Только сейчас, когда мы начали немного приходить в себя, стало возможным отодвинуть все на задний план и попытаться влезть в его шкуру. Это было правильным выбором — подождать. Выбрать нужный момент, чтобы тебя услышали.

И тогда, глядя на его хоть и пустой, но решительный взгляд, я четко осознавал, что в его жизни остался один смысл. И это месть. То единственное, что он еще мог держать в руках… Все остальное он ими же и разрушил.

Я знал, что он отомстит. Удивлялся даже, почему не сделала это до сих пор, учитывая его бескомпромиссную эмоциональность. Что останавливало его? Что удерживало от того, чтобы ворваться в самое пекло и вырвать ублюдку Бакиту сердце? Я много раз задавал себе этот вопрос — чего он ждет? Почему затаился? А потом понял. Он не мог рисковать. Не собой, нет. Его жизнь давно перестала являть для него ценность, наоборот — стала наказанием, которое он добровольно принял. Вот только бессмысленно потерять ее, размахивая стволом — все равно, что предать память о Дарине. Он должен был быть уверен, что доберется до Бакита лично, а не умрет от пули кого-то из его охраны. Только это заставило его обуздать свой нрав и рвущееся наружу желание затопить этот мир в крови — Бакит должен подохнуть от его рук. Эту миссию он не мог оставить никому… это единственное, что держало его в строю.

Мне не нужно было говорить ни слова — я чувствовал все это, понимал, как никто, потому что и сам ступил на этот путь сейчас. Видел эту одержимость в глазах, которая не полыхает, а замораживает, и знал, что помогу. В этом — да, в этом — помогу. Это его месть. Его личные счеты. Я также знал, что он сдержит свою клятву — больше не придет. Больше ни о чем не попросит, потому что не осталось уже ничего. Да и гордый он. Умолять не станет. И знает меня хорошо. Стена теперь между нами.

Наблюдал за ним, видел взгляд его сосредоточенный, как лоб морщил от напряжения, как мелочь каждую предусмотреть хотел, и осознавал: после того, как убьет — самому смерть не страшна будет. А сейчас он ее боялся, боялся — потому что она может помешать ему на локоть кишки Бакита намотать. Он не мог этого позволить, жить должен, чтоб долг свой перед Дариной отдать.

Мы оба все эти месяцы вынашивали планы мести, только в этот раз по отдельности. Знали, что этот квест слишком сложный, твари осознавали все и ожидали ответного удара, поэтому были в полной боевой готовности. Подобраться нужно было по-тихому и в собственном доме замочить. Демонстративно и нагло. Давая понять, что не спрятаться, что везде достанем. Сработать четко и слаженно. Тут холодный расчет был нужен, и без человека из их окружения нам не справиться. Я знал это с самого начала, поэтому и искал способы выйти на Изгоя. Фима, сученок подлый, не подвел — у него выхода другого не было, в способах "убеждения" нам равных нет. Ахмед Славу на крючке держал, вынюхал, что тот сестру ищет, и кормил обещаниями, потом девчонку нашел возраста такого же, документы фальшивые сделал и выдавал ее за Дарину. Держал взаперти, требуя у Изгоя отпахать на него на боях без правил. Пигмалион хренов, устроил инкубатор. Самое циничное то — что Изгой собственными глазами видел, как Бакит Дарину избивал, и даже не понимал, что это и есть сестра его родная. А когда я глаза ему на все открыл, то впервые увидел, как его каменное, невозмутимое лицо исказила ярость. Он был грозой подпольных рингов, со временем Ахмеду даже трудно было подбирать ему соперников, так как само имя Изгоя заставляло борцов обливаться вонючим потом и в сортир бежать, за животы хватаясь.

На верную смерть мало кто идти захочет, даже за баснословные деньги. Его называли машиной для убийств, которая не знает, что такое жалость и эмоции, и мало кто догадывался, что есть то, что может зацепить этого железного борца. Он долго молчал, думал, смотрел на меня с недоверием, фото пересматривал, а потом просто взял чистый лист бумаги и набросал схему. Не проронил при этом ни слова, чтобы ни одной зацепки не оставить, чтобы не слили его раньше времени, а доверять мы не могли никому. Написал номер, а также время, когда на связь выйдет.

У нас не было времени на общение, не было возможности видеться, слишком многое было поставлено на кон, и если хоть одна тварь пронюхала бы о нашем сотрудничестве — все бы развалилось к чертям. Только мне не нужны были его слова, я просто знал, что обрел брата. Одного потерял, хоть и пуд соли вместе съели, а второго обрел, без лишних слов и объяснений. Не видел он меня никогда раньше, чужой я ему фактически, а, выслушав и подумав, сразу со мной в одну упряжку. Вот так просто — сделав свой выбор…

* * *

Макс получил то, чего так долго ждал. Жуткие вопли Бакита, которые доносились из комнаты и говорили сами за себя. Ублюдок орал как резаный, хрипел, умолял о пощаде, готов был валяться в ногах и ползать на коленях, цепляясь за свою никчемную жизнь. А мне с каждой секундой все тяжелее было сдержаться, чтобы не ворваться туда и не разорвать ему пасть. Но мы оставили его Максу, ему это было сейчас нужнее, свести эти кровавые счеты. Не знаю, сколько все это продолжалось, только отборный мат все не затихал, вперемешку со стонами и криками, звук хлыста, и ни одного выстрела. Да, он не даст ему сдохнуть так просто. Превратит в вонючий кусок мяса, издеваясь, унижая, впитывая в себя каждый его вопль, пожирая страдания, наполняясь какой-то дикой, необузданной энергией.

— Миллион раз хотел сделать то же самое, — Изгой достал из пачки сигарету, предлагая и мне.

— Да мы единомышленники, Славик… — затянулся, вдыхая сигаретный дым. Так и не бросил после смерти Лены. — Ну ничего, у нас все впереди. Ублюдков на наш век хватит…

— Да, это точно…

Я знаю, что мы оба подумали об одном и том же, цель теперь была одна. Ахмед… Личное проклятие Воронов. Бессмертное зло. Но мы и не такое зло живьем закапывали. Внезапно Изгой напрягся, прислушиваясь, и рванул к мониторам.

— Твою мать, ахмедовские головорезы на подъезде уже… Пойду Макса звать. Уходить надо.

Брат вышел, откатывая рукава, одежда перепачкана вся, пальцы в крови, мог бы — наверное, умылся бы ею. В глаза друг другу посмотрели и попрощались мысленно. Теперь квиты. Ничего друг другу не должны. Он месть довел до конца, мы в расчете. Повисло на секунды в воздухе недосказанность, общие воспоминания, общие огнестрельные и ножевые, общее веселье и горе тоже общее. Но в прошлом. Похерил он все. И сам об этом знает. Где-то дернулось сожаление и тут же сдохло в своей никчемности и бессмысленности. Каждый делает свой выбор сам, и Макс этот выбор сделал, когда пошел не одной со мной дорогой, а параллельной и в своем направлении. А параллельные не пересекаются.

Разошлись по своим машинам и двинулись, выжимая до упора педали газа.

Погоня началась практически сразу, потом огонь открыли. Машины бронированные, все шансы оторваться в принципе есть, до города доедем, а там подкрепление.

Развилку проскочил. Гнал на всей скорости к мосту, не оглядываясь, только в зеркале заднего вида увидел, как резко развернулась машина Макса у самого разветвления. В нее тут же врезались первые два мерса. Из трех других продолжали стрелять. Автоматные очереди, одна за другой, и пули от металла отскакивают, осыпая асфальт раскаленными каплями.

У меня все мысли каким-то дьявольским калейдоскопом, хаосом за доли секунд, но целый ворох. Как в гребаных фильмах, когда кинопленку прокручивают нарочито медленно, чтоб каждая деталь в мозгах отпечаталась. У меня они не отпечатывались, а прожигались. Да так, что голову, как раскаленным обручем стянуло.

Что он творит, бл***? С управлением не справился? Черта с два… Намеренно это сделал. Чтобы мы оторвались. Макс, бл***. Умереть решил? Теперь можно? Ничего не держит здесь… Я смотрю, не моргая, и мысли градом — что подохнет сейчас, так правду и не узнав. Его джип кувырком в кювет от столкновения, а у меня внутри все переворачивается, и взгляд застыл, застекленел. Вижу, как летит его смятая машина вниз. Две другие тачки с оглушительным грохотом по асфальту, высекая искры, катятся, как игрушечные, одна следом за джипом Макса в кювет, а вторая мимо нас вперед прошелестела и взорвалась.

Вспышкой дикой ярости полоснуло — да, пускай сдохнет, раз решил… Так и надо ему. И Дарине легче станет. Не сразу, конечно, но станет. Переживет… Не будет его — и встанет все на свои места.

Думаю, а сам со всей силы по рулю, по тормозам и словно просыпаясь от кошмара, осознавая чудовищность своих же мыслей.

Какое право имею ее жизнью распоряжаться? Чем я лучше отца тогда? Сам знаю же, каково это, когда твоей судьбой играют… Пусть сама убьет его правдой… Пусть сама накажет, вычеркивая из своей жизни. Если я проведу всю свою жизнь, лживо ей улыбаясь, то чего я стою?

Да бред все это. Броня в броне. Игра в лживые прятки с самим собой. Брат мой там. Да, ублюдок последний, но брат. Нас прикрыть захотел, и думал, я его там брошу? Дурак он, если так решил. Что же он творит опять?

Рванул за ручку двери и вышел из машины. Услышал истошный крик Русого:

— Андрей… пригнись… пригнись, бл***. Изрешетят же… Не жилец он уже. Всмятку. Все. Уходить надо.

— Прикройте. Сам проверю.

Я слышу перестрелку, знаю, что могу и не добежать до машины брата, только ноги словно сами несут. Пригнувшись, между тачками наших ребят, отстреливаясь и прислоняясь к машинам.

"Держись там. Держись. Даже не думай сейчас сдохнуть".

Вперед, не оглядываясь, шаг за шагом, быстрее и быстрее, как будто от пуль, которые в воздухе свистят, убежать можно. Я не знаю, какая сила оберегала меня сейчас, только я добрался до его машины без единой царапины. Значит, все правильно делаю. Верно все. Как должно быть. Как сам должен.

Изгой с Русым и парнями как могли машинами траекторию выстрелов перекрыли, и отстреливались.

Несколько мгновений — и еще два внедорожника вспыхнули как факелы. Наши по бензобакам стреляли. Знают свое дело. Из горящих джипов высыпались, словно солдатики из коробки, люди Ахмеда, пытаясь прикрыть головы от града наших пуль.