Пока я боролась со своим внутренним ураганом, гонщики вылезли из автомобилей. Гомон постепенно утих, и все замерли, ожидая, что будет дальше.

— Оса моя, — голос у Меранова сбивался, будто он пробежал сотню километров без остановки.

Я приоткрыла один глаз и испуганно посмотрела на столичного гостя. Тот был зол. Настолько, что эта злость волнами расходилась во все стороны.

— С хера ли?

— Тебе напомнить ставки?

— А смысл? — Гордеев ухмыльнулся, а у меня по спине градом покатился холодный пот.

Он не отпустит меня! Не отпустит! Ден поставил меня на кон, потому что был уверен в своей победе! Сейчас скажет, что все это шутка, схватит меня за руку и утащит с этого праздника жизни!

— Отказываешься от своих слов? — в лоб спросил Меранов, и тут же вокруг повисла гробовая тишина. — Ну так скажи об этом вслух. При всех.

Хитрый сукин сын, сделал единственное, что могло пронять Гордеева. Он сыграл на публичности, поймал на слове перед целой толпой, перед десятком мобильных камер, перед сотней глаз, с жадным нетерпением ожидающих дальнейшего развития событий. И, хвала Интернету, сегодняшние события мигом окажутся достоянием сети, а не только нашего захолустья.

Мерз все просчитал правильно. Если и было в этом мире что-то, чем дорожил Денис — это репутация среди таких же, как он, среди хозяев ночных улиц. И именно она сейчас стояла под ударом. Ему не простят, если он откажется от своих слов и попробует силой меня отсюда увезти. Не простят того, что не смог достойно проиграть.

Пойти на попятный после того как заключил спор и проиграл — хуже нет. Такие люди сразу становятся посмешищем в чужих глазах, слабаками, изгоями… А Ден привык блистать, привык к тому, что у него статус легенды, небожителя. Он этим жил, дышал и как бы ему ни хотелось удержать меня в клетке, собственная репутация ему дороже.

— Хорошо, — процедил сквозь зубы и слегка склонил голову, обозначая капитуляцию.

— Ты отпускаешь Осу? — вмешался распорядитель. По-моему, после последней гонки он сам находился в адреналиновом опьянении. Как и все остальные.

— Конечно. Такой был уговор.

Гордеев, как всегда, великолепно справился со своими эмоциями, загнал их под железную маску. Посмотрел на меня и подмигнул весело. Почти. Мне захотелось забиться в самый темный угол и не вылезать, а народ, наоборот, одобрительно загудел. Конечно, красавец Гордеев всегда на высоте, даже если проигрывает. Кумир, мать его. Звезда миллионов.

— Не просто отпускаешь, — холодно напомнил Меранов, — а убираешь все видео.

— Так-так, что за видео? — тут же подхватил распорядитель, еще больше разжигая всеобщий интерес, — рассказывайте! У нас секретов нет.

Я похолодела, внезапно испугавшись, что сейчас Ден вывалит всю правду по поводу того самого видео. Наверное, на моем лице отражался такой дикий ужас, что парень удовлетворенно ухмыльнулся:

— Домашнее порно, конечно, — в очередной раз выставил меня распутной девкой.

Кто-то засмеялся, кто-то заулюлюкал. Мне было плевать. Я готова перед всеми ними станцевать стриптиз или устроить голое дефиле, лишь бы Ден оставил меня в покое. Навсегда.

— Удаляй. Прямо сейчас.

Денис посмотрел на него, словно волк, готовый к броску. На скулах играли желваки, руки в карманах сжались в кулаки, но, несмотря на это, голос с него был ровный:

— Без проблем, — достал телефон, набрал пароль, показал файл распорядителю, потом чуть ли не ткнул мобильником Меранову в нос.

Захар только головой кивнул, чтобы я ближе подошла:

— Это?

Я с опаской шагнула к Гордееву, чувствуя, как он прожигает меня лютым взглядом, быстро посмотрела на экран и, увидев знакомую картинку, тут же отступила.

— Да, это оно.

— Удаляй.

Ден демонстративно нажал кнопку удалить, поднял телефон над головой, показывая пустую папку.

— Доволен?

— У тебя еще эта запись есть в почтовом архиве, — выпалила я, за что была удостоена очередного пылкого взора.

— Мухлюет, — громко произнёс Волшин, который стоял неподалеку и все записывал на телефон.

Снова поднялся гомон.

— Мы не любим, когда мухлюют, — вмешался распорядитель, — правила для всех равны.

— Просто забыл, — Ден снова начинал злиться, но ему приходилось держать себя в руках. Терять маску непоколебимого кумира очень не хотелось. Один раз слетит — обратно не натянешь.

— Удаляй, — Захар, все так же тяжело дыша, цедил сквозь зубы, по слогам, — иначе я подумаю, что ты пытаешься увернуться от обязательств. И планируешь снова потянуть свои лапы к Осиповой, когда рядом никого не будет.

— Ничего к ней не потянется. Все. Удалил. И в почте, и в облаке, и с телефона. Отовсюду, — он жестко тыкал пальцами по экрану, удаляя компромат на меня, а затем посмотрел в мою сторону, — Радуйся, Оса. Ты свободна.

Ты свободна.

Эти слова гудели в ушах, затмевая собой все остальное.

Свободна.

Надо выдохнуть, но у меня не получалось. Я просто не могла поверить, что, наконец, все закончилось.


Дальше я не могла ни слушать, не смотреть. Мне срочно нужно было оказаться одной, без всех этих любопытных, жадных до чужих драм взглядов, без слов, которые я даже не понимала.

Свободна…

Я отступила. Попятилась. Все дальше и дальше просачиваясь в толпу. Кому-то наступала на ноги, кого-то бессовестно толкала локтями, что-то лепетала в ответ, не в состоянии разобрать чужие лица. Кто-то пытался меня удержать, хватая за руки, я лишь вырывалась и продолжала свое отступление, пока не оказалась у пикапов, выполняющих роль ограждения.

Пошатываясь из стороны в сторону, прошла между ними, упираясь ладонями на еще теплые капоты. Мне просто нужна была опора. Хоть что-то, иначе просто сползу на землю, как съехавший с крыши сугроб.

Сделав еще несколько неуверенных шагов, я зашла в густую тень. Остановилась. Обхватила себя руками, пытаясь отдышаться, осознать, прийти в себя. Только не получалось. Перед глазами все еще стояла последняя гонка, я все еще слышала рев моторов и оглушающе-тихое «ты свободна».

Мне было страшно.

Я боялась проснуться, открыть глаза и обнаружить себя в общаговской постели, под тонким драным одеялом, один на один со своими проблемами, с дамокловым мечом, занесенным над моей головой. К безысходности привыкаешь. Она въедается под кожу, прорастает внутрь, перестает казаться чем-то ужасным. Она просто есть. Клубится вокруг, приглушая собой все яркие краски. С ней можно жить, существовать. А вот с разбитыми надеждами очень трудно, порой нестерпимо больно. И сейчас я опасалась именно этого. Что едва проклюнувшиеся ростки робкой надежды, окажутся растоптаны суровой реальностью.

Я ущипнула себя за локоть, потом за бок, за нос. Похлопала по щекам, пытаясь проснуться, вынырнуть из столь прекрасного, но одновременно жестокого сна.

Но сколько я себя ни мучила, ничего вокруг не менялось. Все та же загородная трасса, те же ошалелые от сегодняшних событий люди, те же машины, те же яркие звезды над головой. Я запрокинула голову и уставилась на них, внезапно осознав, что давным-давно перестала восхищаться красотой ночи. Ведь красиво… По-настоящему… И темные силуэты деревьев, подступающих к дороге, и стрекотание сверчков, и даже широкая лента дороги, теряющаяся в темноте. Во всем есть своя красота.

Сердце отмеряло рваный ритм, то разгонялось до невозможности, то замирало, пропуская удары, а я все стояла, смотрела по сторонам, пряталась ото всех остальных, и не знала, что делать дальше.

Я словно потерялась. Провалилась под лед и даже не пыталась выплыть.

Это не сон.

Это действительно не сон. Гонка. Мерз. Ультиматум. Гордеев. Свобода.

В голове не укладывалось. Я шумно выдохнула, уткнулась лицом в ладони и замерла.

— Только не говори, что опять ревешь.

Внутри что-то щелкнуло. Сломалось. Рассыпалось на осколки, и горячей лавой прошлось по венам.

— Даже не думала, — прошелестела еле слышно.

— Это хорошо. А то мне уже начало казаться, что ты только и можешь, что слезы лить.

Мерз… такой Мерз.

Я отняла руки от лица и посмотрела на него так, словно впервые вижу. Кто бы мог подумать, что именно он выцарапает для меня билет в свободную жизнь? Тот самый черт, что поспорил на меня при первой же встрече. Гаденыш, который подставлял меня на все лады и возглавлял травлю, теперь сделал для меня то, о чем я и мечтать не могла.

— Гордеев все еще здесь?

— Уехал. Унесся прочь, как ураган, будто ему шлея под хвост попала.

Я прикрыла глаза, пытаясь свыкнуться с новой реальностью.

Уехал. Насовсем. Я больше его не увижу. Никогда.

Не помереть бы от счастья. Бедное мое сердце, оно сегодня колотится просто на износ, на разрыв, на грани инфаркта.

— Почему ты на меня не смотрел?!

Меранов усмехнулся:

— Я просто от ревности давился.

— Давился он! — тряхнула головой, пытаясь разогнать непрекращающийся шум в висках.

Откат накрыл. Жестокий. Аж до тошноты. Слабость такая, что едва на ногах удавалось держаться.

— Мне надо было обойти его в гонке, а если бы на тебя посмотрел — то не сдержался бы и устроил драку.

— Я бы с радостью посмотрела, как вы друг другу морды бьете, — растерянно протянула я, — поломали бы друг другу носы и ребра, раскидали бы по сторонам брови, зубы…

— Все, Оса вернулась, — усмехнулся Мерз, — снова кусаться начала?

— Оса в шоке. Да что там в шоке. Почти в коме, — через силу произнесла я.

Где-то поодаль не утихали радостные вопли, кто-то опять выбрался на трассу, заезды возобновились. Там продолжалась жизнь, а вокруг нас она будто замерла, притихла.

— Может, сбежим отсюда, пока о нас снова не вспомнили и не вытащили в круг почета? — предложил Захар. — Если честно, на сегодня с меня хватит.