— Не возражаешь, если посижу с тобой? — спросил, стараясь говорить спокойно. — В комнате вай-фай не берет.

— А ты не можешь подождать немного? — отрезала она уже знакомым раздраженным тоном. — Пока я не уйду?

Ушел я. Спустился вниз, сел на скамейку, поймал сигнал, решил рабочие вопросы, побродил немного по интернету и поднялся обратно в комнату. Лег на кровать, включил телевизор, полистал каналы. Противное ощущение не уходило. В дверь постучали. Встал, открыл.

Настя стояла на пороге, держа за горлышко бутылку вина, купленную в супермаркете.

— Сереж… извини, пожалуйста. Я… В общем, извини, ладно?

Я молча взял у нее бутылку, достал из кухонного шкафчика два бокала, штопор. Отодвинул ее в сторону и пошел на балкон. Она, чуть помедлив, за мной.

Мы сидели, пили вино и молчали. Смотрели на море внизу, на горы, на городские огни.

— Мир? — спросила Настя робко.

Мне хотелось сказать, что она меня достала всего за один день. Что еще одна такая выходка — и я пошлю ее лесом. И пусть дальше делает что угодно. Сама. Но вместо этого коротко ответил:

— Мир.

Встал и вернулся к себе. И дверь закрыл. На ключ. Долго стоял под душем. Лег в постель. Думал, что сразу засну — но сон не шел.

13

Настя

В тот момент мне показалось, что во рту вспыхнул огненный шар. От неожиданности проглотила, запылало еще и внутри. Когда отдышалась и залила пожар ледяным пивом, подумала, что сейчас убью эту сволочь. Но у него был такой испуганный и виноватый вид, что неожиданно для себя рассмеялась. И все вдруг показалось таким глупым. Мое раздражение, вздорный тон, попытки задеть его. Наша бессмысленная пикировка.

Если уж подписалась на работу, а тем более поспорила с начальницей, надо быть последовательной. Не сумела отказаться — значит, делай свое дело и не срывай недовольство на ни в чем не повинном человеке.

Вообще-то я пыталась убедить себя в этом еще в Питере. И по дороге в Петровац. И сегодня полдня. Повторила миллион раз. Но получалось плохо. Только-только успокаивалась — и тут же заводилась снова. И вдруг все встало на свои места.

Да, это герой не моего романа, и никаких отношений у нас не получится, тут он прав. И слава богу. Потому что не нужно ни мне, ни ему.

Мы вернулись в гостиницу, я разобрала чемодан, сходила к Милице за утюгом, погладила вещи. Задумалась над купальником — какой надеть. Уж точно не ради Сергея, это были мои вечные страдания.

Есть женщины, у которых фетиш — нижнее белье, или туфли, или сумки. А я обожала купальники. Всего у меня их накопилось десятка полтора, самых разных, меньше четырех на море не брала. В этот раз, правда, только три: черный, зеленое монокини, и белый — на конец отпуска, когда уже загорю. Впрочем, для бледной кожи подходил лишь один вариант — черное бикини. Натянула, покрутилась перед зеркалом. Годится.

Фигуры мне стесняться не приходилось. Правда, бабушка Нюта, похожая на пуховую подушку, уверяла, что я слишком худая. «Асенька, мужчины не собаки, чтобы на кости бросаться». Но мужчинам я нравилась именно такой. И себе тоже. Да и мама, унаследовавшая от бабушки склонность к полноте, твердила, что ни в коем случае нельзя распускаться, надо следить за собой. Сама она на шестом десятке держалась в сорок четвертом размере ценой адских усилий: строгой диеты и усиленного фитнеса. Впрочем, и по жизни была такой: железная бизнес-леди, владелица кабельного телеканала и интернет-провайдер из первой питерской десятки. Девочка из деревни, поднявшаяся с нуля.

Любопытно, они с отцом словно не от тех матерей родились. Мама по характеру была копией свекрови — бабушки Полины. Отец, художник-график, — наоборот, мягкий, добрый, как бабушка Нюта. Лучше всего ему удавались иллюстрации к детским книгам — звери, принцессы, волшебники.

Море и солнце всегда действовали на меня умиротворяюще. Вообще это было моей хрустальной мечтой на будущее: маленький домик у теплого моря. Спокойная размеренная жизнь. Чтобы никуда не торопиться, ни о чем не беспокоиться. А еще я хотела писать детские сказки. Возможно, для своих детей. Или внуков. Если они, конечно, когда-нибудь будут. Питер я тоже любила, но это была совсем другая любовь. Жесткая и требовательная, как бабушка Полина. И у меня к нему, и у него ко мне. Можно сказать, почти токсичные отношения. Когда друг друга мучают, но и врозь не могут.

Наплававшись вдоволь, я нежилась на солнышке, пила холодной сок и физически чувствовала, как уходит напряжение. Мы почти не разговаривали. Сергей поглядывал на меня, когда думал, что я этого не замечаю. Нет, ничего от его взглядов внутри не вздрагивало, но и неприятно не было. Захотелось немного задержаться в этом расслабленном состоянии, сделать передышку, чтобы набраться сил на марафон. Поэтому и попросила остаться дома.

После ужина думала залечь на кровать с ноутбуком, сделать заметки для будущей статьи, но вспомнила про балкон. Из комнаты выхода на него не было, дверь обнаружилась в холле — так, что сразу и не заметишь. Устроилась на стуле, положив ноги на перила, начала писать и вдруг услышала внизу голоса.

Говорила и читала я по-английски почти свободно, а вот на слух воспринимала хуже, особенно тихую или быструю речь. Сергей спросил что-то про вай-фай и про балкон, Милица ответила: мол, ваша девушка уже нашла. Я убрала ноги с перил и сцепила зубы. Как будто специально сидела и подслушивала. Они заговорили тише, потом рассмеялись. Я уже не разбирала ни слова, но чувствовала себя крайне паршиво. Ощущение было таким, будто смеялись надо мной. Уж больно ядовито прозвучало это «your girl». Да ясно, мол, никакая она не твоя девушка, раз вы врозь живете и по отдельности платите.

Так, Настя, спокойно. Ты и правда не его девушка, так что нечего тут. И смеются не над тобой. У тебя что, внеплановый ПМС? Чего тебя плющит-то так?

Сергей заглянул на балкон, попросил разрешения присесть, и я уже убрала было ноги со второго стула, но вдруг ляпнула, неожиданно для себя:

— А ты не можешь подождать немного? Пока я не уйду?

Он пожал плечами и ушел, а мне захотелось надавать себе по морде.

Идиотка!

Закрыла ноут и смотрела на море, пока не услышала, как открылась и захлопнулась дверь его комнаты. Достала из холодильника бутылку вина и пошла просить прощения. Мы сидели на балконе, пили вино и молчали. И этот его «мир» нисколько меня не обманул. Он стоически терпел мое дурное настроение весь день, но терпение лопнуло.

Потом я сидела на балконе еще долго. Одна. Давно опустилась ночь. Допив все, что оставалось в бутылке, я подумала, устало, почти безразлично:

Может, Настя, ты боишься, что он тебе все-таки понравится и проиграешь пари? Может, он тебе уже нравится, поэтому ты так и бесишься?

— Не спится?

Сергей стоял в холле, глядя на меня. Я покачала головой.

— Мне тоже. Пойду прогуляюсь немного.

Шаги стихли внизу, а меня вдруг что-то словно подтолкнуло. Вскочила, кинулась в комнату и выглянула в окно, откуда был виден сад и лестница, ведущая вверх, к улице.

Никого. Он не смог бы подняться так быстро.

Значит, и не поднимался.

Ну что ж, Настя, ты сама себе злобная буратина. Проглоти это и живи дальше.


14

Сергей

И снова меня разбудил стук в дверь. Сквозь сон показалось, это Настя зовет идти на море, но сообразил, что сейчас не день, а утро. Часы в телефоне показывали половину девятого. Это во сколько же я вернулся? В час? Или позже?

Ощущение было похоже на похмелье, только не физическое. Бывают ситуации, когда как ни поступи, все равно окажешься мудаком.

— Сереж, завтрак готов, — крикнула Настя.

— Десять минут, — отозвался я, выбираясь из-под простыни.

Мы не договаривались об очередности, но, видимо, она сегодня добровольно взяла на себя обязанности повара. Чувствуя вину?

Глупости все это. Какая там вина? Люди до визга предсказуемы и банальны. Даже у сумасшедших есть своя логика. Если поведение кажется странным, ты просто не знаешь причины. Наверняка и Настино имело свое объяснение. Не обязательно «тупая истеричка». У меня было несколько вариантов, но наиболее правдоподобным выглядело то, что она собиралась в отпуск вовсе не с подругой. Поссорилась или разошлась с парнем, сгоряча назло ему решила поехать с первым попавшимся. Но не рассчитала силы. И хотелось бы сделать хорошую мину при плохой игре, а не выходит. Потому что я не он. Тут хоть на уши встань, а все равно будешь раздражать.

Быстро оделся, умылся. Зачем-то выглянул в окно. Милица, как и вчера утром, подметала двор. Видимо, почувствовала взгляд, подняла голову, улыбнулась нервно. Отвернулась.

Нормально, что тут скажешь.

Настя уже накрывала на стол — маленький, круглый, на котором мало что помещалось. Поставила передо мной тарелку с глазуньей, другую — с нарезкой сыра и колбасы. Кое-как пристроила корзиночку с хлебом, блюдце с кирпичиком масла. Налила соку и кофе.

— А ты что? — возмутился я.

Насыпав в миску хлопьев из коробки, Настя залила их молоком, села напротив.

— Я так привыкла. Овсянка и кофе.

— Я прямо чувствую себя каким-то обжорой. Робин-Бобин…

— Барабек, — подхватила она. — Скушал сорок человек. Папа мой иллюстрировал переиздание. Он художник, детские книги оформляет. И такой там у него получился колоритный Робин-Бобин.

Она говорила и улыбалась, но улыбка выглядела как приклеенная.

— Собирайся, — сказал я, когда мы закончили. — Посуду пока помою.

Она упорхнула в ванную, а я мыл тарелки, ставил их в сушилку и думал о том, что поговорить все-таки придется. И прикидывал возможные варианты разговора. Но вышло все совсем не так, как рассчитывал.