Ровинская Елена - Парень для «Sекса»

– Мне тридцать четыре года, потому я немного лучше, чем ты, разбираюсь в жизни вообще и в женской психологии, в частности. И я неплохо понимаю тебя. Ты просто не умеешь принимать решения сама и делать, что хочешь, ни на кого не оглядываясь. Сейчас ты просто боишься, что все слишком быстро и все это – не по правилам. Либо сама так думаешь, либо тебе наговорили подруги. Но даже в этот момент ты не хочешь принимать решения сама, а пытаешься сделать так, чтобы за тебя все решил я. Допустим, я соглашусь немного подождать, но чем больше ты будешь откладывать, тем больше будешь бояться, а потом ты все настолько накрутишь и извратишь в своем воображении, что решишь, будто я в последний момент передумал. Так вот, я для себя все решил. Я знаю, что хочу на тебе жениться, именно на тебе, и мне плевать, что там кто-то скажет. Мне плевать, что у тебя было в прошлом, потому что это было до меня. И если ты хочешь быть со мной, то мы поженимся. Я буду принимать за тебя решения, если ты сама не способна. Если ты не хочешь выходить за меня, я пойму и отпущу тебя на четыре стороны. И тогда, будет вот что: тебя пару дней покачают на руках от счастья, что ты по-прежнему одна из них. Потом все будет по-прежнему: одиночество и сопли по тому, кому ты не нужна. Я знаю, конечно, что ты ко мне не придешь, просто из страха, что я тебя выставлю… И я действительно выставлю: я себя тоже не на помойке нашел. Вопросы?

Он был прав, прав во всем. Ну что я могла сказать?

Что мне с ним так хорошо, что аж плохо?

И что я больше всего боюсь не того, что он говорил, а того, что девочки окажутся правы и я ему надоем. Но с другой стороны, где гарантия, что это не случится с любой другой парой? В ЗАГСе таких не выдают, уж точно, а люди туда по-прежнему ходят, и ничего. И, в конце концов, что я потеряю, если рискну? Подруг? Да они сами же будут бегать со мной по магазинам и рисовать желаемые траектории, по которым непременно должен пролететь букет невесты. Свободу? Так Тима меня, вроде, на цепь у плиты сажать не планирует и на каждый столб в припадке ревности не лезет – разбираться. А вот проблемы мои он, и правда, разруливает мастерски. Как вчера, например. И как позавчера, и еще три дня назад тоже.

Короче говоря, по прошествии недолгой мысленной работы, я ощутила себя дурой – законченной и набитой. Другими словами меня, если я скажу «нет» этому парню, отвечающему всем моим требованиям, называть не следует. А то буду потом, лет через пять, сидеть и ныть, как каждый раз в канун Нового года по поводу того, что Скотту отказала… Кстати, они чем-то похожи по характеру. Что того за что-то побаивалась, что этого. От переизбытка уважения, наверное. Хотя, кто знает? Уж точно, не я.

– Ну и что ты решила? – спросил Тима с типичным для таких разборок выражением гранитного спокойствия на лице.

– Ну, ты же сказал, что будешь все решать за меня, – проворковала я, обнимая его за шею и уютно устраивая голову на его плече. – И ты уже решил».

СЕНТЯБРЬ, 2003.

Мы сидели в Андрюшиной комнате и, затаив дыхание смотрели «Унесенные ветром». Просрав все на свете, совсем как я, героиня лежала на лестнице в своем опустевшем доме.

– Я верну себе Ретта! – шептала Скарлетт. – Ведь завтра будет новый день!..

Я всхлипывала, кусая костяшки пальцев. Хотелось то выть на луну, то смеяться на нее же, как вурдалак. И тошнило. Боже, как же меня тошнило…

– Купи себе тест, – посоветовал Андрюша, смахивая скупую мужскую слезу на экран по которому бежали финальные титры. – Боже, как прекрасна противная разнополая любовь…

Он встал с дивана и с хрустом потянулся. Посмотрел на часы. Я не ответила. Тест, – уже далеко не первый, – был куплен, использован по инструкции и недвусмысленно расшифрован. Но… Это мог быть простой гормональный сбой. Или – задержка, на нервах…

«ЭТО беременность, идиотка! – вопил мой мозг. – Ты залетела, мать твою! Сделай хоть что-нибудь!»

Но вместо того, чтобы что-то сделать, я часами сидела на нашей широкой кровати и, обняв живот, думала, как это все было бы прекрасно. Родить ребеночка, маленькую частичку Димы. Сына, который стал бы любить меня. А я бы его любила… Жила бы ради него. О том, на что мы с ним будем жить, я как-то не думала. То ли настройки мозга были ни к черту, то ли я впрямь была ебанутой… Иногда мне казалось, что токсикоз – это реакция здравого смысла на весь этот, сопливо-розовый дебилизм.

Да, Дима сказал мне, что хочет ребенка. А еще, сказал, что он любит. И что ему меня жаль. А еще, что отправит меня в Корею. С чего я взяла, что врать ради секса, способен лишь Макс?.. С того, что не могла поверить, будто бы Дима хочет меня?

Макс прав: что я знаю о настоящем Диме?

В дверь позвонили и Андрюша побежал открывать. Он ждал какую-то клиентку на макияж и заранее беспокоился, как бы мой организм не начал выплескивать свое отвращение. Я уже полдня ничего не ела и практически не пила, чтобы не лишать человека заработков. Держать пост было совсем не трудно. Беременность, это нечто вроде нескончаемого похмелья. Когда ты, выблевав все стоишь на коленях над унитазом и тебе больше нечего ему предложить, но… Твой. Желудок. С. Тобой. Еще. Не. Закончил.

– Привет! – внутри меня все замерло. – Соня дома?..

– Э-э, она на съемках в Китае.

– Слава богу! – Дима притормозил на миг, чтобы снять ботинки, и пошел по коридору. Андрюша на миг возник за его плечом и исчез за закрытой дверью.

Кан встал на месте, уставившись на меня. Я тоже на него уставилась, позабыв о своих проблемах. В белой рубашке, с закатанными до локтей рукавами и легких бежевых брюках, он выглядел слегка помятым, уставшим, но… таким молодым. Совсем, как я его помнила. Вот только смотрел иначе: с ужасом и болью в глазах.

– Господи… Ты в порядке?

Тут я вспомнила, что сама, выгляжу ужасно. Бледная, опухшая и здорово исхудавшая. Да еще и от слез раскраснелась. И тотчас же обозлилась.

– Я просто не накрашенная!..

– Вскрытие уже делали? – оборвал он. – Мне сказали, что ты больна.

– А-а, – я слабо дернула лапкой. – Это?.. Меня тошнило с утра. Эээ… Желчный… эээ… камень.

Не сводя с меня пронзительного взора, Дима подошел, заставил меня поднять голову и оттянул веко.

– Язык покажи.

Я, как сквозь сон поняла, какая же я дубина! Желчный камень, блин! Он же сейчас меня прямо здесь разрежет. Любой хирург все симптомы знает. И знает: это не лечится. Как и его желание резать и зашивать.

– В больнице уже была? – вдохновился Дима. – Щас новая аппаратура, можно прокол сделать и все удалить. Даже полость вскрывать не надо!..

Я скинула его руку и закатила глаза. В своем, полном денег мире, Дима как-то забыл о том, что эта аппаратура, наверняка стоит денег. К тому же…

– У кого ты была? – он вынул телефон из кармана. – У Петра Степаныча? Странно, что он мне не рассказал.

– Там очень маленький камешек, – соврала я, проклиная свою нелепую ложь. – Сам выйдет.

– Совсем-совсем маленький? – понимающе прищурился он. – Ну, тогда ладно. Желчные камни все время выходят сами… – ему вдруг надоело шутить и Кан рявкнул. – Ляг!.. Ты не была в больнице.

– Не трогай меня! – я тоже повысила голос и отшатнулась, закрыв свой живот подушкой.

– Ладно! Тогда вставай. Поедем делать УЗИ.

– Дима, отстань! Я знаю, что со мной, хорошо? Отстань!

– Что это?

– Съела что-то не то! – я злобно зыркнула в его сторону, вспомнив щелчок, с которым лопнул презерватив.

Твою бесплодную сперму, сволочь!

Кан прищурился и я поняла, что мой сверкающий герой, действительно близорук и, молодясь, не носит очков. Совсем, как наш Шеф. На это раз меня это нисколько не охладило. Я посмотрела на его красивое, с тонкими чертами лицо и подумала, что ему пошли бы очки.

Его глаза сузились и сверкнули. Черты исказились. Интеллигентность словно смыло волной. Я замерла и заледенела. Даже зародыш внутри меня словно сжался под «нежным» взглядом отцовских глаз.

– Ты что, беременна? – спросил он с таким сарказмом, что я протрезвела от сладких мечт. – От меня?

Даже тошнота вдруг прошла. Я поднялась, пролетела мимо него, распахнула дверь и сказала:

– Вон отсюда! Пшел вон!!!

***

– Чего он хотел? – спросил Андрюша, убедившись, что черный джип на самом деле уехал, оглушительно меняя на ходу передачи.

– Убедиться, что я не умру. Я должна быть живой, чтобы реагировать на его издевки.

Андрюша подпер ладошкой лицо и мечтательно вздохнул. Часть его все еще пребывала в мире Скарлетт и Ретта.

– Иногда мне кажется, он на самом деле в тебя влюблен, только скрывает.

Я посмотрела на своего соседа. Очень внимательно посмотрела. Но нет, Андрюша не издевался. Он в самом деле так думал.

– Нет таких скрытных мужчин, чтобы отказывались во имя скрытности от любви, – обрезала я. – И мой тебе совет, как специалиста по предложениям пойти на хер: если видишь, что парень тебя не хочет, верь глазам своим.

– Тогда зачем ему вообще приходить?!

– Потому что он – болен. На всю свою голову.

– Ты дурочка, – сказал Андрюша и еще крепче прижал медведя к груди. – Он пришел, потому что хотел быть уверен, что тебе не требуется его помощь. Просто слишком гордый, чтобы это признать.

Я рассмеялась: горько и почти что на грани истерики.

– Да, точно. Помог, чем мог… Не одолжишь мне парочку сотен?

– Зачем тебе?

– На аборт.

Вместо ответа, Андрей осел на диван и закрыл рот. Руками.

– Поздравляю! – аптекарша улыбалась мне в пуп, измеряя глазами талию. – Значит, все-таки две полосочки! Радость, а?

На стеклянной стойке перед ней лежал свежий номер МД. Мохнатые от излишков краски столбцы последнего повествования о Тиме и Лине были подчеркнуты красной ручкой.