Я резко встала со скамейки, голова закружилась, и пришлось схватиться за спинку.

— Я с тобой. Слышишь? Я лечу с тобой.

Она смотрела на меня расширенными глазами, а мне от ее взгляда хотелось заорать.

— Не надо со мной. Тебя в самолет не пустят и…

— Мне плевать. Я с тобой лечу. Поняла? Позвони туда. Позвони, я умоляю. Позвони им.

Я вцепилась в ее плечи, а внутри все так же сжимается сердце. Так сильно, что мне кажется, я сейчас от боли закричу.

— Они только что звонили. За это время ничего не изменилось. Ты не можешь со мной. А Карина и…

— Я тоже поеду. Мне с папой быть надо. Вы меня тут не оставите.

Я медленно повернула голову, так же тяжело дыша. Перед глазами плывет все, лихорадит. Карина воду протянула, и я сделала глоток, стараясь успокоиться, прислушиваясь к себе. Больно внутри. Раздирает грудную клетку… и мне почему-то показалось, что это правильно. Пока больно… это правильно. Пусть будет больно.

* * *

Мы гнали в аэропорт на такси, а я цеплялась за руку Фаины, снова и снова умоляла позвонить Андрею, но нам никто не отвечал. Мне казалось, что я с ума схожу. Я хваталась за горло, за ворот платья, продолжая задыхаться.

— Ну куда в таком состоянии лететь, Даш. Даша-а-а-а. На меня смотри.

— К нему… — голос дрожит, и сама себя не слышу. — Я должна там быть. Я чувствую, что должна. Иначе я задохнусь, Фая. Понимаешь? Я задохнусь.

Она кивала головой, прижимая меня к себе, а когда зазвонил ее сотовый, мы все вздрогнули.

— Да. Андрей. В аэропорт еду. Ну что там? В операционную? Когда? Кто оперирует? Да, я его знаю. Толковый врач. Я наберу, как только приземлюсь. Давай. Держитесь там.

Повернулась ко мне, медленно выдыхая.

— Только не лги. Не лги мне.

— Он в критическом состоянии. Никаких прогнозов. Надо ждать, Даша.

— Или никаких шансов? — хрипло спросила я.

— Прогнозов, — упрямо ответила она, — прогнозов.

Я схватила свой телефон дрожащими руками. Холодные пальцы сами пробежались по цифрам, словно выучили свои движения наизусть. Я прижала сотовый к уху, слушая длинные гудки, глядя в никуда… наверное, глядя в себя саму, где все еще по-прежнему адски больно.

Я вдруг почувствовала непреодолимое желание это сделать. Сейчас, в эту минуту. Немедленно. Позвонить. Услышать голос. Хотя бы на автоответчике. Хочу. Безумно, неуправляемо желаю слышать его голос. До боли в груди.

Карина и Фая наблюдали за мной со стороны, как за сумасшедшей.

"Вы, конечно, можете оставить мне сообщение, но я никогда не слушаю этот дерьмовый автоответчик. Поэтому поговорите сами с собой и перезвоните мне позже".

От звука его голоса полетела в пропасть, затрясло всю, как при ознобе. Боже. Я не слышала его голос больше семи месяцев. Я все еще жива после этого? Нет… меня не было все это время. Сердце защемило, заболело от сумасшедшего восторга. Просто голос. Хотя бы вот так, издалека. Я, как наркоман, долго воздерживающийся от дозы, всеми силами избегающий любых напоминаний о наркотиках, вдруг почувствовала смертельную тягу и горячо зашептала в трубку, срываясь на всхлипы:

"Ты обещал. Слышишь? Ты обещал меня не оставлять. Обещал, что я никогда не задохнусь без тебя. Держи свое обещание, черт тебя раздери, Макси-и-им, держи свое проклятое обещание"

Понимаю, что это по-идиотски, что это какое-то сумасшествие, что в никуда звоню, в никуда кричу, в ничто… а там, внутри, хочется верить, что нет этого в никуда. Есть вселенная, есть космос, есть эти звезды. Мои звезды для него по-прежнему горят. Он должен меня услышать. Должен. Иначе зачем все это? Зачем все это было?

В самолете я с такой силой сжимала руку Фаины, что мне казалось, я сломаю ей пальцы, но она не выпускала мои не на секунду. Едва мы приземлились, она выхватила сотовый и снова набрала Андрея.

— Еще оперируют? Ясно. Мы в дороге. Сейчас такси берем. Мы — я, Дарина и дочь твоя. Нет, не встречай. Там будь. Конечно я знаю Русого. Ты звони сразу, если что-то станет известно.

— Почему так долго? Почему, Фая? Ты не врешь? Ты мне не врешь?

— Не вру. О таком не врут. Ты постарайся хотя бы немного успокоиться. Совсем немного. Нельзя тебе так нервничать. Все хорошо будет. Надо верить. Мысль материальна. Возьми себя в руки.

Я когда увидела Андрея, внутри что-то оборвалось, бросилась к нему, рывком обнимая за шею, прижимаясь всем телом, и он меня так осторожно обнял, слегка поглаживая мою спину, а потом я подняла голову и посмотрела ему в глаза. Хочу спросить, и не могу. Мне страшно. Мне так страшно услышать его ответ. Так страшно, что колени подгибаются. Вопрос задала Фаина.

— Ну что? Как прошла операция?

— Он уже в интенсивной терапии. Все еще никаких прогнозов. Должен начать дышать самостоятельно, но… травма головы, пробитое легкое.

— Давай отойдем, Андрей… — Фаина бросила на меня тревожный взгляд.

— НЕТ. При мне говорите. Я знать хочу. Я все хочу знать.

По мере того, как Андрей рассказывал, я все сильнее сжимала его пальцы одной рукой, а другой свой живот.

Я слышала их голоса, но словно впала в некую прострацию. На меня надвигалось нечто чудовищное, нечто огромное, удушающее своей силой. Я чувствовала, как эта чернота поглощает меня всю. Я словно видела себя со стороны. Себя и их. Как будто внутри меня все перевернулось. Паззл сложился, все вернулось и выстроилось в новую картину. Печальную, мрачную, но уже настоящую. Вот она, правда и истина. Нет, Макс не изменился вдруг в моих глазах, он изменил меня. Он заставил меня стать другой, не самой собой, он вывернул мою душу наизнанку, и я перестала его понимать и чувствовать, как раньше. Словно выбил у меня почву из-под ног в самом прямом смысле этого слова. Только теперь я начинала по-настоящему осознавать, что происходит в его черной душе. Он себя наказывает. За то, что сделал со мной. С нами. Он, как всегда, занимается самобичеванием. Вот почему он развернул эту проклятую машину. Он ищет смерти. Жуткая у него любовь, разрушающая, еще страшнее, чем моя собственная, это наваждение. Но именно такой любви я хотела от него, именно ее я всегда видела в его безумных синих глазах, в его невыносимо синих глазах, в его безумно мною любимых синих глазах. В тот самый первый миг, когда его увидела, разве не прочла приговор себе, не пошла за ним? Когда он бил меня, он бил самого себя. Причиняя боль мне, он причинял ее себе. Да. Так похоже на этого безумца. Так на него похоже. Что же это за проклятье такое — любить чудовище с такой силой, даже осознавая все, что он сделал и еще сделает. Мой Зверь. Никем не понятый, никем не прощенный. Зачем ты это сделал, Макс? Тебя уже ничего не держит? Черта с два. Держит. Я держу. Мы тебя держим и будем держать.

— Хочу увидеть его, — так громко, что на нас обернулись люди.

— Это невозможно, Даша. Нет. Нельзя. Никто тебя не пустит туда.

— Пустят. Пожалуйста. Ты же знаешь врача, Фая. Андрей. Ну поговорите с кем-то. Пусть меня пустят. Пожалуйста-а-а-а. Я нужна ему там. Я знаю.

Андрей сильно сжал челюсти и посмотрел на Фаину, потом все же отвел ее в сторону и что-то говорил ей, а я чувствовала, как опять начинаю задыхаться. Они не говорят мне всего. Они от меня скрывают то, что происходит на самом деле.

Фаина ушла сразу после разговора с Андреем, на ходу набрасывая белый халат, а брат вернулся ко мне и снова молча обнял, прижимая к себе.

— Все плохо, да? — шепотом спросила я, склоняя голову ему на грудь.

Не ответил, поглаживая по голове, а я теребила пуговицу на вороте его рубашки и слышала, как гулко бьется его сердце.

* * *

Когда увидела Максима, всхлипнула и закусила губу, чтобы не закричать. Там, под ребрами, все еще невыносимо саднило, словно все разворотили чудовищными клещами панического страха потерять.

Медленно подошла, стараясь дышать ровнее, не впасть в истерику именно сейчас. Больно видеть его таким… Таким беспомощным. Самого сильного из всех мужчин, что я когда-либо знала. На голове и глазах бинты, весь в трубках, капельницах. Тишина… и датчики везде пищат. Я, неслышно ступая, подошла к постели, постепенно выравнивая собственное дыхание.

— Я здесь… — очень тихо, а мне кажется, слишком громко в этой зловещей тишине. — Ты меня слышишь, Максим?

Опустила взгляд на его руку и непроизвольно коснулась ее кончиками пальцев. Такая холодная. Провела по запястью, словно обрисовывая каждую вену, каждый палец.

— Когда-то… ты впервые взял меня за руку. Помнишь? Я тогда подумала, что у тебя самые сильные и красивые руки на свете. Потом я долго сжимала и разжимала пальцы, вспоминая, каково это — чувствовать твои между ними.

Скользнула к ладони, поглаживая ее, осторожно приподняла и, склонившись, прижалась к ней щекой. Датчики все так же равнодушно пищали в тишине с какой-то зловещей монотонностью, а я смотрела на его осунувшееся лицо, на эти сплошные повязки, и чувствовала, как разрываюсь изнутри от этого щемящего чувства собственного бессилия. Прижала его ладонь к животу, закрывая глаза.

— Не бросай меня, пожалуйста. Я не смогу без тебя… мы не сможем. Мы хотим, чтобы ты к нам вернулся. Дыши для меня… дыши, Максим. Дыши мной.

Малышка снова зашевелились внутри, и я закусила губу, сдерживая слезы. Что-то вдруг оглушительно запищало, и я, вздрогнув, в панике выронила его руку. В палату тут же заскочили медсестры. Меня вывели чуть ли не насильно, а я оборачивалась на него и повторяла про себя, как умалишенная, сдирая с головы шапочку и повязку с лица.

"Дыши, Макс. Дыши, черт бы тебя побрал. Дыши мной. Ты же обещал. Не смей меня бросать".

Почувствовала сильные объятия Андрея, он уводил меня дальше по коридору к раскрытому окну, а я вырывалась и смотрела, как закрываются двери палаты. Когда через несколько минут оттуда вышла медсестра, у меня подогнулись колени. Она направлялась прямо к нам, а я сжимала ворот рубашки Андрея и смотрела, как она приближается, оседая в его руках, хватаясь за плечо, открывая и закрывая глаза.