– А ты перестань ходить вокруг да около, – пригладив растрепавшуюся косу стажерки, я приобняла ее за плечи и припечатала: – и скажи, наконец, Назарову, что он тебе симпатичен.

Брачные танцы этих уникумов давно надоели всему коллективу, но лезть на рожон никто не осмеливался. Справедливо опасаясь острого на язык Петра и не менее бойкую Анечку. Ну а то, что от дурного настроения властителей кухни страдала и знойный администратор, и улыбчивый бариста, можно было пережить. Коли помутнение случалось не чаще, чем раз в два дня.

Выступив голосом разума, я нагло воспользовалась воцарившимся кратковременным ступором. Смирившись с тем, что меня либо прибьют этим самым сотейником, когда придут в себя, и даже цветочки на могилке не оставят. Либо расцелуют в обе щеки за услуги Купидона, что, правда, менее вероятно. Так что я схватила поднос, порывистым движением вернув съехавшие очки на место, и, звонко цокая невысокими каблуками, прошествовала в полупустой зал. Выхватывая взглядом дальний столик с моей любимой гостьей за ним, изменившей своим привычкам и посетившей «Карамель» ближе к полуночи. А не ранним утром, как это прежде бывало.

– Елизавета Андреевна, – я кивнула брюнетке, положив перед ней меню. И отметив и горевшие странным блеском глаза, и небрежный внешний вид.

На смену обязательному классическому костюму пришла свободная белая рубашка, заправленная в короткие рванные шорты из варёной джинсы. Туфли же проиграли неравную битву девчачьим ярко-розовым кедам с россыпью из мерцавших в искусственном свете страз.

– Лиза, – поправила меня гостья, цепляясь пальцами с нежным бежевым маникюром за воротник и криво ухмыляясь уголком рта.

– Двойной эспрессо с долькой лимона и маленькую сырную тарелку? – больше для проформы повторила неизменный заказ и удивленно вскинула бровь, когда брюнетка отрицательно покачала головой, с силой захлопнув меню.

– Двойную текиллу с лаймом, капкейк с вишенкой от шефа и вон того красивого мальчика, – слишком громко провозгласила брюнетка, отчего высокий темноглазый бариста в один миг залился мягким смущенным румянцем.

– Я обязательно передам Роману ваше пожелание, – я вежливо пропела, насмотревшись всякого за несколько лет в «Карамели». Отучишься тут удивляться, когда степенный владелец оного заведения на спор с друзьями переодевается в женское платье и, ничуть не тушуясь, пляшет канкан на нехилой высоты каблуках. Мимоходом умудряясь посылать воздушные поцелуи официанткам и вторить нехитрой мелодии фальшивым басом.

Высунувшийся в проход Назаров преображением постоянной клиентки впечатлился и под пристальным надзором стажерки соорудил капкейк размером в два раза больше обычно. Еще и вишенку выбирал так долго, что я уже начала опасаться за сохранность Анечкиной косы и нервов.

– Семь лет! – рвано хохотнула Лиза, когда я вернулась с ее заказом. Откинув упавшую на глаза челку, брюнетка с надрывом продолжила, остервенело вертя появившуюся на безымянном пальце правой руки золотистую металлическую полоску. – Семь гребаных лет я методично сжигала мосты, стирала воспоминания, чтобы…

– Что? – отчего-то было важно узнать хоть немножко о личных демонах Елизаветы Истоминой, еще недавно казавшейся идеалом дисциплинированности и рационализма.

– Чтобы карма подкинула мне на стол контракт с фирмой, директором которой является Александр свет Владимирович. Мать его за ногу. От притяжения к которому я и бежала, – отправив вишенку в красивый рот в форме сердечка, Лизавета стащила мешавшее ей кольцо и засунула украшение в карман шорт, возводя нелепость ситуации в квадрат: – в день моей помолвки с другим мужчиной.

– И что будете делать?

– Я же мазохистка, – фыркнула девушка, одним махом опрокидывая в себя содержимое рюмки и вызывая небольшой приступ зависти от того, как изящно она вытирает остатки алкоголя с накрашенных рубиново-красной помадой губ. – Подпишу, конечно.

– Красивого мальчика заказывали? – как черт из табакерки, Ромка выскочил из-за спины Лизы и поставил перед ней еще одну порцию спиртного, лукаво подмигивая и не скупясь на комплименты: – самой красивой гостье за счет заведения.

– Льстец, – благодарно улыбнувшись парню и с неприкрытым удовольствием слизывая кристаллики соли со стекла, Истомина, на бис повторив трюк с текилой. И, безошибочно определив восхищение по моим широко распахнувшимся глазам, серьезно обронила: – любовь – это больно, Вика.

Глава 26

Егор


Свобода начинается со слова «нет»,

когда ты упрямо мотаешь головой,

утираешь ледяной пот и встаешь

один против всех.

(с) «Иди куда хочешь», Генри Лайон Олди.


Глядя на пыхтевшего, словно доисторический паровоз друга, Егор допустил мысль, что все же погорячился. И переборщил, да. Выбрав в качестве цели неприступную пышечку, на удивление, знавшую себе цену и не собиравшуюся подпускать Веселовского ближе, чем на расстояние пистолетного выстрела.

В унисон погоде и прохудившемуся небу, Пашка был хмур, не общителен и сосредоточен на сплетении проволоки, деревяшки и бумаги во что-то невнятное. Абсолютно не походившее на предмет его обожания, но почему-то напоминавшее...

– Кукла Вуду? Серьезно? – Потапов сцедил смешок в кулак, на всякий случай отодвинувшись от помешавшегося на нетрадиционных способах обольщения приятеля. – На войне и в любви все средства хороши?

– Закройся, – сердито буркнул и без того не слишком дружелюбный Веселовский, когда деревяшка от его стараний разлетелась на три разноразмерные щепки, одна из которых щелкнула шатена по носу. Удрученный сим фактом Павел тяжело вздохнул и, покосившись краем глаза на Егора, с притворной добротой поинтересовался: – сам что будешь делать, когда Вика узнает?

– Будем решать проблемы по мере их поступления, – Потап неопределенно пожал плечами, вытаскивая из пальцев Веселовского останки неудавшейся поделки и точным движением отправляя оные в мусорку.

 Насвистывая бравурную мелодию, Егор направился за очередной порцией кофе, вместе с зевком давя дурное предчувствие, ворочавшееся глубоко внутри. Отказаться от заключенного на отличницу пари не позволяла пресловутая гордость, признаться во всем Вике – опасение порвать тонкую нить доверия, протянувшуюся между ними. Так что, не придумав ничего дельного, блондин продолжал оттягивать неизбежный момент, легкомысленно надеясь: а вдруг пронесет.

На пару секунд выпав из реальности, Потапов слишком резко повернулся и, не удержав равновесия, опрокинул стаканчик с кофе на господина в стильном, явно дорогом кашемировом пуловере молочного цвета. Сосредоточившись на расплывшейся грязно-коричневой кляксе, блондин далеко не сразу сообразил, что только что нанес ущерб гардеробу собственного отца.

– Егор, – Николай Леонтьевич поморщился, не скрывая недовольства оплошностью отпрыска и мысленно перекраивая планы, включавшие в себя две деловые встречи, партию в теннис со старым приятелем и поездку к любовнице.

– А ты каким ветром? – Потапов-младший раскаяния по поводу произошедшего не испытал, напротив, ощутил странное удовлетворение от того, что всегда идеальный образ отца, пусть и ненадолго, стал неидеальным. И можно было не париться по поводу надетого впопыхах слишком простого черного свитера с небольшой каплей белой краски на правом рукаве. Так же, как и по поводу скромных часов с потертым кожаным ремешком на левом запястье, которые люто ненавидел Николай Леонтьевич.

– У декана твоего был, успеваемостью поинтересовался, – слетевшая с тонких губ мужчины ложь не выдерживала никакой критики, потому что за все время обучения Егора Потапов-старший не появился в стенах университета ни разу. Даже когда на капоте автомобиля того самого декана обнаружилась весьма интересная надпись с совсем уж неприличной картинкой, дело закончилось внушительной суммой, перечисленной на счет университета в благотворительных целях.

 – Ты бы лучше мне в детстве сказки рассказывал, – ехидно бросил блондин через плечо, выходя на порог и с разбегу запрыгивая на перила. Вытягивая вперед ноги и скатываясь вниз под неодобрительным взглядом отца и восхищенно-завистливым – первокурсника в смешной детской шапке с изображением пикачу *[1]. Не дожидаясь, пока отец его нагонит, Егор вышел на парковку и по привычке облокотился на капот своего железного друга.

Николай Леонтьевич шел не спеша, одной рукой удерживая мобильный, а второй вытаскивая из кармана темно-синих классических брюк неизменный портсигар. С сигаретой в зубах, Потапов-старший был похож на героя какого-нибудь блокбастера, никогда не оборачивающегося на взрыв. Даже если горит целый город. Даже если полыхает огнем вся, черт возьми, планета.

– Мне нужно, чтобы ты сошелся с дочкой Семенова.

– А мне нужен порш кайен, вилла на Мальдивах и миллион долларов США, – парировал Егор, картинно загибая пальцы и не тушуясь перед мрачневшим отцом. Выводя носком кроссовка знак бесконечности, блондин скрестил руки на груди и, демонстрируя завидное равнодушие, поинтересовался: – с какой радости?

– С той, что Семенов не хочет начинать перспективный проект, пока его дочка расстроена, – Николай Леонтьевич выдержал паузу, прикуривая очередную сигарету, и, выпуская несколько колец дыма, продолжил: – из-за того что мой сын с ней расстался.

– И больше танцевать на этих гребаных граблях не собирается, – отрубил Потап, оживляясь при виде знакомого силуэта, показавшегося в конце парковки. И тщетно борясь с желанием скорее свернуть бесперспективный разговор и утащить Вику как можно дальше от разведшего бурную деятельность родителя.

– Егор, – гневные нотки в низком с бархатной хрипотцой голосе сигнализировали о том, что терпение Потапова-старшего на пределе, но блондин уже ничего не слышал, отталкиваясь от прохладного металла в попытке обогнуть стоявшую на пути преграду. И несказанно удивляясь от того, то эта самая преграда не только говорит, но еще и цепляется за рукав его свитера: – Егор, я прошу по-хорошему.