Димин джип у подъезда, я распознала издали. Это был плохой знак. Когда мужчина, вроде Дмитрия Сергеевича, решает начать причинять добро, его ничто на свете не остановит. Выругавшись, я вскарабкалась по ступеням. Как он, вообще, узнал?.. Ведь это даже не его фирма!

Одного взгляда на то, как по-хозяйски он сидит на столе, проглядывая какие-то бумаги, было достаточно, чтобы засомневаться. Девушки, принимавшие мои документы, чирикали, извиваясь, как гурии. Думаю, они знали о том, что у Димы есть Соня, но верили, будто бы их шарм способен затмить ее шик.

– Привет! – сказала брюнетка. – Ты вовремя. Это – Дмитрий Сергеевич, наш хозяин.

– Херршер и садданим, – добавила я.

На всякий случай по-немецки и по-корейски.

Не оценив моих познаний слова «хозяин», Кан сделал мне знак умолкнуть. Суровый знак:

– Рот свой закрой, блядь!

Девчонки дрогнули и странно переглянулись. Я ухмыльнулась и села на шаткий диван. Покачалась на нем смеха ради, чтобы Кана позлить. И рукой махнула:

– Подите, девочки, покурите.

Они опять переглянулись и вышли, оглядываясь на Диму. Как евреи на исчезающий за спиной Египет. Дима дождался, пока закроется дверь и поднял за уголок чей-то паспорт. Помахал им в воздухе, будто собирался прочесть мне что-то из Маяковского.

– Ты что-нибудь слышала о Елене Ровинской?

– Ты слишком молод, чтоб быть мне папой, – сказала я.

– Мы были ровесниками, – напомнил он.

Я кисло поморщилась. Я… Плод страсти пьяных подростков. Дитя Любви, зачатое в холодном подъезде, на чьем-то ящике для картошки. Кан молча смотрел в упор, постукивая моим паспортом о ладонь.

– Дима, че тебе опять надо?

Глядя в упор, он считывал информацию с моего биополя.

– Мне? Ничего. Это ты уже не знаешь, в какую крайность метнуться.

– Тебе-то какая разница? – хрипло сказала я, не сводя глаз с его ступни. – В смысле… Я не знала, что эта фирма – тоже твоя.

– Я не об этом спрашиваю. Какого черта ты забыла в Корее?

– А что я забыла здесь?.. Знаешь, всю свою жизнь я стремилась стать к тебе ближе. Все, что я делала, я делала в надежде, что ты полюбишь меня… Но так не делается. Я лишь сейчас это поняла. Я тебя не цепляю. Дело не в том, что со мною что-то не так. Просто лично тебя, я не завожу, а мне, как назло, помимо тебя никто на свете не нужен. Точка. Когда она пришла тогда, после Набережной… Ну, Сонька. Мне снова захотелось ее убить. Не знаю, как я сдержалась. Наверное, было стыдно признать, как низко я пала.

Взгляд Димы стал неподвижен. Сам он почти что арийцем стал. Вопрос уже висел на кончике его языка, но Кан воздержался. Он меня много раз спрашивал; видимо, понял, что спрашивать бесполезно. Я буду все отрицать.

– Ты – точно больная, – со вздохом заключил он.

Я развела руками.

– Как видно, я тоже однолюб.

Кан рассмеялся, нетерпеливо дернув ногой.

– Мы заметили. Все трое.

Я подняла глаза:

– Дима, хватит! Не смей, понятно? Я не больная, не ебнутая, не идиотка. Я просто зациклилась, вот и все. Знаешь, я ведь все понимаю… Я даже хочу в глубине души, чтоб ты счастлив был. Просто не заставляй меня смотреть, как ты счастлив с другой девчонкой! Дай мне уехать!

Он молча смотрел, как будто ушам не верил. Потом сказал.

– Нет, – и стало сразу ясно – к чему он это сказал.

– Тогда не делай вид, будто бы ты хочешь мне лишь добра, – я встала и протянула руку. – Дай паспорт.

В первый раз со времен далекого детства, взглянув на меня без всякого раздражения, Дима сухо спросил:

– С чего ты взяла, что ты меня не цепляешь?

– Хм… Дай подумать? Ты спишь с НЕЙ.

– Ты тоже спишь с НЕЙ.

– Да это так, баловство… Не сравнивай!

– Да для тебя вся жизнь – баловство. Твой отец был точно такой же. И доигрался!.. Нельзя людьми жонглировать, как тебе заблагорассудится. Ты даже хуже него!.. Он хотя бы догадывался, что делает.

– Дим, прекрати. Я его не знала! Я его не узнала бы, даже если бы он рядом со мной сидел! Хватит тыкать мне им в лицо, словно я его выбрала. Пойди и ему скажи!.. Такое чувство, ты мне пытаешься отомстить! За то, что он тебе сделал!..

Он как-то странно застыл, не изменившись при том в лице.

– Ему ты верил, – добила я, не в силах остановиться. – Он презирал тебя, смеялся над тобой… Но ему ты верил! Мне – никогда! Ты Мата Хари из меня сделал… А я просто тебя любила и ничего больше.

Эффектный уход… сорвался. Мне не везло с уходами. Дверь офиса была заперта. Я дернула ручку раз, другой, третий.

– Что за дерьмо?!

Дима вздохнул, покачав головой. Словно сам себя спросил: ты видишь, что мне приходится выносить? И сам же себя по плечу похлопал: держись, братан!

– Похоже, что дверь закрыта.

– Ну, так открой.

– Погоди… Послушай! – он взял меня за руку и силой усадил на диван. Его ладонь легла на мое плечо. Глаза смотрели в упор. Мне так хотелось упасть в его объятия, что в ушах звенело. Но глядя сквозь меня, Дима пребывал где-то далеко-далеко.

Я разочарованно скинула его руку. Он тупо посмотрел на свою ладонь, словно ожидал увидеть на ней какие-то знаки, положил ее на колено.

– Ты никогда не думала, почему я помогаю тебе?

Дима сидел, склонив голову и растрепавшиеся волосы, отбрасывали тень на лоб. В последний раз я видела его так близко почти полгода назад. У себя на кухне. Но тогда он не выглядел таким измученным и бесконечно усталым. Я заметила тонкую паутину морщин под его глазами. Едва различимую складку между бровей.

– Чем именно?

Дима хмыкнул.

Он поднял голову, чтобы посмотреть мне в глаза и я вдруг подумала, не потому ли он так хищно с прищуром смотрит, что попросту близорук? Как Шеф… Это было настолько банально, настолько оскорбительно для божественной ипостаси моей кумира, что я отшвырнула мысль. Она вернулась: передо мною сидел не бог, человек. И этого человека что-то нещадно грызло.

– Дима, ты мне не помогаешь! Ты сам ведь знаешь, это не детское. Это не пройдет! Ты сам однолюб. Ты не затем уехал в Афганистан, чтоб на барханы там медитировать. Я хочу в Корею, потому что не в силах быть здесь! Пойми! Ты сам ведь знаешь, каково это. Ты сам говорил мне, как ты любил ее. И ты не мог просто так обо всем забыть. Я чувствую тоже самое!..

– Я убил его…

– Кого?..

– Витьку.

Я тихо выдохнула, чуть напряглась… Я знала, кто такой Дима. Мне говорили. Но часть меня продолжала верить в тот светлый образ, что я сама себе сочинила. И этот образ затмевал все. Он мог бы сказать, что убил Кинг-Конга. Я бы его отчетливее представила, но среагировала бы так же…

– Какого Витьку?

Кан поднял голову и, помедлив, поднял на меня глаза.

– Андронова. Твоего отца.

Тупо моргнув, я снова кивнула. Слова отскакивали, словно горох от стенки. Сознание взвесило информацию вновь, но так и не нашло в ней ничего возмутительного. Отец представлялся мне смутным облаком; просто словом, которое ничего не значило и ничего с собой не несло.

– Зачем ты мне это говоришь? – я посмотрела на Диму. – Я даже его не знала! Он стал отцом, потому что не успел вынуть. Ты в самом деле считаешь, будто мне есть до этого дело? Или, это твоя отмазка, чтобы не быть со мной?

Похоже, он ожидал немного другой реакции и теперь ощущал себя не в своей тарелке. Прошелестел чуть слышно:

– Ты еще более больная, чем он…

– Его я не волновала.

Кан улыбнулся, но как-то зло и невесело. Жутко как-то. Вновь посмотрел на меня. На этот раз я отшатнулась и съежилась. Впервые, пожалуй, задумавшись: кто он, на самом деле, такой.

– Меня ты волнуешь! Ты дура полная, если не врубаешься! – зло выдохнув, он вскочил и пару раз прошелся по кабинету. – Знаешь, до меня лишь сейчас дошло, что ты думаешь. Что я был пьян и не смог свой член в штанах удержать? И на тебя же за это злился?..

Пол жалобно скрипел под его шагами. Я чуть заметно кивнула.

– Разве не так?

– Нет! – ответил он на ходу. – В отличие от тебя, я логичен! Я злился, думая, что ты меня обдурила. Оно так и выглядело: сначала жопой вертела, потом оделась и упорхала в ночь. И все. Тишина. И ни слова больше… Знаешь, как это выглядело? Что ты нашла единственное слабое место: ту часть меня, что еще не до конца зачерствела, сунула туда когти, добилась моей любви и… мне в лицо ее бросила. Как Оксанка… Танька вопила, что изнасилование мне пришьет. Теперь, скажи, в чем я был неправ?

– Любви? – я даже охрипла. – Ты щас сказал любви?..

Кан резко остановился, развернулся ко мне и спросил:

– Неужели, не очевидно?.. Поэтому я и не соглашался все это время на секс втроем! Любимыми не делятся, понимаешь?

Я молча кивнула, не зная, кого он имеет в виду. Меня, себя, Соню… Мне в самом деле было на все плевать. Я просто дошла до края и собственная боль затмевала собою мир. Если бы Дима на самом деле меня любил, он не стал бы рассказывать поросшие мхом истории.

Он просто был бы со мной и все. Он просто был бы и все, ничего мне не объясняя. Или, он не был бы?..

Я отыскала салфетки и принялась вытирать испорченный макияж. Дима молчал, бездумно листая мой паспорт. Я встала, не зная, что еще предпринять.

– Сверху, – в его голосе прозвучала такая горечь, что я не выдержала и подняла глаза. – Там кнопка сверху. Там… на замке. Нажми и поверни ручку вниз.

Помедлив, я сделала робкий шаг. Но не к дверям, а к Диме. Он молча притянув меня к себе, обнял, прижал… Но не лицом, а спиной к себе. Он много лет работал с женщинами, ему не раз приходилось нас утешать. Он знал, печаль проходяща, а вот тональный крем на одежде – нет.

– Прости меня! – прошептала я, гладя его ладонь. – Мне в голову не пришло бы… Пойми, ты: я не Оксанка! Я думала, ты просто был пьян и не понимаешь, что делаешь.

– Я был пьян… Но это не значит, что я тебя не хотел.