— На что играете, мальчики?

Посмотрела в глаза узбеку и отставила пустой бокал на стол.

— Меня Тахир зовут, и поиграем мы… — опустил взгляд к моему декольте, потом перевел на мои пальцы, скользящие по кию, и, наконец, посмотрел на ноги, затянутые в черный капрон, — на раздевание. Не попадешь — снимешь свой красивый платье. Для начала.

— А если ты не попадешь, Тахир, что сделаешь?

Он расхохотался, что-то сказал своим, и те тоже рассмеялись.

— Наглый и дерзкий девочка. Если я не попаду — сниму с тебя твой трусики и поиграю в тебя на этом столе.

Он протянул руку к моей груди, и я не сразу поняла, что произошло, но через секунду Тахир лежал у моих ног, и хрипел под подошвой сапога Зверя. Двое других людей Тахира уже выкинули вперед руки со стволами. Резко повернула голову в сторону Макса, тот продолжал стоять одной ногой на горле узбека, в руках тоже пистолет, стиснул челюсти. Переводит ствол с одного на другого.

— Шалав уведи отсюда, Фима. Пусть их в город отвезут. Спокойно пушки положили на стол. Все будет, как обещал.

Девицы засуетились, подбирая шмотки, ретируясь босиком к выходу в сопровождении одного из ребят моего мужа.

— Не будет никакого сделка, Зверь. Мы своим в городе скажем, что кидалово это. Перережем ваш брат на рынке, как баранов.

— Значит, не будет сделки? — сильнее нажал на горло узбека, и тот захрипел, извиваясь жирным телом на ковровом покрытии.

— Отпусти моего брата, извинись, сука твоя пусть отсосет Тахиру, потом всем нам, и будет тебе сделка.

Это было так быстро, что я не успела опомниться, раздался сильный хруст, жуткий хрип Тахира и сразу несколько выстрелов. Я глазами расширенными смотрю, как медленно узбеки оседают на пол с круглыми дырками между глаз. Даже не знаю, кто стрелял.

— Зверь, твою ж мать. Ты что творишь.

Голос Фимы взорвал тишину и зазвенел под потолком, сплетаясь с эхом выстрелов.

— Этих в лесу закопать. Тачки в реке утопите, лед хрупкий, ко дну пойдут мигом.

А сам на меня смотрит, тяжело дыша, глаза бешеные и ноздри раздуваются. И у меня адреналин со свистом по венам носится, гудит в мозгах и губы дрожат. Осознание набатом, что только что из-за меня убили троих людей, и пот струится вдоль позвоночника.

— Выполнять, — рявкнул так, что уши заложило. Боковым зрением вижу, как трупы тащат, как по полу кровавые следы тянутся. Макс продолжает на меня смотреть, а мне кажется, он меня не видит. У него взгляд, как тогда, в душе, и мне страшно его опустить, словно перестанет на меня смотреть и сорвется окончательно… он все еще стоит на горле у мертвого Тахира, а у меня в голове секундная стрелка отсчитывает.

— Что со шлюхами делать будем? Они выстрелы, наверняка, слышали.

— Ничего. Они умеют молчать. Тахир мелкая сошка. Его территорию поделят и договоримся с другими узбеками.

— Ногу убери, Зверь.

— Фима?

— Да.

— До завтра схоронись в городе. Потом разрулим. Сюда не суйся. Я утром вернусь к себе.

— Охрану все равно оставлю.

Когда за ними закрылась дверь и послышался шум отъезжающих машин, я судорожно сглотнула слюну, зная, что вот теперь настала моя очередь.

— Там, в подсобке у кухни, ведра и тряпки. Пол здесь помоешь. Уберешь за собой.

Все еще сквозь меня смотрит и вдруг за волосы схватил и к себе рванул, зашипел сквозь зубы прямо в лицо:

— Из-за тебя, сука, я только что убил троих партнеров. Сорвал хорошую сделку. Из-за твари, от которой бы не отвалилось, если бы она отсосала у Тахира. Не стала бы грязнее.

— Так почему не дал… отсосать? — глядя в глаза и чувствуя, как всю трясет от ярости и обиды. — Твои шлюхи тебе, а я ему. Все счастливы, довольны и сделка состоялась бы.

Знала, что ударит. Уже не удивилась. Схватилась за щеку, с ненавистью глядя на него и чувствуя дикое желание впиться ногтями ему в лицо.

— Потому что ты моя жена. Мою фамилию носишь. И будешь носить, пока жива. И сосать будешь у меня, и трахать тебя буду я.

— В перерывах между другими шлюхами? Лучше сейчас убей.

— И убью, — зарычал мне в лицо.

— Убей. Ты же мне не веришь. Ты же осудил меня без суда и следствия. Ни одного сомнения не закралось. Ты хотя бы видео то проверил? Посмотрел? Или ты вот так, сразу… Потому что так удобнее. Потому что можно тогда себя жалеть. Можно становиться психопатом и наслаждаться этим.

— Заткнись.

— И не подумаю. Я тебя не боюсь, Максим. Что ты можешь со мной сделать? Убить? Убей.

Я со стола позади себя нож сгребла и сжала его пальцами. Он взгляд на мою руку опустил, смотрит как кровь по ладони стекает на пол, обвивая запястье, как красной нитью, а я даже боль не чувствую.

— На. Прирежь меня прямо сейчас. Вот здесь. И всем станет легче. Тебе, мне, Андрею. Только когда правду узнаешь, кого ты убивать станешь? Себя? Хватит смелости?

Перехватил лезвие прямо возле моей ладони и прижал кончик ножа к моему горлу, по моим пальцам потекла и его кровь.

— Прирежу… не сомневайся. Прирежу, как последнюю суку.

А у меня от его близости колени подгибаются и заорать хочется громко, истерично.

— Прирежь… жизни без тебя нет. Без доверия твоего. Сдохнуть хочу, Макси-и-им.

Выдрал из моих пальцев нож и швырнул на пол, обхватил мое лицо пятерней, пачкая кровью. То ли моей, то ли его. И вдруг впился в мои губы бешеным поцелуем, кусая, сжимая мой затылок другой рукой, с гортанным стоном, и я с рыданием обхватила его за шею дрожащими руками, отвечая на поцелуй, сплетая язык с его языком. И тут же оттолкнула, вспоминая, как шлюху лапал у меня на глазах.

— К девкам своим иди, — выдохнула тяжело дыша, — не прикасайся ко мне.

— У меня не стоит на них, — и снова к себе за затылок, сминая мои губы губами, — не хочу никого… о тебе каждую секунду.

Как голодные звери. Не целуемся — грызем друг друга, и чем больнее, тем сильнее наслаждение. Все исчезло. Лихорадит от восторга и от идиотской растерянности, когда вдруг получаешь все и сразу. Залпом… словно умирающий от жажды захлебывается глотками воды, до боли в горле и в груди. Так и я пью его. Всего, без остатка. Его запах, его голос, слова… присутствие.

Вгрызается в мой рот с каким-то бешеным рычание, и у меня подогнулись колени, удержал за спину, продолжая дико пожирать поцелуями. Они, как быстрый, голодный секс, болезненный и отчаянный. С больным удовольствием, которое имеет солоноватый вкус крови и слез.

В голове взорвался первый оргазм. Тот самый, который раздирает мозг и заставляет тело желать настоящего, адски желать, до лихорадки, когда от нетерпения дрожит подбородок и стучат зубы.

Глядя ему в глаза, сняла через голову платье и отшвырнула в сторону, оставаясь перед ним в одних трусиках. И этот взгляд. Мужской, тяжелый, горящий на мою грудь с твердыми, возбужденными сосками. Набросилась сама на его губы, впиваясь пальцами ему в волосы, другой рукой задирая рубашку, царапая его голую спину, сатанея от ощущения твердых мышц и гладкой кожи, обвивая бедро ногой и шепча ему в рот между яростными поцелуями:

— Руки, губы твои хочу… соскучилась, Макси-и-им.

В глаза смотрит и ладонью по груди скользит, оставляя кровавый след из пореза.

— Убил бы, тварь…

— Убей.

Сжимая его пальцы, пачкая своей кровью.

— Это будет больно.

— Мне и так больно… я не дышу… мне легкие разрывает без тебя.

Снова алчно в мои губы губами, жестко, сильно, ударяясь зубами, захлебываясь стонами, и дыхание оглушительно громкое. Сплетаемся вместе. Пью его глотками, выдыхая обратно. От страсти колотит крупной дрожью.

Рывком поднимает за талию. Заставляет обвить себя ногами и прижимает к стене. Возбуждение на грани фола. Все исчезло. К чертям реальность. В воздухе витает запах чужой крови и смерти, а мне кажется я наполняюсь жизнью, впервые за эти дни. Потому что у него изменился взгляд, потому что сквозь звериный мрак продирается мой Макс. Они сцепились в схватке там, на дне его взгляда, и я не даю ему думать, снова нахожу его губы, выдыхая в них тоскливую горечь.

Отодвинул полоску трусиков в сторону и одним движением заполнил до упора. Резко. На всю длину. Стонем в унисон… Надсадно, громко. И от его крика свело низ живота судорогой возбуждения. Двигается без пауз, набирая бешеные темп, долбясь на скорости. Так сильно, что из глаз брызгают слезы. Безжалостно и глубоко, раздирая на части, толкаясь в судорожно сжимающиеся стенки лона, цепляя матку. "О господи… мамочкиии… пожалуйста" вслух или про себя, задыхаясь… а по венам струится наслаждение раболепное, противоречивое, и первый оргазм полосует тело, заставляя взвиваться в его руках, орать, изгибаясь к нему, сильными судорогами сжимая его член, и он врывается в меня сильнее, жестче, в одном ритме. Я чувствую его дикость кожей, когда ничего не осталось, кроме одержимого желания обладать. Жадный и голодный, ненавидящий нас обоих за свой голод, и меня током прошибает от его ненависти, сильнее чем от любви. Она острее, она одержимей. И возбуждение держится на уровне в двести двадцать вольт. На запределе.

Я кончаю и плачу от невыносимого наслаждения. Теряя счет времени… теряя счет дикому больному удовольствию, обезумев от криков. Завывая, хрипя, плача и умоляя… нет, не остановиться… умоляя рвать на части, чтобы чувствовать НАС. Хватая его за окровавленную руку и забирая пальцы в рот, до самого горла, засасывая их и кусая, закатывая глаза и заходясь в криках, истекая потом и слезами. Представляя, что это его член у меня в горле.

Я не знаю, чувствует ли он это… сколько раз подряд меня сейчас разодрало от наслаждения грязно принадлежать ему. Принимать его в себе, с размазанной тушью, спутанными волосами, давящейся его пальцами и содрогающейся от очередных диких судорог. Выть его имя и снова сосать пальцы, принимая их глубже, расслабляясь и снова сжимаясь.