Ульяна Соболева - Паутина

С Андреем мы почти не виделись. Я жил в своей мрачной тишине в окружении сигаретного дыма и марева кофе. Пока не созрел для того, чтобы поехать к брату и попросить его об единственном одолжении — помочь мне убить эту мразь. Убить его вместе. Только мы втроем. Я, Граф и Бакит. Наши личные счеты.

Тогда он мне и рассказал о Славе.

Оказывается, все это время Граф тоже готовился. Я не спросил у него, взял бы он меня с собой или нет, а он и не говорил об этом. Имел полное право на ненависть, а я это право признавал. Да и не бабы мы, разбирать все по словам и поступкам. Он знал, что я конченый ублюдок, а я знал, что он об этом знает и никогда не забудет. Этого достаточно, чтобы не начинать ненужные разговоры о мере вины и прощении. Одно Андрей признавал, и я был ему за это благодарен — наше общее право на казнь той твари, что разнесла нашу семью на осколки. Мое абсолютное право на месть.

Когда все карты передо мной открыл, я остолбенел. Конечно, слышал об Изгое.

Наша сфера деятельности не позволяла такой роскоши — не иметь информации о самой незначительной детали вражеского механизма, который мы рано или поздно собирались сломать.

Ахмед, падаль, бои нелегальные устраивал, и я там бывал, не раз и не два. Сам видел, на что способна эта глыба с отмороженным выражением лица и железными мышцами под лопающейся от напряжения кожей и неизменными солнцезащитными очками. Ставки на него делал. Изгой выигрывал всегда. Чаще всего оканчивая бой смертью противника. Кто мог тогда предположить, что Изгой совсем не тот, за кого себя выдает.

Потом Нармузинов его к себе забрал. С этого момента мы его слегка потеряли. Да и не следили за ним особо, как и за любой пешкой азиатов. А Изгой оказался родным братом Дарины и сводным Андрея по матери. Они через Фиму, суку продажную, вышли друг на друга. Фима… Снова ударом в солнечное, до глотка воздуха отравленного и ощущения клинка между лопатками. Мне уже долгое время кажется, что он там застрял и разогнуться не дает. Но не до него сейчас. Граф сам с ним разобрался, а я… может, и я доберусь. Позже, если желание останется. Если не настанет мое "можно".

Тут и сошлась общая картинка. Недостающие звенья той самой цепочки, которую мы с братом собирали несколько лет, разыскивая его родственников.

Впервые с Изгоем встретились за городом в лесопосадке. Нам нужна была полная гарантия того, что никто не прослушает. После последних событий ни я, ни Граф не доверяли даже собственной тени. Не то что этому мрачному и угрюмому типу в очках.

Когда парень снял их впервые, я вдруг подумал о том, что у них с Дашкой глаза одинаковые. Похожи. И да, и нет. Резануло по сердцу, что ее глаза уже никогда не увижу. Только времени на все это не было сейчас. Изгой дал нужную нам информацию о местонахождении Бакита. Падаль так в штаны наложил после того, как мы все раскрыли, что теперь прятался в лесном домике возле зачуханной деревни. Трясся за свой зад. Не зря трясся, чувствовал нутром своим поганым, что придем за ним.

Около месяца мы втроем разрабатывали план, как возьмем эту крепость, которую Бакит превратил чуть ли не в военный бункер. Изгой там работал в личной охране ублюдка. Он нам схему дома от руки набросал чертежом. Все лазейки обозначил. Продумали каждую мелочь и выдвинулись. По минимуму людей, чтоб подозрения не вызвать, на разных тачках и в разное время. Встретиться договорились у реки, и вместе пешком через лес к домику этому. В камуфляже, масках, иногда ползком позли по кустам. Изгой во всей этой херне докой оказался. Знал точно, где есть точки наблюдения, где камеры установлены.

Я почему-то смутно помню, как шли, как перелезали через забор, как резали горло людям Бакита. У меня эта колыбельная в ушах звучала и не смолкала в этот день с самого утра. Я под нее вскрывал яремные вены охранников. Чпок — и кровь булькает, расползаясь пятнами на белоснежных рубашках, а я вытираю лезвие о лацканы пиджаков.

Я помнил хорошо только Бакита. Его перекошенное лицо и отвисшую челюсть. Слюни помню, как стекали по подбородку из широко раскрытого рта, когда я с него аккуратненько срезал лоскутки кожи. Как с картошки. Андрей и Изгой оставили нас наедине. Устроили нам долгосрочное свидание с полной нирваной и моим абсолютным господством в царстве боли и смерти.

Я камеру поставил так, чтоб видно было ублюдка, болтающегося на веревках, и медленно, очень медленно его потрошил. Он орал и блевал, мочился в штаны, истекал потом. А я складывал кусочки кожи на тарелку и методично продолжал свою работу. Не сказал ему ни слова. Ни одного слова. Он и так знал, за что. Прощения просил, молил меня, проклинал, рычал и орал, надрывая глотку, пока я не врезал ему ребром ладони по кадыку, чтоб заткнулся. Когда почти закончил, Бакит был еще жив. Кусок окровавленного мяса почти без кожного покрова. Мычащий от боли. Как пособие по анатомии в учебниках девятых классов.

Наверное, он думал, это конец, и ошибался. Когда увидел в моей руке хлыст, задергался в судорогах ужаса и вонючей паники, кровавыми лужицами под себя уже в который раз.

Я впервые не испытывал удовольствия от экзекуции над врагом, я просто его казнил. Хладнокровно, медленно, размеренно. Распланировал его агонию по минутам.

Мог бы — растянул бы ее навечно, но мы должны были уложиться в четыре часа до следующей смены охраны. Меня прервал Изгой, ворвался в комнату, морщась от брезгливости при виде ошметков плоти и истекающего кровью Бакита. Не привык парень к таким извращениям, или просто мерзко стало от вида этого ошметка, мычащего и слегка подрагивающего на веревках.

— Что-то пошло не так, Зверь. Наши засекли пять машин в десяти минутах езды. То ли что-то в системе сработало… то ли кто-то из охраны успел тревожную кнопку нажать, бл***, или Ахмед почуял неладное. Есть предположения, что сюда направляются. Кончай с ним. Уходим. Быстро.

Я бросил взгляд на Изгоя, потом на брата, и вырезал Бакиту глаза. Пусть знают, кто и за что. Послание младшему братцу.

Никто не сказал мне ни слова. Ни Андрей, ни Изгой. Когда мы уходили, Бакит был еще жив. Я надеялся, он проживет достаточно долго, чтобы прочувствовать, что значит настоящая боль.

Все это делал именно я. Макс. Не мой зверь, не моя адская больная сущность, которую и сам иногда боялся. А человек, которому эта мразь разрушила жизнь. И я был безмерно благодарен, что эту часть мести отдали именно мне.

Один взгляд на Графа, он на меня. Чужие. Вот теперь уже окончательно. Хотел ему сказать, что, бл***, не хватает мне его, что возможно, если бы… И не смог. К дьяволу. Не нужно все это. Лишнее теперь. Мы так же молча сели по машинам и уехали.

Гнали по пустой утренней трассе. И я вдруг понял, что все. Теперь можно. Вот в эту минуту наконец-то можно. Врубил музыку и выжал педаль газа.

А потом началась вакханалия. По машине рикошетом прошлось несколько автоматных очередей, и я, глянув в зеркало дальнего обзора, выругался матом сквозь зубы. Нас преследовали. Пять тачек. Наверняка тех самых. Головорезы Ахмеда или Бакита. Бросил взгляд на машины Андрея и Изгоя, набирающие скорость впереди, снова посмотрел в зеркало. Много их. Догонят — изрешетят всех нахрен. За поворотом дорога вниз пойдет, разветвляясь, если две тачки преследователей свернут, то нагонят их у моста. Изгой с братом развилку уже проскочили. А я четко между теми и другими. Как раз к ней мчусь. На раздумья доли секунд.

Усмехнулся своему отражению и резко ударил по тормозам, с визгом разворачивая тачку поперек дороги и глядя, как пять мерсов несутся на мой джип, слыша, как пули с жужжанием впиваются в корпус машины. Они не ожидали, выскакивая из-за поворота, а я смотрел, как расстояние между нами становится все меньше. Кого-то потяну за собой однозначно, остальным перекрою трассу металлоломом, и Граф с Изгоем уйдут. Логично и правильно. Самое время, Зверь.

Вцепился в руль двумя руками, глядя исподлобья, как ко мне приближается костлявая шлюха и ухмыляется кровавым оскалом.

Да-а-а-а-а, вот и наше очередное свидание. Заждалась меня? Ну иди, обними папочку… феерический, долгий секс не обещаю, но ты можешь меня наконец-то по-быстрому трахнуть, сука. Твой ход.

*1

Спи, маленькая, пусть сны захлестнут тебя,

Как волны сладкого огня, в которых ты в безопасности

Спи, милая, пусть эти струи ворвутся

И перенесут тебя в новое утро

Стараешься, как могла когда-то,

Ты стараешься махнуть на это рукой

Похоже, что это происходит быстро

Рука в руке,

Тень над тобою,

Жажда души на твоем лице

И все же, не важно

Если ты не послушаешь,

Если ты не дашь им преследовать тебя

Тебе просто надо излечиться,

Исправить то, что было ложью,

Иди вперед и не оглядывайся

Роеts оf thе Fаll — Slеер, Sugаr (прим. Авторов)

Какими бы ни были мои эмоции по отношению к Максу, какие бы противоречия ни разрывали меня изнутри, как бы я ни был на него зол, но я признавал его право на эту месть. В каком-то роде священное. Собственноручно расквитаться с тем, кто причинил вред твоим близким. Не мог ему в этом отказать. Не мог, потому что мы уже это проходили, только тогда на его месте был я. Я помню его поддержку, молчаливую и ненавязчивую, когда любое слово лишнее — только готовность разделить горе и отомстить врагу.

" — Найдем мразей, брат. Найдем и шкуру снимем заживо. Отомстим за нее. Я клянусь тебе отомстим. Никто не выживет.

— Ты отомстил, брат… Удел итальянской шлюхи — кормить червей.

— Пусть горит в аду… И клянусь, это только начало…".*1

Отомстить так, чтобы самому легче дышалось. Такой банальный самообман, ведь легче все равно не становится, но не отомстить — значит предать. Память, воспоминания, жизнь, которую отдали в твои руки, а ты уберечь не смог. Я знал, что он чувствует сейчас, наверное, впервые за эти полгода появилось хоть что-то, в чем мы были созвучны.