаться.

В его глазах отразились тысячи разных чувств.

От восторга, вызванного надеждой, до ярости. «Ты заживо сварила моего последнего «головастика», дрянь!». Официантка принесла ему водки и разволновавшись от перспектив, Дима хлопнул ее не морщась. Словно глоток воды. Водка, все-таки, не шпинатный сок.

– А давай и правда, попробуем? – прошептал он, наполняясь изнутри каким-то сиянием. – Забеременеешь – буду тебе каждый месяц дарить кусок твоей матери. И она все это время будет жива. Хотя, конечно, руки у меня далеко не те.

Я улыбнулась шутке. Кан улыбнулся мне.

Еще никогда я не видела его настолько красивым и залюбовавшись его лицом, я позабыла про все на свете. А Дима, между тем, что-то высчитал в уме под эгидой своего ослепительного сияния. И когда он вынырнул из мысленных странствий и внимательно посмотрел на меня, меня осенило: он вовсе не пошутил!

– Ты еще тащишься от мыслей про отношения? – как-то по-особенному хрипло, осведомился он.

И я поняла: у тех, кто писал сценарий моей судьбы, чертовски странное чувство юмора. Он в самом деле предлагал мне замужество! Но я не чувствовала себя счастливой. Скорее, наоборот. Ему не нужна была я, или моя любовь, только мое тело.

Матка.

– Мне двадцать три, – промямлила я, прокляв «сценаристов». – Я имела в виду киношки и дискотеки. Я не хочу детей. К тому же… я только-только операцию сделала.

Дима сузил глаза еще сильнее и так раздул ноздри, что я зареклась когда-либо в будущем спасать людей, носивших кличку Гестапо.

– На Пятьдесят шестой девушку из озера выловили!.. – вещала я на планерке. – А труповозки нету. Вот, как нету такого слова «нету», так и труповозки не было. Покойница на пляже целый день пролежала. Прикиньте?

– Мне все понятно, – сказал Шеф. – Кроме выражения твоего лица.

Опомнившись, я попыталась придать лицу соответствующее выражение, но губы сами собой расползались в улыбке. Шеф понимающе улыбнулся в ответ:

– Ровинская! – протяжно промолвил он. – Кто ж тебя так осчастливил? Любитель Толстого и Достоевского? Или этот ваш полусосед в гомокедах?

– Сонечка, – нахально призналась я, сделав вид, что шучу.

Чуви заткнул свои маленькие ушки крошечными ладошками.

– Я не хочу этого слышать!

– Ты что, все слышал?

– Она все утро Тимуру рассказывала!..

– Тогда на этой неделе ты пишешь «Sекс», – невозмутимо назначил Шеф. – И подробнее там все распиши.

Чуви бездарно изобразил злое отчаяние щенка-оборотня и надулся.

– А Кан как поживает? – забывшись, спросил по привычке Шеф.

Все по-привычке, задумались.

Не хватало реплики: «Я его за горло!» Наш новенький, Просто-Дима удивленно дрогнул, когда все посмотрели на него, потому что на его месте раньше сидел Полковник, перешедший в «Суворовский натиск».

– Что?

Все выдохнули, разом заскучав по Полковнику. Не произнесенная реплика по-прежнему висела под потолком.

– Ты не хочешь Кана за глотку взять, Дим? – поинтересовался Шеф, почесывая подбородок.

Просто-Дима испуганно посмотрел на него. Он понятия не имел, кто такой Кан и вообще очень плохо адаптировался к редакционным шуткам. Корона у мальчика была с дом и он носил ее не снимая.

– Я этим займусь, – ответил он абсолютно серьезно и закинув ногу на ногу, уверенно посмотрел на Шефа. – Координаты дайте.

Пирс Броснан в… облике Вуди Аллена. Смотрелось нелепо и даже не смешно. Скорее противно. Не понимая, как обычно, выразительных взглядов, он ухмыльнулся. Чувствуя себя с Шефом на равных, сменил ноги и верхнюю положил ступней на колено.

– Кто такой, чем занимается? Большой материал делать будем?

– Ровинская, – сказал Шеф, разбивая мертвую тишину. – А дай ему координаты Кана.

– И Кроткого, – сказал Чуви, грызя заусеницы. – Пусть он их сразу обоих возьмет и лбами стукнет. Одного правой рукой, а второго левой.

Тимур закатил глаза. Он разлюбил Сонечку и теперь вздыхал по новой «Мисс Дальний Восток», которую звали Нонночка. Но всякое напоминание о Кане его по-прежнему раздражало.

– Тима, – сказал Шеф, внезапно развеселившись. – А ну-ка, встань на минутку. Встань-встань… Ровинская, ну-ка глянь. Он выше Кана?

– Длиннее, – сказала я.

Шеф принялся руководить. На пол были брошены старые газеты, замерены в сантиметрах, с учетом силы тяжести Просто-Диминого веса. На газеты под шумное веселье присутствующих был, установлен герой. Рядом поставили скучающего Тимура. Он ломался и не желал делать выражение лица, как у «замороженного памятника Киану Ривзу».

– Так! – командовал Шеф с таким видом, будто бы не глумился с особой жестокостью, а следственный эксперимент проводил.

Побросав стулья, мы подбадривали Диму советами, из которых он ни черта не понимал. Смутно осознавая важность момента, он пытался удержать внимание, не вникая в суть того, чем это вызвано. Как поросенок, которого пригласили на шашлыки. Шеф задумался о паре художественных снимков и пока к ним срочно придумывали подписи, как-то не сразу выяснилось, что в кабинете нас стало на единицу больше.

Сонечка, которая шла с репетиции и решила забежать на минуточку «по пути», какое-то время, ни кем не замеченная, стояла в дверях и слушала. Потом рассмеялась.

– Да вы с ума сошли! – сказала она с деланной модельной простотой. – Драться с Димой! Да он же просто пристрелит вас, вывернет наизнанку, продаст полезные органы, а остальное утопит в реке!..

– …и лежать тебе, на берегу среди отдыхающих, пока не найдут труповозку, – замогильным голосом сказал Чуви.

– Лен, ты что, ему не сказала?

– А она об этом завтра расскажет, – любезно осклабился Шеф. Красивым девушкам он прощал намного охотнее, как и все мужчины. – Когда труп выловят из реки и положат на пляже.

Но Сонечка, которая шутки не поняла и очень жалела глупого Просто-Диму, возразила сурово и горячо:

– Да они уже сам труп никогда не найдут!

И под общий гогот, по мере того, как вытягивалось лицо будущей жертвы, Шеф смахнул скупую мужскую слезу.

– Погнали дальше…

Ирка и Бонечка были дома. Пытались затянуть Бонечку в корсет.

– Что за садо-мазо? – спросила я, разуваясь. – Ты в нем часу не проходишь, не то, что всю свадьбу.

Богдана фыркнула. Корсет скрипнул. Похожая на перетянутую посередине сосиску, она осторожно присела на стул. Она даже сейчас умудрялась оттянуть все Иркино внимание на себя. Ныла, что Макс дал ей время до осени, чтобы найти квартиру. Бонечка намекала, что если я как следует предложу ей, она могла бы пожить у нас.

– Уже ходила на тренировку? – сменила я тему. – Американцы есть? Что, вообще, нового в хоккее?

– Есть… Ты в курсе, что Спиря свинтил в «Ак Барс»?.. В последний момент!

Я дернула плечом: в «Амуре» была такая текучка кадров, что говорить об уходе игроков, сумевших проявить себя в сезоне, было смешно. Удивительнее было, когда они оставались.

– Деньги те же, сменки реже, – я посмотрела на Ирку.

Она потупилась.

Красивое официальное предложение стать Саниной женой она получила в апреле, когда мы с Максом скрипели, но ехали. И было как-то само собой, что если он будет свидетелем со стороны жениха, то я буду свидетельницей со стороны невесты.

Но потом у Макса в заднице рванул завод пиротехники и отдельные взрывы были до сих пор слышны в ночной тишине. И в предвечерней – тоже. Я злилась, ощущая себя отброшенной и в то же время, стыдилась того, что злюсь. Именно поэтому и пришла к ним после работы – потому что Ирка прямо спросила: «Ты на меня обиделась?» Сделать вид, что нет, не обиделась.

Андрюша и Сонечка, и даже Тимур умоляли меня не ходить. Мол, ничего нет стыдного в том, чтобы обидеться, если тебя обидели. Но Ирка рыдала в трубку, посыпала голову пеплом из ничего не значащих извинений и грозилась прийти сама.

Желание сатисфакции, сотканное из обрывков воспоминаний, старой дружбы и умоляющих слов… Разумеется, я пришла в тот миг, когда они пытались засунуть Бонечку в платье, сшитое на меня. В этом была какая-то горькая ирония. Она просто не помещалась в него. Не могла в нем не двигаться, не дышать. Как я никогда не помещалась в их размеренную порядочную жизнь.