Но не криминальный разум, отвечаю мысленно. Никогда не смогу ответить на чувства мужчины, которого много лет считала путь и не родным, но отцом. Это даже представить невозможно. Омерзительно. А вслух заявляю:

— Не понимаю о чем ты, и не хочу говорить на эту тему… я была пленницей. Больно вспоминать те дни…

— Значит никакой любви?

— С чего ты взял, что она была?

— Ты выглядела влюбленной.

— Нет… тебе показалось. Знаешь… думаю, я лесби. Я давно об этом задумываюсь…

Давид начинает хохотать как ненормальный.

— Ты уделала меня, малышка! Так меня еще никто не отшивал!

— Я не отшивала тебя. Разве мы говорим о тебе, папа? Я лишь рассуждала о своих подозрениях, советовалась с тобой…

— Не смей называть меня отцом, — мрачнеет Давид. И я понимаю, что нащупала его слабое место.

— Не могу… я привыкла… как ты можешь просить меня о таком… Тем более, когда я маму потеряла. Я даже на ее похоронах не была! Ты можешь представить как это тяжело?

— Хорошо, да, прости… — Давид привлекает меня в объятия, и я чувствую, что сейчас он не думает о запретном. К глазам подступают слезы, и я не сдерживаю их. Это всего лишь результат отпустившего за многие дни напряжения — я поняла, что худо-бедно, но могу управлять отчимом. Нащупала слабые места… Но он видимо принял это за нервный срыв.

— Что я могу сделать для тебя, детка? Все что захочешь, — снова предлагает он.

— Я хочу увидеть подруг. Лору, Люду…

— Люда, это которая лесбиянка? — демонстрирует потрясающую осведомленность отчим. — Хм, мне это не слишком по душе, в свете твоих недавних слов — снова намек на неотеческие чувства, и внутри поднимается волна отвращения.

— И я хочу, чтобы сюда привезли Жемчужину. Она, наверное, совсем забыла меня…

— Хорошо. За кошкой твоей прямо сейчас пошлю, — улыбается отчим.

Глава 20

Еще пара дней в плену психа-отчима. Но постепенно мне удается повернуть ситуацию в свою пользу. Ко мне приехали подруги. Хотя общение проходит в присутствии верных псов Давида, или его самого, но все же. И от меня убрали Тень. Отчим не простил ее за оплошность и эту странную женщину сослали на кухню. Всякий раз случайно замечая ее неподалеку вижу злобный взгляд и мне становится не по себе.

Меня беспокоит Жемчужина. Ее нет. Люди Давида съездили на квартиру, и она оказалась пустой. Ни служанки, ни кошки. Я не знаю, где живет Дарья. Скорее всего она взяла мою любимицу к себе. Очень хочется в это верить… Но сохранить веру и в то, что я обязательно разыщу свою питомицу, что смогу вырваться из логова безумца — очень сложно. Я боюсь подставить подруг и ничего не говорю им, веду себя как ни в чем не бывало, вру что переехала сюда к отчиму из-за смерти мамы, чтобы поддержать его. Он эту версию всячески поддерживает, а мне тошно. Даже на могилу ее не хочет отвезти. Далеко говорит, а плечо все еще дает о себе знать, поэтому не под силу столь длительные поездки. Я не настаиваю, чтобы опять же не злить его и не спровоцировать приставить ко мне больше охраны…

Этот особняк долгое время был мне родительским домом… и вот превратился в какое-то бандитское логово, где держат пленников, где измываются над ними. Штайн держат в той же пристройке со спортзалом, где избивали Марса. Случайно узнаю об этом. Не знаю зачем, но однажды вечером иду ее навестить. Не скрываясь от людей Давида, присматривающих за мной. Моя цель — его полное доверие. Приучить к тому что я искренна с ним. И он ослабит контроль, у меня получится вырваться. Ведь времени не так много, я должна успеть до момента, когда начнет расти живот…

Элла не похожа на узницу, у нее своя комната и все удобства, по сути она может передвигаться свободно по этому дому. Ходить в спортзал, плавать в бассейне, париться в бане. Но вряд ли она это делает. Ее взгляд — безжизненный и потухший.

— Зачем ты пришла? — спрашивает грубо.

— Тебе здесь не скучно? — задаю ответный вопрос.

— Решила развлечь? Даже если бы я подыхала со скуки, ты была бы последней, кому я обрадовалась.

— И почему такая немилость? — усмехаюсь. — Че-ерт, я поняла. Ты влюблена в Давида.

Элла бледнеет, а потом на ее лице выступают красные пятна.

— Я не собираюсь обсуждать это. Особенно с тобой.

— Почему? Мы обе пленницы и у нас куча времени… Я хочу спросить тебя кое-о чем. На самом деле это не имеет отношения к Давиду.

— Да ты что? Не хочешь ответить на чувства папочки? — ехидно вопрошает Штайн, скривившись.

— Ты и об этом знаешь?

— Давид поделился, да, своими планами. Ну а ты как? Ты ж по Патову сохнешь, я права?

— Он мертв. И нет, не вспоминаю его, — говорю как можно равнодушнее. Я должна убедить Эллу в том, что говорю правду. Потренироваться на ней, а может мне повезет, и она Давиду наш разговор передаст…

— Трудно поверить, я же видела, как ты там, у Марса в берлоге на него смотрела.

— Надо было выжить.

— Угу, а я такая дура что поверю тебе на слово. Нет, дорогуша, ты на него еще в самом начале запала. Я как только на фирму пришла, искры сразу заметила. Одно довольствие было играть на вашем притяжении. Ммм, вы сладкая парочка. Но ты права, он мертв скорее всего. Думаю, и тебя Давид доведет своей извращенной любовью до могилы… Как, впрочем, всех нас…

— А про себя что думаешь? — не удерживаюсь от выпада. — Зачем ты предела его? Могло ведь у вас получиться… Раз мамы не стало…

— Дура! Твоей матери не стало давным-давно! Давид ее со счетов списал и на тебя облизывался уже много лет. Я не из-за неразделенных чувств его предала. А лишь из простой меркантильности! Я же видела, как он из ума выживает. И рушит Корпорацию необдуманными решениями. Хотела поменять руководство… И все бы вышло, не будь Марс такой тварью…

— Не волнуйся, он тоже здесь…

— Правда? О, ты мне сейчас подарила бесценный подарок! Если это правда…

— Давид пытает его. Надеюсь, твой вечер будет приятным от этой мысли. Я, пожалуй, пойду…

Мне нестерпимо находиться рядом со Штайн, от этой женщины исходит аура ненависти, агрессии. И она увы, ничем не может мне помочь. Как бы ни хорохорилась — Элла сломлена.

* * *

— Что ты сделаешь со Штайн? — спрашиваю вечером, за ужином, отчима. Он настаивает на этих совместных трапезах и приходится смириться. Но обычно мы едим в полном молчании. Мне не слишком интересно говорить о Штайн, это лишь способ отвлечься от грызущей тоски. Ну и конечно не хочется думать, что пожилую женщину подвергнут тем же пыткам что и Марса. Хочется получить доказательство что этого не будет…

— Я поражаюсь твоему человеколюбию, — усмехается отчим.

— Это лишь любопытство.

— Элла уже получила новое задание. Я простил ее, так что не переживай за старую подругу. Да, видишь, я могу быть лояльным, терпимым. Могу быть прагматичным… Никого не стоит убивать просто так.

Почему даже от этого разговора мне не по себе? Я не верю до конца что отчим говорит правду, ничему уже не верю…

* * *

С каждым днем все сильнее грызет тоска. Вспоминаю Патова и сдыхаю от боли. Он видимо все же мертв. Но с другой стороны, почему я должна верить Давиду? Другой монстр должен подтвердить, сказать мне лично, глядя в глаза, что Макса больше нет… иначе не успокоюсь. И в то же время разрываюсь между желанием знать правду и остаться в счастливом неведении. Думать, как о любимом, об отце моего ребенка, как о живом…

Точно также, как пытаюсь думать о матери… Пока не видела ее могилу — она не мертва для меня.

Наверное, я плохая дочь. Даже не попыталась уговорить Давида отвезти меня на нее. Только смогла узнать на каком кладбище… Отчим не желал говорить об этом, буквально клещами приходилось вытягивать, постоянно давая что-то взамен. Прикосновения, от которых меня корежило. Признания, которые были ложью.

И вот, наконец сегодня я решила, что больше не могу терпеть. Ночью, выскользнув через окно, направляюсь в самый дальний угол владений отчима. Площадь участка большая, семь минут бегу и почти задыхаюсь. Его держат здесь. Глубокий колодец, пересохший. Лишь немного воды на дне. Ужасное место. Марс, наверное, уже жаждет смерти, понимая, что не выбраться.

Поднимает голову и встречается со мной взглядом.

— Привет рыжая. Пришла еще покуражиться? Или может вырвать сердце, так ты, кажется, хотела когда-то? Хотя даже плетью толком хлестануть не смогла.

— Я не упражняться в словоблудии пришла, — шиплю в ответ, озираясь по сторонам. На участке полная тишина. Неужели Марса даже не охраняют? Хотя… выбраться из колодца нереально. Слишком большая глубина. — Скажи, что с твоим братом.

— О-о, значит и правда зацепило? Хорошо трахается?

— Скажи жив он или нет! Свои мерзости можешь при себе оставить!

— А с какой стати я должен перед тобой исповедоваться? Я скажу, а ты папашке своему больному доложишь. И капец братику. Если он жив конечно, чего не собираюсь утверждать

— Я заплачу! — забываю о том, что нужно соблюдать тишину и почти выкрикиваю это слово.

— Похоже, что мне деньги нужны? — раскатисто ржет Марс.

— Помогу тебе бежать. На свободе тебе пригодятся деньги, как думаешь?

В этот момент как раз над колодцем выходит луна, освещая пленника. До этого я лишь силуэт видела, но сейчас могу рассмотреть. Ужасное зрелище, Рваная одежда, Марс грязный, заросший, настоящий зверь, блеск глаз какой-то нездоровый…

— А вот это уже другое дело… ты умеешь торговаться. Я согласен. Как только выпустишь меня отсюда, расскажу, что знаю.

— Нет, ты расскажешь мне сейчас, иначе я уйду и больше никогда не подойду к этому месту.

— Хорошо, рыжая. Поверю, все равно выбора нет. Макс жив. Уехал сразу, как увезли тебя, меня к черту послал. Поругались мы… Он как не в себе был. Любит тебя…