– Это и в самом деле ты? – Бадди испуганно таращится на меня. – Что случилось? Ты выиграла в лотерею? – На нем, как всегда, высокие сапоги, линялые джинсы, и вообще он мне ни к селу, ни к городу. Он категорически отказывается идти в «Бушери», поэтому мы отправляемся в китайский ресторанчик за углом, там он чувствует себя в своей тарелке. (Зато я там выгляжу, как экзотическая птица.)

Мы заказываем суп из спаржи, китайскую лапшу с бамбуком и сморчками, тофу с экзотическими приправами, к этому два салата, а на десерт – засахаренный имбирь и маленькие белые коржики. Все очень вкусно, но Бадди почти не ест. Сидит как в воду опущенный.

– Ты обручилась? – спрашивает он наконец, не сводя глаз с моего перстня. – Откуда он у тебя?

– От моей тети из Канады.

– Раньше ты его никогда не носила.

– Да. Я его потеряла. А сегодня снова нашла, через два месяца. Это я хочу отпраздновать.

– Он ценный? Я киваю.

– Старый фамильный перстень, такой ничем не заменишь.

Бадди успокаивается. Кольцо не от мужчины. Лишь теперь он с аппетитом принимается за еду.

А я наблюдаю за тем, что происходит за соседним столиком. Рядом с нами сидит в одиночестве женщина. Шатенка, коротко подстрижена. Темная помада. Лицо, которое тут же снова забываешь. Она пьет сливовую водку и наблюдает за группой французов из четырех женщин и пятерых мужчин, сидящих напротив. Когда мужчина без пары смотрит в мою сторону, она поднимает свою рюмку и демонстративно пьет за его здоровье. Он удивлен, однако тоже поднимает свой бокал, даже улыбается, но тут же снова отворачивается и продолжает разговор с другими. Тут эта дама встает, протискивается мимо меня и Бадди, садится рядом с мужчиной на свободный стул и, выразительно посмотрев на него, говорит:

– Извини, что я тебе мешаю, но мне сегодня так плохо. Поговори со мной!

От неожиданности у меня чуть не вываливаются палочки из рук. Это самый смелый (и хитроумный) способ знакомства, который я встречала. Могу поспорить, что он сработает!

Срабатывает действительно моментально. Молодой человек явно ошеломлен, но склоняет к ней голову. Она придвигается ближе и что-то шепчет ему на ухо. На что он предлагает ей бокал вина, и вот уже оба углублены в разговор. Через несколько минут (пока соседи по столу хихикают и шушукаются) мужчина встает, платит, раскланивается со всеми и удаляется со своей новой знакомой.

Но соль в реакции четырех оставшихся за столом мужчин. Они находят все происшедшее замечательным. Ни один не шокирован, все лопаются от зависти.

– Со мной такого никогда не бывает, – сетует один в полный голос, не обращая внимания на уязвленную подругу, сидящую рядом. – Везет Полю, и мозгов не надо. – И все мужчины сходятся на том, что надо почаще выходить одному, чтобы быть свободным для таких приключений. Бадди тоже под сильным впечатлением.

– Видела? – спрашивает он и двусмысленно ухмыляется. – Удачливый парень:

Я ничего не говорю. Но думаю о своем. Зачем, спрашивается, миллионы женщин ждут, когда с ними заговорят, если достаточно нескольких слов – и ты уже имеешь то, что хочешь? Особа была даже не смазлива. Она не была ни молодой, ни очаровательной, ни волнующей, ни интересной. Но у нее была решительность. А решительность вознаграждается. Да, мои дорогие. Решительность, отвага – вот в чем соль, вот самое главное в жизни.

В Торонто у меня однажды хватило решимости вырезать дыру на абсолютно новом платье. И это окупилось. Это было в начале моего знакомства с Тристрамом, я была влюблена, как никогда прежде, каждый его взгляд, предназначавшийся не мне, сводил меня с ума. Мы были в компании. Тристрам весь вечер болтал с какими-то женщинами, а меня не замечал. Тогда я пошла в ванную, нашла ножницы и, не раздумывая ни секунды, вырезала самое смелое декольте в своей жизни. Мне, конечно, было жалко красивую шерсть, платье подарила мне мама – черное, глухое, благопристойное, но я не могла оставаться дальше незамеченной. И я действовала радикально!

Только я вышла из ванной со своим откровенным декольте, как все мужчины повисли на мне гроздьями. Тристрам не мог понять причины, а когда увидел, с типично английской сдержанностью не показал своего шока. Я с удовлетворением наблюдала, как он кипел от ревности. С того дня он никогда не бросал меня одну в компаниях. Тогда же мне пришла в голову идея с платьем на пуговках. (Вырезать дырки все-таки накладно.)

– Бадди, я ставлю бутылку шампанского.

– Где, здесь?

– Где хочешь.

– В «Труа Мэйе»!

– Прекрасно! – Я зову официанта и плачу. (Деньги, ключи и удостоверение у меня в маленькой матерчатой сумочке, спрятанной под туникой на юбке.) Потом мы рука об руку шагаем в любимое кафе Бадди. Берем там бутылку французского шампанского и слушаем новую группу из Лиона. Французский джаз. Почему бы и нет? Это друзья Бадди, играют они хорошо и с годами будут играть еще лучше. Но в отеле «Меридьен» сегодня играет Диззи Гиллеспи, знаменитый американский трубач, со своими новыми музыкантами. Кто тут устоит? Я, конечно, понимаю, что Бадди возлагает большие надежды на вечер. Он постоянно берет мою руку, смотрит на меня глазами влюбленного хомяка, но все без толку. В полночь мне это надоедает.

– Бадди, я еду в «Меридьен».

– Что? Сейчас? – Он не верит своим ушам. – Сейчас в «Меридьен»? Да там один вход стоит двести франков.

– Поедешь со мной?

– Туда я не хожу из принципа! Я поднимаюсь.

– Как хочешь. Я тебе завтра позвоню. – Быстро чмокаю его в обе щеки и испаряюсь, прежде чем он успевает опомниться. Мне его, конечно, жалко, но бутылка шампанского лишь наполовину пуста, у него там друзья, к тому же я за все заплатила. А теперь я наконец хочу послушать хорошую музыку.

Еду в такси через весь Париж, по переливающимся огнями бульварам, на другой конец города, до Порт-Мэйо. Елисейские Поля ярко освещены, перед «Лидо» – обычная полуночная пробка (большие туристические автобусы, как всегда, неправильно припаркованы), а вокруг Триумфальной арки жуткий затор, как в час пик. Но в полпервого я наконец добираюсь до цели, и звуки, доносящиеся до меня, когда я прохожу через стеклянную вращающуюся дверь, говорят мне, что решение было правильным. Блестящая идея – прийти сюда!

Отель «Меридьен» стоит в стороне от «американской тропы». Бездушную новостройку с чванливым холлом из мрамора и стекла американцы находят чересчур американской. Зато он как магнитом притягивает французов. Сюда устремляются мужчины с деньгами (желающие быть космополитами), чтобы вблизи послушать джаз. К тому же клуб в задней части холла удивительно удобный. Элегантные мягкие кресла, ковры, приятное освещение, хорошие кондиционеры, так что не рискуешь задохнуться от дыма. К сожалению, сегодня клуб набит до отказа, нет ни одного свободного столика. У бара толпятся люди, но я не вижу знакомых лиц. От большого количества прожекторов жарко. Я с трудом продираюсь сквозь толпу к официанту.

– Вы не могли бы меня куда-нибудь подсадить? – спрашиваю я и гляжу как можно более беспомощно (это во Франции всегда действует). – Может, сзади есть еще свободное местечко?

– Ну, конечно, мадам! Подождите здесь. – Ой выходит в холл, приносит стул, держа его высоко над головой, ловко ввинчивается между людей, делает мне знак, чтобы я следовала за ним, и ставит стул прямо перед сценой. Лучшего места не придумаешь.

Благослови господь французов!

Я осторожно сажусь, чтобы не помять платье (как-никак я его целый час гладила перед тем, как надеть), бросаю первый взгляд наверх, на музыкантов. Меня ударяет, словно молнией. Что это за красавчик на сцене? Бог ты мой. Да я красивее мужчины не видывала. Смуглый, почти двухметрового роста. Видный мужчина с европейскими чертами лица, светло-коричневой кожей («кофе с молоком», как говорят французы) и мелко вьющимися, короткими волосами.

Ничего не понимаю. Еще никогда чернокожий мужчина не производил на меня впечатления. Я всегда находила притягательными только белых. Среди моих сорока трех любовников были, правда, разные национальности, но цвет кожи у всех был белый. Меня никогда не тянуло в постель с цветным мужчиной. А теперь я как завороженная смотрю на смуглого красавца на сцене и не в силах отвести глаза. Он играет на контрабасе. И как играет! Выкладывается на все сто. И все другие тоже. Музыканты играют так, что дух захватывает. Воздух буквально наэлектризован, такой атмосферы я здесь никогда не заставала.

Незнакомые люди машут друг другу, смеются, раскачиваются в такт, болтают ногами, кричат и аплодируют после каждого сольного номера. Я очарована первым же выступлением, закрываю глаза и улыбаюсь, улыбаюсь, пока у меня не ломит скулы. Следующий номер быстрый и фривольный. Гиллеспи отставляет свой инструмент и поет первую строфу: «О сокровище! Разве я не ласков к тебе?» Потом он начинает пританцовывать маленькими забавными шажочками. Публика неистовствует, вскакивает, аплодисменты грозят взорвать мои барабанные перепонки. Следующую мелодию он сочинил сам: «Ночь в Тунисе». Красивее не бывает. Я откидываюсь назад и смакую каждый звук. Мой взгляд задерживается на контрабасисте. Какие руки, глаза, губы, движения во время игры. Мужчина магически притягивает к себе. Сейчас он играет соло. Зрители замирают. Потом зал взрывается аплодисментами. Он кланяется, улыбается, и я чувствую жгучее желание вспрыгнуть на сцену и вытереть ему пот со лба.

Это именно мой тип. Большое сильное тело и мягкая душа. Спать с таким было бы наслаждением. Уж он всю ночь продержится. На меня вдруг накатывает обжигающая волна. Я должна с ним познакомиться. Но как?

В два часа ночи концерт закончен. Публика буйствует и отказывается расходиться. Люди устремляются вперед, выкрикивают комплименты, просят автограф и целуют музыкантов, спускающихся со сцены. Я остаюсь где была, но становлюсь на цыпочки, чтобы лучше все разглядеть. Вот какая-то брюнетка бросается контрабасисту на шею и целует его в губы. При этом ловко вытаскивает белый платочек у него из кармана. «Ничего себе! Украла платок, и никто не заметил этого, кроме меня». Уже подошла следующая. Блондинка в красном тюрбане. Четыре раза целует его в обе щеки и никак не может оторваться.