— А деньги?

— Если продадим наши квартиры, хватит. А не хватит, родители, думаю, добавят.

Согласилась я не сразу. С одной стороны, в Москве мне и правда категорически не нравилось. Она действовала на меня угнетающе, и трудно было сказать, смогу ли когда-нибудь привыкнуть. Сказав в Царево Сереже, что приеду к нему насовсем, я, конечно, плохо представляла, что делаю. Месяц с лишним, проведенный вдали от Питера, ослабил мою жесткую привязку к родному городу, но лишь немного. Этого хватило на принятие решения, а не на собственно жизнь в столице. Я терпела и пряталась от реальности в свой выдуманный мир. Поэтому дом за городом действительно стал бы компромиссным выходом. Не Питер, но и не Москва.

А с другой стороны, мне не хотелось лишних неудобств и проблем. И финансовых в том числе. Тем более нам пришлось бы жить на съемной квартире, пока строится дом. И лишь когда Сережа убедил, что предлагает это не только ради меня, но и сам хочет того же, я сдалась.


Приехав ко мне год назад, в первые дни он заслонил собою все. Был только он один, а все остальное — где-то на заднем плане, почти невидимо. Но, наверно, на таком накале невозможно жить долго. Если в темной комнате включить свет, в первый момент не увидишь ничего, а потом окружающее начнет проступать — ярко и отчетливо, а не так, как раньше, смутными силуэтами.

Без него я жила в этой темной комнате, где все было тусклым, едва различимым, но в один момент стало контрастным, четким. Каждая мелочь приобрела смысл. А потом внезапно родился сюжет. Необычное, ни с чем не сравнимое ощущение, когда только что ничего не было — и вдруг появился целый мир. Почувствовать себя творцом, создателем — это многого стоит.

И все же я сознавала, что в порыве неофитской эйфории меня слишком занесло. Подобным образом получалось всегда: начинала заниматься чем-то новым, и захватывало с головой. Так уж я была устроена: или с фанатизмом, или никак.

Разумеется, Сереже это не слишком нравилось, и я вполне могла его понять. Да и прочитанный отрывок ему явно не зашел, хотя и похвалил. И вообще старался никак не проявлять своего недовольства. Вовка на его месте не постеснялся бы. Это удивляло и вызывало не только благодарность, но и уважение.

Я сказала правду. Мне было очень плохо без него. Но еще и от того, что не получалось заняться тем, о чем мечтала. Сережин приезд сделал меня счастливой, и словно открылось что-то закрытое раньше. Такая вот связь, как сообщающиеся сосуды. И если б я вдруг отказалась от мысли написать книгу, чтобы уделять ему больше внимания, это вряд ли пошло бы на пользу нашим отношениям. И поэтому момент, когда я сказала, что не поеду с ним, стал ключевым, во многом определяя наше будущее. То, что Сережа не стал спорить, настаивать, оказалось для меня решающим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Тринадцатого декабря заканчивались три месяца, которые я могла провести в Болгарии. С Сережей мы разговаривали по скайпу каждый вечер. Он говорил, что очень скучает, спрашивал, как продвигается книга, но не просил приехать побыстрее. Я тоже скучала и пряталась от этого в свой драконий мир, просиживая за ноутбуком часов по пятнадцать, а то и больше. В хорошую погоду выходила пройтись, но не видела при этом ничего вокруг, продумывая новые эпизоды.

Добравшись до середины книги, я начала выкладывать ее в интернете сразу на несколько сайтов самиздата. Оказалось, написать что-то — полдела, надо было раскручивать свою нетленку, как поп-звезду, чтобы ее хотя бы увидели и открыли. Сама я в этом ничего не понимала, но у меня были деньги и знакомые, которые знали, как надо. И книга пошла! С каждым днем ее читали все больше и больше, а потом начали и покупать, еще на стадии черновика. Муз, питавшийся знаками читательского внимания, пинал меня круглосуточно: давай, пиши. К отъезду я закончила первую и обдумывала вторую.

Вернувшись в Питер, я стала готовиться к переезду. Папа отнесся к этому спокойно, мама, разумеется, нет. Кстати, она и мое новое занятие приняла скептически: взрослая ведь женщина, а дурью маешься. И даже то, что за дурь охотно платили деньги, ее мнение не изменило. Папа, в отличие от нее, с удовольствием читал мою книгу, писал комментарии к каждой новой главе и сделал целую серию великолепных иллюстраций.

В первые же выходные Сережа приехал познакомиться с моими. Папе он ожидаемо понравился, маме не очень. Демонстрировать явно она не стала и мне ничего не сказала, но это чувствовалось. За пару дней до Нового года, распрощавшись с ними и со всеми немногочисленными приятельницами, я загрузила вещи в Паршивца и отправилась в Москву.

Праздник мы отметили на даче Сережиных родителей: они, мы, брат с беременной женой и пятилетним сыном и еще несколько друзей и родственников. Меня он представил как невесту. Новость восприняли с таким восторгом, что я не знала, куда спрятаться.

— Серый, — спросила, улучив момент, — они что, уже отчаялись тебя когда-нибудь сбыть с рук? Или я чего-то не знаю?

— А ты не можешь допустить, что просто им понравилась? — усмехнулся Сережа.

Первого января после обеда все разъехались, а мы с ним остались на даче вдвоем на все каникулы. Волшебная неделя, впечатлений от которой было даже больше, чем от свадебного путешествия в Таиланд. Что касается самой свадьбы и подготовки к ней, все это смахивало на тихую истерику и отложилось в памяти невнятными обрывками.

— Между прочим, Красная шапочка, — спросил Сережа, когда мы валялись на паттайском пляже, как две морские звезды, — что скажешь насчет десятка волчат?

— Надеюсь, не одновременно десяток? — фыркнула я.

— Ну, это как получится.

— Ну, значит, как получится.

Получилось далеко не сразу, и я даже начала переживать, но врач, к которому пошла, успокоил, что волноваться стоит только через год без предохранения. Двадцать третьего августа, в годовщину нашей первой встречи в Петроваце, тест выкинул сакральные две полоски, и у нас получился двойной повод, чтобы отметить.

Складывалось у нас с Сережей все не так уж и гладко, несмотря на множество точек совпадения. Как я и думала, он действительно оказался педантом и занудой. А уж его рабочий стол… не дай бог там было передвинуть хоть карандаш. И шутки его иногда меня бесили до визга. Впрочем, ругались мы редко, в первую очередь благодаря его умению уйти от ссоры на подступах. Это он продемонстрировал еще в Черногории, в Баре, когда просто встал и ушел, едва начало пригорать. Я так не могла. Но если не получалось остановиться вовремя, скандалили бурно и громко, с воплями и хлопаньем дверями, почти по-итальянски. И так же бурно после этого мирились.

Единственная ссора по другому сценарию, самая серьезная из всех, оказалась связанной с моим творчеством. Три дня ледяного молчания, когда мы обходили друг друга по дуге и спали, повернувшись спинами, отодвинувшись каждый на свой край кровати. В одной руке обида и раздражение. В другой… мне было плохо без него. Вот так — рядом, но врозь. И… за эти три дня я не написала ни строчки.

Все началось… нет, углубилось, когда мы вернулись из свадебного путешествия. Побежали будни. Сережа на работе, я дома. В чужом нелюбимом городе, в квартире, которая тоже не слишком нравилась. Ни родных, ни знакомых. Все контакты только в сети. Иногда звонила поболтать свекровь, но это было, конечно, совсем не то. И я убегала в мир своих фантазий, писала каждый день, общалась с читателями.

Затягивало все сильнее и сильнее, как болото. И я даже не заметила, что реальность стала казаться какой-то… тусклой. У меня был любимый муж, по которому я начинала скучать, стоило ему выйти за дверь, но даже это не спасало. Тогда мне было невдомек, что творчество может обернуться своей изнанкой, стать ядом или наркотиком.

Еще сильнее все осложнилось, когда пришло письмо из крупного издательства, которое специализировалось на выпуске фэнтези. Я надеялась со временем издать свои книги в бумаге, может, даже за свой счет, но их заметили в сети и сделали предложение, от которого вряд ли отказался бы хоть один писатель: авторскую серию, да еще с иллюстрациями отца. Сережа радовался за меня, но когда я ушла в свое драконье царство с головой, это стало всерьез его напрягать.

Пару раз он намекнул осторожно: ему не нравится, что происходит со мной и между нами. Я тихо злилась и продолжала просиживать за ноутбуком большую часть суток. А потом произошел взрыв — видимо, накопилась критическая масса. На этот раз мы не орали, не размахивали руками. Сережа ледяным тоном высказал мне все свои претензии и ушел на работу. Весь день я просидела за ноутбуком, давясь слезами, пережевывая смертельную обиду. Вечером мы не сказали друг другу ни слова. И за следующие два дня тоже. Особо разбегаться по углам в однокомнатной квартире, пусть и большой, было некуда. Он уходил в комнату, я сидела на кухне.

А на третий день вечером, перед его приходом, разморозила в духовке пиццу и достала бутылку вина. Это было похоже на наш первый вечер вдвоем, когда мы вот так же сидели на балконе и пили вино в холодном молчании. А потом я все-таки заговорила, неловко и неуклюже.

Мы разговаривали часов до двух ночи, благо следующий день был выходным. Тяжело и мучительно. С долгими паузами и моими слезами. Трудно было признать, что, казалось бы, безобидное увлечение постепенно и незаметно превратилось в одержимость.

— Настя, я не прошу тебя отказаться от своих книг, — подвел итог Сережа. — Понимаю, что это такое: найти дело по душе. Тем более творческое. Лучше не станет ни тебе, ни мне. Но и так, как сейчас, продолжаться не может. И дело не только во мне. Хотя не очень приятно получать объедки твоего внимания, оставшиеся от драконов. Пойми, я не хочу, чтобы выдуманный мир заменил тебе реальность. Ничем хорошим это не кончится.

Наверно, это напоминало лечение наркомании, которое осложнялось тем, что я должна была не отказаться от зависимости совсем, а только снизить дозу до разумных пределов. И снова я поражалась Сережиному терпению. Он не давил, не заставлял, не отбирал ноутбук, но старался отвлечь — на себя или на что-то интересное, хотя свалившийся невесть откуда ковид поставил крест на разнообразии досуга. Сережа работал на удаленке и днем внимательно следил, чтобы я делала перерывы. Вечера — как мы договорились — только для нас двоих, никакой работы. Смотрели кино, долго разговаривали за ужином, гуляли подальше от скоплений народа, пораньше ложились спать.