Меган Брэнди - Парни из старшей школы

Он трахнул мою мать, а значит, и выудил у нее какую-то информацию, хотя она ни черта обо мне не знает.

Ненавижу ее.

Я заставляю себя заговорить, проигнорировав его попытку разыграть из себя большого плохого дядьку.

– Я пас. Я в состоянии самостоятельно построить свою жизнь.

Я разворачиваюсь и тянусь к дверной ручке.

– Забыл упомянуть, – быстро добавляет директор, – что по этой программе после окончания школы ты получишь квартиру и на твое имя откроют счет в банке, на котором будет лежать пять тысяч долларов. Это все поможет тебе встать на ноги.

Я застываю на месте.

– Тебе исполнится восемнадцать незадолго до окончания школы. После этого ты вернешься либо на улицы, либо в свой трейлерный парк. Учеба в Грейвене может все изменить. Я могу это изменить.

– Вы можете уведомить канцелярию о том, что я заболела и ухожу домой.

Я сглатываю ком в горле и, рывком открыв дверь, налетаю на Мэддока.

Перкинс с силой захлопывает за мной дверь.

Все трое смотрят на меня пустым, ничего не выражающим взглядом, но чем дольше они смотрят, тем больше растет напряжение, и в их глазах появляется беспокойство, которое они так старались скрыть. Но Перкинс взбесил меня, и я не в настроении разговаривать, поэтому я поворачиваюсь на каблуках и иду вперед.

Они тут же срываются с места вслед за мной и догоняют меня.

– Вот так, значит? – выплевывает Ройс. – Ты смылась от нас, когда мы пытались тебе помочь, а потом уходишь, не сказав ни слова?!

Я резко останавливаюсь у выхода.

– Мне нужно идти.

Кэптен опускает голову, уперев руки в бока, а Ройс стискивает челюсти.

Я смотрю на Мэддока, который, как обычно, хмурится.

Я задираю голову.

– Что сейчас происходит?

Все молчат.

– Слушайте, мне просто нужно уйти отсюда, увидимся позже.

– Погоди… – начинает Ройс, и Кэптен тут же поднимает голову. – Так ты… ты уезжаешь домой? К нам домой?

К нам домой.

Вот дерьмо.

Я смотрю на них.

– Да, я… черт. Я не… подумала. Я просто потусуюсь где-нибудь, пока не закончатся занятия, а потом…

Смех Ройса заставляет меня замолчать. Он подбегает ко мне, крепко сжимает в объятиях и уносится прочь по коридору.

Кэптен с беспристрастным видом вглядывается в мое лицо и тяжелой походкой возвращается в класс. Остается лишь Мэддок.

Он с напряжением следит за мной, поджав губы.

– Что?

– Ты правда собираешься вернуться в дом?

Я хочу сказать «да», но вместо этого пожимаю плечами.

– Я хочу немного подышать.

Мэддок облизывает губы.

– Хочешь со мной?

Он смотрит на меня, а потом на его лице появляется чертовски сексуальная улыбка. Мэддок подталкивает меня к двери.

Я смеюсь. Похоже, здоровяк только и ждал приглашения.

– Ладно, мы уже пятнадцать минут смотрим в никуда. Чем мы занимаемся, Рэйвен?

– Почти.

– Почти что…

Звон на переезде эхом разносится над путями, и я с ухмылкой смотрю на Мэддока.

– А вот и он.

Его глаза следуют за звуком.

Я выскакиваю из внедорожника, быстро поправляя волосы.

Первая часть поезда проносится мимо, и Мэддок бросает на меня взгляд, который говорит: «Ни хрена! Ты не будешь делать то, о чем я думаю», но затем поезд начинает замедляться, размытые вагоны обретают форму, и его плечи немного расслабляются.

– Приготовься, здоровяк.

– Рэйвен… – предупреждает он. – Ни хрена…

– Сейчас!

Я срываюсь с места и бегу параллельно составу, все быстрее приближаясь к нему. Я ухмыляюсь, когда Мэддок догоняет меня.

Оглянувшись, я быстро киваю Мэддоку. Затем поворачиваюсь, хватаюсь за перила открытого вагона и подтягиваюсь. Мэддок делает то же самое.

Он быстро залезает внутрь, но я чуть задерживаюсь у края.

Мэддок кричит мне, и я, отступив в вагон, прислоняюсь к стене.

Отдышавшись, я смотрю на него и смеюсь, увидев разъяренное лицо.

– Ничего, блин, смешного! – рычит Мэддок.

Я отмахиваюсь от него, а второй рукой держусь за живот, делая глубокий вдох и пытаясь выровнять сердцебиение после нашего короткого забега.

Я отталкиваюсь в сторону, и в глазах Мэддока вспыхивает паника. Он бросается вперед, но я бегу наперерез ему.

– Черт тебя подери, Рэйвен!

Я падаю на задницу и прислоняюсь к металлу, поближе к двери, чтобы чувствовать ногами порывы воздуха.

– Расслабься, здоровяк. – Я встречаюсь с ним взглядом. – Садись.

Сначала он решает из упрямства постоять, но вскоре опускается на пол напротив меня.

Несколько минут мы сидим в тишине, но потом парень спрашивает:

– Я так понимаю, ты часто это делаешь?

– Очень часто. Вернее, раньше делала это очень часто. – Я оглядываю вагон. – И мне очень хотелось прокатиться и здесь.

– Ты уже бывала там?

Я киваю.

– Несколько раз. Провела тут пару часов, наблюдая за составами и пытаясь рассчитать время, когда поезд замедляет скорость, чтобы успеть запрыгнуть в вагон. – Я делаю глубокий вдох.

– И что теперь?

На повороте я наклоняю голову, чтобы было видно ржавые металлические контейнеры. На некоторых ничего нет, а на некоторых яркая краска рассказывает целые истории из жизни людей.

– Можешь успокоиться и наблюдать, как пролетает мимо мир снаружи. Представь, что водитель остановит состав как раз там, где тебе хотелось спрыгнуть. Но прыжок – это самая легкая часть. Настоящее дерьмо начинается тогда, когда тебе нужно решить, возвращаешься ты или уходишь прочь, не оглядываясь.

– Тут выясняется, настолько ли ты слаб, как считают остальные, или силен, как всегда думал сам.

Я решаюсь взглянуть на Мэддока, и когда делаю это, по моему телу разливается тепло.

Его взгляд говорит за него, ничего не скрывая. Любопытство и понимание, потребность узнать больше – все это готово сорваться с его губ. Так много вопросов. Так много заблуждений.

Но я уже знаю его. Слова, которые он скажет, не выдадут его интерес.

– Машинист, – хрипит он.

Я сжимаю губы, но тихий смех все равно вырывается наружу.

– Что?

Он облизывает губы и отводит взгляд, опираясь локтями о колени и прислонившись спиной к золотому металлу.

– Тот, кто управляет поездом, называется машинист.

– Точно. – Я опускаю глаза, а потом снова смотрю в окно.

Закрыв глаза, я улыбаюсь ветру.

– Расскажи мне что-нибудь.

– Что, например?

Я пожимаю плечом.

– Все равно. Что-нибудь.

Несколько минут Мэддок сидит молча, и я уже думаю, что он проигнорирует мою просьбу, но вдруг этот парень удивляет меня.

– Ненавижу ходить в кино.

Я смеюсь, не открывая глаз.

– Не удивительно.

– И почему же?

– Ты любишь быть в курсе всего. Ты читаешь каждую ситуацию, замечаешь то, чего не замечают другие, – вот почему ты так хорошо играешь в баскетбол. У тебя врожденное шестое чувство. В темном зале трудно уловить, что происходит вокруг, и ты, не в силах ничего контролировать, начинаешь нервничать. – Я открываю глаза и встречаюсь с его взглядом. – Ведь тебе нужен контроль, чтобы чувствовать себя самим собой.

Мэддок пристально смотрит на меня.

– Честное слово, я не пытаюсь задеть тебя, я лишь говорю, что это часть тебя. В этом нет ничего такого, если ты веришь в себя.

У него такой вид, как будто ему хочется возразить мне, но тут он поднимает подбородок.

– Твоя очередь. – Мэддок прислоняется затылком к вагону. – Расскажи мне что-нибудь. Что-нибудь, о чем я бы ни за что не догадался.

– Например, что я сплю с ночником? – шучу я, но он не смеется, а продолжает смотреть на меня.

Помолчав немного, парень отвечает:

– Да, что-нибудь типа этого.

– Э-э-э… – Я натягиваю рукава. – Я ненавижу молоко, но люблю есть с ним хлопья.

– А я ненавижу шоколад.

– Что? – со смехом восклицаю я. – Шоколад невозможно ненавидеть!

– А я ненавижу.

– Ничего себе! – Я притворяюсь, что возмущена. – Ты странный.

На его губах появляется чуть заметная улыбка.

– Твоя очередь.

– Я ненавижу свою мать.

Мэддок ничего не говорит, и я смотрю на него.

– Но в этом нет ничего удивительного, правда?

Он хмурится.

– Она всегда была дрянью, всю жизнь, сколько я себя помню. Но был короткий промежуток времени, когда все было не так хреново, как обычно. Хочешь знать почему? – Я криво усмехаюсь. – Один из ее клиентов втюрился в нее. Он знал, чем она зарабатывает на жизнь, и ей не нужно было врать о том, кто она и что. Он принял ее, испорченную и пользованную. Меня тоже. Он даже заявлял, что у него есть свои дети, но я никогда не встречалась с ними.

Я смотрю в небо.

– С ним мать стала лучше, она не бросила принимать наркотики, но хотя бы стала похожа на человека, а не на игрушку, в которой садятся батарейки. И она по-прежнему занималась проституцией, но он, похоже, не возражал. Впервые в жизни у меня был ужин. Каждый вечер, когда на трейлерах начинали вспыхивать светильники с датчиками – в нашем районе не было уличного освещения, – я бежала домой. Радовалась идиотской еде – обычным макаронам с сыром и хот-догам или рису с соусом. Знаю, глупо, но в то время мать впервые в жизни заботилась о том, чтобы я не осталась голодной. Я уже была в том возрасте, когда могла сама сделать себе хлопья, так что мне казалось, что это круто. Длилось все это где-то год.

– Что произошло?

– Я все испортила.

– Как?

Сделав глубокий вдох, я смотрю на Мэддока.

– Своим половым созреванием.

Его лицо на секунду застывает, и в его глазах мелькает гнев.

– Рэйвен.

– Он стал все больше обращать внимание на меня и «пренебрегать ею», как она говорила. Мать избила меня, приказала не показываться ему на глаза, если я не могу держать язык за зубами. – Я помню, как сильно она тогда разозлилась. – Что было довольно сложно, учитывая, что моей «комнатой» было небольшое пространство между столом и диваном, который, в свою очередь, служил мне кроватью.