Значит, это правда.

Мейбл, склонив голову набок, весело смеется.

– То есть я растила их столько, сколько они мне позволяли. Их отец был очень добр к ним, но его почти никогда не было дома, а потом они уже стали слишком взрослыми для того, чтобы злиться на это. Обычно злость на родителей никогда по-настоящему не проходит, она растет внутри, словно грибок, словно проверяя, хватит ли у нас сил и духа вычистить ее. Но они по-прежнему любят его, несмотря на все ошибки.

– Извините, Мейбл, но зачем вы мне все это рассказываете?

– Не могу сказать. – Черты ее лица становятся жестче, прозвучавшая в этих словах правда заставляет ее беспокоиться. Она встает. – Может, это как-то связано с человеком, который ждет тебя на улице. Хочешь, назови это интуицией.

Она идет к двери, но оборачивается.

– Я кое-что вижу в тебе, Рэйвен. То, что ты не можешь сама в себе разглядеть. Не позволяй… просто доверяй своему шестому чувству, дитя. Доверяй… тому, что знаешь. Остальное придет со временем.

Не дожидаясь моего ответа, Мейбл выходит из комнаты, оставив меня гадать, что за хрень сейчас произошла.

Сунув ноги в ботинки, я неторопливо завязываю шнурки, потом натягиваю на себя худи.

Уверена, у Ройса найдется зажигалка.

Я выхожу через переднюю дверь и спрыгиваю с крыльца.

– Ну-ну.

У меня кровь стынет в жилах, и я застываю на месте.

Нет.

Я медленно разворачиваюсь лицом к улице.

Ледяные голубые глаза разглядывают меня с явным презрением.

– Никогда раньше не видела у тебя такой улыбки. Но что-то она быстро исчезла. – Ее блестящие глаза встречаются с моими. – Похоже, ты не особо рада меня видеть.

– Это да.

Краем глаза я замечаю, как открывается дверь и из дома выходит Мейбл, притворяясь, что ей прямо сейчас срочно нужно проверить почтовый ящик. Быстро глянув на меня, она останавливает взгляд на моей матери. Ее лицо напрягается, и она на мгновение замирает, но тут же приходит в себя.

Я оборачиваюсь.

Мама не сводит глаз с Брей-хауса, но, когда я подхожу ближе, медленно переводит взгляд на меня.

Она стоит, прислонившись к синей «Тойоте», которая, должно быть, старше меня. Я пытаюсь рассмотреть водителя, но мать загораживает мне обзор.

Я неторопливо разглядываю ее, и мне хочется возненавидеть Вселенную, которая так добра к такому куску дерьма, как она.

Длинные, идеальной формы ноги, широкие бедра, тонкая талия и большая грудь, за какую многие женщины платят тысячи долларов, – и все это даровали той, кто отдает свою красоту за определенную плату.

Юбка едва прикрывает верхнюю часть ее бедер, из-под пояса которой виднеется белье, а сверху на ней нечто, больше напоминающее широкую повязку на голову, чем топ. Конечно, он белый, а лифчик у нее темно-лиловый. Ее волосы, длинные и темные, завиты и уложены в идеальную прическу. На лице такой же идеальный макияж.

Она невероятно привлекательна и знает это.

Великолепная снаружи, сгнившая изнутри.

Она мерзкая стерва в красивой упаковке.

Мать, сморщив нос, смотрит на мои худи, спортивные штаны и ботинки.

Я ей не чета, выгляжу как бездомная, и мне плевать. В отличие от нее, я живу не для того, чтобы производить впечатление.

И ей никогда этого не понять.

– То, что ты живешь в одном доме с другими девочками, еще не означает, что тебе нужно одеваться как лесбиянке.

– То, что ты нищая лицемерная стерва, еще не означает, что тебе нужно одеваться как шлюхе. – Я фальшиво смеюсь. – Ой, погоди, а ты ведь и есть шлюха, да?

– Следи за языком, Рэйвен.

– Зачем ты приехала?

– Зачем еще? – Она рассматривает свои ногти, надувая пузырь из жвачки.

– Кому ты должна?

– Парням Рола.

Я фыркаю, и мать снова поднимает на меня глаза.

– Что, они перестали брать натурой?

Судя по ее усмешке, нет.

– Мне нужно достать пару тысяч к воскресному вечеру.

Я начинаю смеяться, и она отталкивается от машины.

– Да пошла ты! Нет, черт подери.

– Я сказала, следи за языком. – Мать шагает вперед с ехидной ухмылкой.

Я делаю то же самое.

– Или что, мама? Что ты тогда сделаешь, а? Попросишь своего нового сутенера или кто он там надрать мне задницу прямо здесь, на улице, у всех на виду? Мы обе знаем, что ты больше ничего не можешь.

– Не будь так уверена.

– Разубеди меня.

Мать хватает меня за локти, и ее длинные ногти заядлой наркоманки впиваются в мою кожу. Она дергает меня к себе, а я отпихиваю ее.

От сопротивления я, запинаясь, отлетаю назад, а она обратно к машине.

Мама отталкивается от машины в тот же самый момент, как я снова обретаю равновесие. Мы обе бросаемся вперед, но прежде чем я успеваю схватить ее, а она ударить, чьи-то руки обхватывают меня за талию и поднимают в воздух, а ее руку перехватывают в замахе.

– Воу, воу! Стоп! Какого хера… – Ройс запинается, увидев мою мать, когда Кэптен отходит назад.

Я застываю, потому что Кэп тоже смотрит на нее.

Вот дерьмо. Нет. Нет, нет и нет. По очень многим причинам.

Я заставляю себя поднять глаза на Мэддока. Его челюсти крепко сжаты, и я могу лишь догадываться, что он тоже пялится на мою мать.

– Э-э-э… – снова начинает Ройс, медленно переводя взгляд на меня.

Я дергаюсь, и Мэддок отпускает меня, но не отходит.

Я смотрю на мать.

Ее глаза вспыхивают – тошнотворное зрелище. От жажды – денег и кое-чего еще – на ее щеках выступает румянец. Она из тех больных извращенок, которым действительно нравится их «работа».

Высунув кончик языка, она медленно проводит им по губам, и я издаю стон.

– Блин, отстань ты уже от меня!

Мать переводит взгляд на меня, и на ее лице на мгновение проступает жесткое выражение, которое она не смогла спрятать. Но парни наблюдательны. В отличие от нее, потому что моя маман даже не замечает, как они шагают ближе – ко мне.

– Рэйвен, представь меня своим… друзьям.

– Они мне не друзья.

Я чувствую, как напрягается за моей спиной Мэддок, и вижу краем глаза, как Ройс резко вскидывает голову, глядя на меня.

– Все равно, представь меня.

– Нет.

Мать отрывает глаза от Кэптена.

– Я приехала повидать тебя, а ты вот так ведешь себя? – Ее глаза скользят влево, и она умышленно сгибает колено, чтобы из-под крошечной юбки показалось белье. – Я скучала по тебе…

– Лжешь.

Рука матери застывает в ее волосах, и она таращится на Мэддока.

Мать рассматривает его, и внутри у меня все переворачивается – у меня даже в голове не укладывается то, что только что мелькает в ее глазах. Ее напряженный взгляд перебегает от одного парня к другому и обратно к Мэддоку. Она начинает сардонически смеяться.

Мать открывает рот, но Мэддок не дает ей заговорить.

– Ты собиралась поднять на нее руку перед тем, как мы приехали. Тебе повезло, что мы вовремя остановили ее, иначе тебе было бы еще хуже.

Глаза моей матери расширяются, а мое сердце начинает бешено колотиться.

И тут случается кое-что похуже, чем то, что она рассматривает всех троих как своих потенциальных клиентов, похуже, чем любое откровение, которое ей только что пришло, – моя мать вдруг видит картинку целиком.

Эти парни, сильные и властные, ловкие и храбрые, встали рядом со мной.

Двое – по обе стороны от меня, а самый сильный и крупный из этой троицы – за моей спиной.

В мире, откуда мы с ней родом, покровительство чему-то или кому-то всегда трактуется как желание защитить. Это значит, ты раскрываешь свои карты и показываешь свое слабое место.

Ее ухмылка говорит мне, что я права, а веселый смех подтверждает это.

Если я не разберусь с этим прямо сейчас, она найдет способ, как использовать и парней.

Я не уверена, что им будет все равно, когда дойдет до дела, но будь я проклята, если стану кому-то должна на ее условиях.

Да и вообще, нет нужды втягивать их в кошмар по имени Равина Карвер. Она моя проблема, и мне с ней разбираться.

Вот почему я говорю:

– Ладно.

Она встречается со мной взглядом, в котором сквозит подозрение.

– Ладно?

– Да. Ладно.

Мать ухмыляется и, скользнув взглядом по троице, тянется к дверной ручке.

– Поторопись, я не смогу долго оставаться здесь. Мне нужно вернуться.

Она усаживается на переднее сиденье, высовывается из окна, когда дверца закрывается, и ее расширенные глаза смотрят на меня с разочарованием.

– Ты же знаешь, как они тебя любят, пара часов твоего времени может…

– Уезжай.

Мать улыбается, подмигивает парням, и машина отъезжает.

Нормальная девчонка расплакалась бы – ведь родная мать хочет купить себе порошок, продав тело собственной дочери. Но я не нормальная.

Я шагаю через двор.

– Рэйвен.

Я притворяюсь, что не слышу их.

– Рэйвен!

Я уже почти дохожу до дома мальчишек, когда на то же место, где недавно была рука моей матери, ложится чья-то ладонь. Скинув ее с себя, я разворачиваюсь, с яростью глядя на парней. Меня переполняют эмоции, а когда мне некуда их выплеснуть, все время происходит какое-нибудь дерьмо.

– Даже не думай диктовать мне, что делать, – говорю я Мэддоку.

– Я не хочу, чтобы меня пытались убедить, будто это какой-то пустяк, – говорю я Кэптену.

– И чтобы ни единой гребаной шуточки, – рявкаю я на Ройса.

Потом я смотрю на всех троих.

– И вообще, на хрен отвалите от меня!

– Мы не собирались говорить…

Ройс умолкает, когда я бросаю на него сердитый взгляд.

– Да, хорошо, мы собирались сделать… все из вышесказанного. – Он смеется. – Слушай, это даже как-то жутко, что ты знаешь, как каждый из нас отреагирует.

– Зачем ты идешь к приюту для мальчишек?

Я оглядываюсь на Мэддока и распрямляю плечи.