Волшин… Отдельная тема. Он так и продолжал виться вокруг меня. Куда ни повернешься — везде его ухмыляющаяся физиономия. Тоже издевался, но по-другому. В его глазах я видела интерес. Искренний, неподдельный, он явно получал удовольствие от наших пикировок, а еще постоянно пытался облапать, зажать где-нибудь. Неандерталец хренов. Самэц! Правда, надо отдать ему должное, он никогда не присоединялся к коллективной травле, предпочитая изводить меня в индивидуальном порядке. По-моему, я ему нравлюсь. И по-моему, ему не нравится, что Мерз первым ко мне покатил.

Кстати, о Меранове. Он затаился. Стабильно делал вид, что не видит меня, что меня попросту не существует. Это напрягало. По разным причинам.

Мне не нравился вот это отстраненный игнор с его стороны. Наверное, потому что я больная. Потому что мне хреново смотреть, как он со своей Иркой зажимается на переменах, как они ходят за руку. Я ревновала, как последняя дура, давилась своими эмоциями, и никак не удавалось избавиться от колючего узла в груди. Не знаю, как он это делал, но я с каждым днем все сильнее насаживалась на крючок. Сидела на занятиях и все силы прикладывала, чтобы не поворачиваться в его сторону. Чувствовала его на каком-то зверином уровне. И сердце гудело, как трансформаторная будка. Больная зависимость, с которой не справиться.

Другая причина, по которой меня напрягало молчание Захара — это то, что я ему не доверяла. Не мог он меня оставить в покое. Просто не мог и все. Стоит только расслабиться, и он ударит. Сильно и не жалея.

***

В четверг нам должны были сообщить оценки за большую курсовую работу, которую мы сдавали на прошлой неделе. Одногруппники дергались, опасаясь оценки Тимофеича, а я, наоборот, была спокойна, словно удав. Курсовик оказался сложным, я с ним просидела не одну ночь, но в итоге справилась. На пять баллов не рассчитывала, но вот на твердую четверку надеялась.

Борис Тимофеевич показался мне преподавателем, которому на все наплевать. Говорил размеренно, голос никогда не повышал, эмоций не показывал, со студентами держался отстраненно. Даже когда бестолковый студент лажал, он спокойно говорил «придете на пересдачу» и все. Я не могла взять в голову, почему его все боялись.

Когда он зашел в аудиторию, все вытянулись по струнке, и было слышно, как за окном лениво падает капель. Он прошел к столу, сел, не торопясь раскрыл папку, в которой принес наши работы, и начал озвучивать результаты.

— Антонова — три. Белкина — четыре с минусом. Волшин — три. Дмитриев — незачет...

И так дальше по списку. Поддавшись общему волнению, я ждала свой результат, затаив дыхание, и очень удивилась, когда меня не прозвучало на букву «О». И вообще не прозвучало.

— Все услышали свои оценки? — уточнил он, складывая наши работы стопкой.

Я вскинула кверху руку:

— Вы меня пропустили.

Он поднял взгляд от бумаг и посмотрел на меня так, что внутри все перевернулось.

— А вы у нас…

— Анна Осипова, — подсказала я.

— Осипова, — хмыкнул он и снова открыл свою папку. Там осталась последняя работа. Моя, — незачет.

Меня будто по голове пыльным мешком огрели.

— То есть как незачет? Я все сделала!

— Если под «сделала» вы понимаете «надергала кусков не пойми откуда», то да, — он был невозмутим как танк, а меня начинало потряхивать.

— Я не понимаю…

Он взял маркер и отошел к доске. Я снова вскинула руку:

— Я хочу посмотреть свою работу!

— Все просмотры после занятия.

Я не дотерплю до конца пары. Меня просто разорвет.

— Мне надо увидеть сейчас, — произнесла с нажимом. Преподаватель вопросительно вскинул брови, а группа вообще притихла, словно кругом не люди, а статуи.

Я не отвела взгляда, продолжала смотреть ему в глаза, а легкие еле справлялись со своей задачей. Каждый вдох — кислотой по венам.

— Раз так настаиваете… — Борис Тимофеевич указал на мою курсовую, — прошу.

Я вскочила со своего места и со всех ног бросилась к преподавательскому столу. На титульном листе красовалось слово «незачет», выведенное красной ручкой, и аккуратная сложная подпись. Трясущимися руками открыла первую страницу, вторую, пятую. Все нормально. Я не понимаю претензий. Чем он недоволен? Все ведь нормально.

Потом я перевернула еще лист, и у меня глаза на лоб полезли. Какие-то нелепые цифры, выводы из разряда «потому что гладиолус». Кривые графики.

— Что это? — растерянно листала дальше.

— Ваше работа, если я не ошибаюсь, — голос у преподавателя был студеный, как океан, — не знаю, на что вы рассчитывали, подсовывая мне такое. Это позор.

— Это не моя работа, — процедила сквозь зубы, — ее подменили!

— Конечно, — он равнодушно улыбнулся, — я так и подумал.

— Я правду говорю. Я не писала такого!

— Вы либо непроходимо… наивная, — он заменил неприятное слово на более вежливый эквивалент, — либо недопустимо наглая. Так или иначе, но у вас незачет.

— Это не моя работа, — снова повторила, но меня не слушали.

— Садитесь, Осипова. Не разочаровывайте меня еще больше. — Я хотела возмутиться, но он смерил меня таким взглядом, что слова в горле застряли. — Садитесь. Нам пора приступать к новой теме.

Удары в висках, словно колокол. И дыхание сорвалось, как после забега. У меня не было слов, не было сил спорить. Шоковое состояние.

Бросила проклятую курсовую обратно на преподавательский стол и пошла к своему месту, не в состоянии справиться с тем, что творилось внутри. Как так-то? Что это за бред? Что за подстава?

Подстава…

В глазах потемнело.

Я зажмурилась, задержала дыхание, а потом медленно обернулась.

Мерз, как всегда, сидел на последней парте и в этот раз не игнорировал меня. Смотрел в упор, без единой эмоции. Просто равнодушно наблюдал за моим провалом.

Под сердцем оборвалось. Заболело так, что не вдохнуть.

Это его рук дело. Его! Не зря я боялась и ждала. Ему скучно просто так цеплять, делать мелкие пакости. Он предпочитает действовать наверняка, с максимальным уроном.

***

— Ань, ты чего какая бледная? — поинтересовалась Аллочка и тут же бесцеремонно приложила руку к моему лбу. — Заболела, что ли?

Она позвонила мне днем, во время своего перерыва, и предложила пообедать в кафе рядом с универом. Аппетита совершенно не было, но я согласилась. Хотелось пообщаться с кем-то адекватным, с кем-то, кто не будет плевать ядом в мою сторону.

— Нет. Здорова, как лошадь, — я невесело усмехнулась и продолжила копаться в тарелке с макаронами.

— Что же тогда? — не унималась заботливая тетя. — Какие-то проблемы?

Я задумчиво посмотрела на нее, потом перевела взгляд на окно. Последние дни выдались на удивление теплыми, и снег начал активно таять, теряя свою привлекательную белизну, превращаясь в нечто серое, грязное, унылое. Такое же, как мое состояние сегодня. Да в и предыдущие дни.

— Аня! — раздался недовольный оклик.

— Прости, я задумалась.

— Ты словно в другое измерение провалилась!

Неплохо было бы. Раз! И в другом мире, без всех этих проблем. Но мечтать не вредно.

— Я размышляла о том, как же сильно ты была права, когда сказала, что моя новая группа полна сволочей.

Алла тут же перестала улыбаться и стала совершенно серьезной.

— Достали?

— Мягко сказано. Но описывать не буду. Не проси, — подняла руку, останавливая поток вопросов, — нет желания снова это вспоминать.

— Жалеешь, что перевелась?

— Нет. Жалею, что попал в эту группу, — я с надеждой посмотрела на Аллочку, — слушай, а может, есть шанс перейти на другой факультет?

— Смеешься? За пару месяцев до защиты? Я еле уговорила, чтобы тебя сюда взяли.

Надежда угасла так же быстро, как и появилась.

— Ты права. Никому не нужна студентка, которая сама не знает, чего хочет, и мечется из стороны в сторону.

— Кстати, как дела с учебой. Нормально? Долгов не нахватала?

— Ай, — я только отмахнулась, — с переменным успехом.

— Издеваешься? — тут же возмутилась она. — С каким переменным успехом?! Я лично к ректору в ноги падала, когда за тебя просила! Говорила, что ты умница, красавица и вообще просто чудо, а не студентка! А ты с переменным успехом! Что-то не сдала? Прогуляла? Поругалась с преподавателем?

— Ну не то, чтобы поругалась… — уклончиво протянула я.

— Так! Аня! — рявкнула Алла. — Живо рассказывай, что ты натворила.

— Да ничего я не натворила! Это как раз к вопросу о том, что у меня в группе сборище сволочей.

— Анна! — прорычала тетушка так, что стоящая неподалеку официантка испуганно подскочила.

— Что ты вопишь? — я зашикала на нее, пытаясь утихомирить разбушевавшуюся родственницу.

— Рассказывай! — буквально приказала она.

Вот приставучая!

— Ладно. Я получила незачет по курсовой, — Алла открыла было рот, чтобы отчитать меня за нерадивость, но я ее опередила. — Какой-то гад подменил мою работу, а Борис Тимофеевич решил, что я решила смухлевать и подсунула ему халтуру.

— Тимофеич? Ты умудрилась облажаться у Тимофеича?! — Алла застонала и уткнулась себе в ладони.

— Я же говорю, меня подставили…

— Аня, это катастрофа, — произнесла она трагическим голосом. — Белов самый принципиальный преподаватель во всем университете. Он ничего не прощает. Ничего не забывает.

— Прямо рыцарь без страха и упрека, — я попыталась пошутить.

Но Алла посмотрела на меня, как на конченую идиотку.

— Он входит в дипломную комиссию. К его мнению всегда прислушиваются, поэтому иметь Тимофеевича во врагах — гиблое дело. Были случаи, когда он круглых отличников, идущих на красный диплом, опускал так, что еле на тройку набирали. И я тебе ничем не смогу помочь, у нас с ним отношения более чем прохладные.