Утром, невыспавшийся и раздраженный, я ехал на работу и капитально застрял в пробке. Каналы радио сбились, вылезла незнакомая станция. Те, которые с говорильней, обычно сразу переключал на музыку, но что-то вдруг заставило остановить руку на полпути. Мягкий бархатистый голос девушки-ведущей был похож на первый глоток утреннего кофе, в меру крепкого, но заставляющего проснуться. И я даже не очень удивился, услышав:

— С вами «Молодежка FM» и «Утренний кофе с Маришей». Напомню, что сегодня у нас в гостях всемирно известный виолончелист Макс Ионеску[1], и у нас уже есть следующий звонок.

Какая-то пискля спросила, правда ли музыкант знаком со своей женой с детства. Тот ответил, что действительно знает ее с первого класса, что шли они друг к другу долго и трудно, поскольку в чем-то похожи, а в чем-то одинаковы, и это то притягивало их, то снова разделяло.

— Нужно было научиться главному — отпускать без сожалений. Если это твое, то оно обязательно к тебе вернется.

Дальше я уже особо не вслушивался. Когда-то давным-давно у мамы были янтарные бусы. Я случайно порвал их, а потом нашел одну бусину, закатившуюся под кровать, и тайком сосал ее, как леденец. Вот так же сейчас перекатывал во рту слова Макса Ионеску, повторяя снова и снова, чувствуя на языке их терпкий привкус.

Насчет того, чтобы отпускать, он наверняка слукавил. Что без сожалений. А вот «твое к тебе обязательно вернется»… Тут можно было поспорить, конечно. Что это просто ложь в утешение. Не вернулось — значит, не твое. Зелен виноград. Но мне вдруг отчаянно захотелось поверить.

Приехав на работу, я залез в интернет. По запросу «Анастасия Маевская» после двух десятков неудачных попыток меня вынесло на сайт журнала «Невский проспект», где обнаружились фотографии сотрудников. И номера за последний год. Пролистав оглавления, ни одной Настиной статьи я не нашел, но она вполне могла писать под псевдонимом. Тогда просмотрел сентябрьский номер. Ни слова об отпуске с незнакомцем из сети. Впрочем, это тоже ни о чем не говорило, статья могла оказаться и в октябрьском, учитывая, что журнал выходил в самом начале месяца.

Короче… поставим на паузу. Если в октябре появится, то и говорить не о чем. Если нет — тогда… возможны варианты.

Но в любом случае, спасибо тебе, Макс. Будем надеяться, что ты прав.


[1] Макс Ионеску и Марина Белозёрова — герои книг Юлии Монаковой "Виолончелист" и "Милый, единственный, инопланетный"


73

Настя

— Ничего не хочу слышать! — Мышь, как всегда, была категорична. — Маевская, ты сдурела? Только попробуй не прийти, обижусь на всю жизнь.

— Ладно, Маш, не голоси, — сдалась я. — Приду.

— Вот и умничка. Кстати, будет кое-кто, кому ты точно обрадуешься.

— Неужели Ольчик приехала? — удивилась я. — Мы с ней на днях воцапились, она ничего не говорила.

— Увидишь, — загадочно пообещала Машка. — Все, давай, до вечера.

Я положила телефон на журнальный столик и упала обратно на диван, на котором провела уже три дня, вставая только в туалет и на кухню, чтобы открыть холодильник, посмотреть внутрь и снова закрыть. За все это время выпила три ведра кофе и съела… ничего не съела. Обычно на нервной почве жрала все, что не прибито, но на этот раз аппетит сделал ручкой. Вернее, сначала вытащила из морозилки ведро мороженого, но после первой же ложки чуть не вывернуло.

«Что ты тут натрепал?» — «То и натрепал, что жена беременна»…

Даже испугалась, что Сергей тогда невольно заглянул в будущее. Только без жены, конечно. Ну мало ли каким-то загадочным образом. Но уже к вечеру организм это подозрение благополучно опроверг. И на том спасибо.

Мышь позвонила, чтобы напомнить: вечером ждет на день рождения. В нашем классе она была самой младшей, ей только исполнялось тридцать. Круглая дата, а я чуть не забыла, погрузившись в омут апатии. И даже попыталась отвертеться: мол, неважно себя чувствую. Но не вышло.

Когда-то мы жили в одном доме и дружили с детского сада: я, Лидка, Оля Плотникова и Машка Мышутина, которую звали Мышатиной или просто Мышью. Она и была такой: маленькая, хрупкая, с тонким голоском. Мышка-малышка. Потом учились с ней в одном классе. Оля в параллельном, а Лидка — на год младше. Выйдя замуж за дипломата-африканиста, Оля кочевала с ним по экзотическим странам, и мы не виделись уже года три. В любое другое время я с радостью бы с ней встретилась, но сейчас… Однако ничего не поделаешь, предстояло собрать себя в кулак.

Этот волевой акт отнял у меня полдня. Кое-как одевшись и накрасившись, я заехала в ближайший торговый центр за подарком и цветами. Ехать предстояло через полгорода, на юг. До восемнадцати лет мы с родителями жили в сталинском доме на Варшавской, недалеко от музыкальной школы. Потом они квартиру продали и купили большую на Лесном, а я сняла однушку на Богатырском. А Машка по-прежнему жила там же. Окончила ту самую музыкалку и училище, работала в ней же преподавателем игры на фортепиано. С личной жизнью у нее не клеилось, мужчина, в которого была безумно влюблена, женился на другой, а по мелочам она размениваться не хотела.

На мой звонок открыла одна из Машкиных коллег по школе. Сама Мышь выскочила в коридор следом, чмокнула в щеку, взяла цветы и пакет. Из комнаты, кроме женских, доносился и мужской голос.

— Мышуня? — удивилась я. — Это что? Мужик? Твой?

Она сделала загадочные глаза и дернула подбородком: мол, иди и смотри. Я вошла в комнату и ахнула.

— Привет, Настюша!

Генка встал из-за стола, обнял меня, расцеловал. Сколько мы не виделись? Четырнадцать лет, даже больше. В соцсетях его не было. Бабушка Полина дружила с Генкиной, и кое-какие новости до меня доходили, но после ее смерти я больше ничего о нем не знала. Слышала только, что живет за границей, то ли в Чехии, то ли в Болгарии.

А каким он стал! И раньше-то был очень даже ничего, но сейчас… Не солидный, а такой… богемный. Длинные вьющиеся волосы, эспаньолка, тату на предплечье. Знакомый веселый прищур. Я могла бы влюбиться в него снова — если б не была уже по уши влюблена в другого… Впрочем, на пальце у Генки тускло поблескивало обручальное кольцо.

— Каким ветром? — спросила, сев рядом с ним.

— Грустным, — вздохнул он. — Бабуля умерла. Вчера похоронили. Завтра утром улетаю. Хотел тебя найти, встретиться. Зашел к Маше, она сказала, что ты вечером у нее будешь. Ну и вот… Слушай, тут нам не дадут поговорить. Давай посидим немного, а потом пойдем куда-нибудь?

— Хорошо, — кивнула я.

Кивнула, а сама подумала при этом, что моя жизнь — полный абсурд. И так все превратилось в хаос, а тут вдруг Генка зачем-то нарисовался. Для еще большей неразберихи.

— И вот представьте, — продолжил он рассказ, начатый до моего прихода, — покупаем мы дом рядом с Прагой, оформляем, и тут нам с Верой не дают вид на жительство. Как близким родственникам нежелательного элемента. Дед мой тридцать лет назад, во время «бархатной революции», был военным атташе, и его выставили в двадцать четыре часа как персону нон грата. В архивах осело. А маме Веркиной дали. И вот теперь у нас вид на жительство в Болгарии, а в Чехии можем жить шесть месяцев в году. Так и кочуем туда-сюда. Ну а теща там постоянно. Хотя мне-то что, я брокер, отовсюду могу удаленно работать.

Отбыв честно часа полтора, мы с Генкой ушли.

— Я бы к себе пригласил, но там родители, — сказал он на лестнице. — Пойдем посидим где-нибудь?

— А давай во дворе на скамеечке? Как раньше?

Скамейка на нашем старом месте, конечно, давно уже была другая, но, кроме этого, словно ничего и не изменилось.

— Что с тобой, Настюш? — спросил Генка, когда мы сели и он обнял меня за плечи. — Ты весь вечер как на иголках.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Ты такой проницательный? — я хотела улыбнуться, но голос предательски дрогнул, а следом задрожали и губы.

— Ты для меня всегда была и будешь особенным человеком, Настя, — он слегка коснулся губами моего виска. — Поэтому да. Проницательный. Во всем, что касается тебя.

Как будто лопнула в груди туго натянутая струна. Уткнувшись ему в плечо, я расплакалась. А потом, всхлипывая, рассказала обо всем.

— Бедная ты, бедная, — Генка гладил меня по голове, как маленькую. — Знаешь, я, конечно, в таких делах плохой советчик, но, может, имеет смысл позвонить? Или написать? Поехать в Москву не предлагаю, потому что, если не захочет с тобой встретиться, это будет слишком тяжело.

— Не знаю, Ген, — всхлипнула я. — Мне кажется, он и разговаривать со мной не захочет. Я только тогда по-настоящему поняла, каково ему было, когда сама о себе в журнале прочитала.

— Вполне вероятно, что и не захочет, — согласился он. — Если честно, я бы не захотел. Во всяком случае, вот так, сразу. Может быть, потом, позже. Тогда стисни зубы, заберись в тину и жди. Если все серьезно, то рано или поздно устроится. Если нет… значит, и не надо, нужно просто перетерпеть. И вот что, Насть… Ты еще хочешь жить у моря и писать сказки? Ой, не смотри на меня так, я все помню. Если хочешь, то добрый Гена Дед Мороз тебе это устроит. На три месяца. На пробу — понравится или нет.

— Как? — глупо заморгала я. — И почему на три месяца?

— Настя, ты меня совсем не слушала? — улыбнулся Генка. — У нас дом в Болгарии, в маленьком городке на берегу моря. Аренда на пять лет. Но живем мы там только по полгода. На следующей неделе как раз уезжаем в Чехию. Пересдать его на осень и зиму нереально. Просим родственников бесплатно пожить, но мало кто хочет не в сезон. На три месяца — потому что столько там можно пробыть по шенгену или болгарской визе. Ну так что, поедешь?


74