Юлия Еленина - Паутина Фрейда

— Как и бумажный вариант можно залить кофе. Я уже не говорю про замыкание проводки или другие форс-мажоры. И что-то подобное может произойти, то без сохранения на сервере вся информация будет утеряна.

— Я помню своих клиентов, помню их проблемы. И пока ничего не случалось с моими документами.

Я понимала, что он хотел спросить, но отвечу сейчас то же самое, что и в первый раз. Этический кодекс еще никто не отменял.

— Алиса…

— Нет, Ярослав, я не могу. Да и информация о наших встречах не поможет, поверь мне. Пожалуйста, просто поверь.

— Идем. Заберешь все с собой и оставишь у меня дома.

Я замялась, потому что, как и он, видела во всем подвох. Ярослав посмотрел на меня, слегка усмехнувшись, но ничего не сказал. Он думал, что я что-то скрываю, я думала, что он хочет увидеть записи.

Мы вместе поднялись в мой офис, который все так же тихо-мирно стоял на сигнализации. Я открыла дверь и включила свет. Ничего не изменилось. Все так же, как я и оставила перед отъездом. Открыв стол, забрала три тетради, сразу положив их в сумку, а потом прижала ноутбук к груди и сказала:

— Можем идти.

Ярослав кивнул, подождал, пока я закрою кабинет, и до его дома мы ехали в полном молчании. Опять что-то не то…

Я даже не хотела переступать порог. А еще меньше хотела говорить на тему: «Что будет завтра».

Но и понимала, что это будет стоить всего. Я пробивалась через его стену, а потом сама же складывала ровными рядами кирпичи. Хватит!

— Ярослав, давай поговорим.

— Поговорим, Дина. Еще как поговорим.

Произнесено это было не зло, а как-то устало. Интересно, если я его достаю за считанные часы, то что же будет, если мы проведем вместе целый день? Хотя в Боливии же проводили, но тогда все было по-другому. Тогда были игры, теперь — жизнь.

— О чем сразу говорить начнем? — спросил Ярослав, заварив чай, когда мы устроились на кухне.

— Давай я сразу расскажу о визите к Алесе.

— По-твоему, это важнее?

— Нет, но…

— Так начни с важного.

— Хорошо, — я опустила глаза в чашку, — я не думала, что так получится. И напрягать тебя своей беременностью не хотела, потому что вряд ли ты вообще о детях когда-то задумывался. Да и я сама… Ярослав, пойми, я реально оцениваю шансы своего организма, который отвергает все, — усмехнулась я с горечью, но потом добавила с сарказмом, как будто сама себя успокаивая: — Зато онкологией вряд ли заболею.

— Дина, прекрати. Подобные разговоры мне не нравятся. Ты рада вообще?

Я кивнула, понимая, что не просто рада, а даже мой мозг не может еще осознать до конца такую неожиданность. И ищет постоянно что-то плохое… Но я, наверное, слишком реалистично смотрела на жизнь, так что надевать розовые очки не хотелось, почти перешагнув через четвертый десяток.

Я говорила и говорила — на удивление, становилось легче. Я говорила обо всем: о своих сомнениях, о страхах, о предположениях. Меня как будто прорвало! Раньше такой отдушиной мне служил Калинин, ведь даже психологу надо с кем-то говорить. Но все равно это было не то… Говорила о том, что не смогу все это выдержать, каждую минуту ожидая совсем не чуда, а наоборот. Говорила о том, что вижу и чувствую его недоверие, о том, что так невозможно будет что-то построить.

Ярослав молчал, только смотрел. Но я видела, как меняется цвет его глаз. А потом резко замолчала. Я слишком много сказала. Как будто просто раскрыла все карты и даже тузы из рукавов достала.

Еще расплакаться здесь не хватало, вообще получится дурацкая ситуация. Пора завязывать размазывать сопли, а то выходит какой-то недосеанс психоанализа.

— Ладно, — сказала я. — Хватит.

— Не думал, что ты такая пессимистка.

— Я реалистка.

— Слышишь, реалистка, ты бы, прежде чем себя накручивать, походила по врачам, сдала анализы, а потом уже занималась прогнозами. Или ты даже не собираешься становиться на учет? Завтра же займешься, — произнес он тоном, не терпящим возражений.

Конечно, подобное обращение подняло во мне просто волну протеста. Я поднялась и уперлась кулаками в стол. Он что, издевается? Да и на каком основании вообще со мной так разговаривает. Я только открыла рот, как он не дал мне и слова вставить, а сказал:

— Ты похожа на хомяка. Такого злого, взъерошенного, но при этом очень милого пушистика.

— Что? — не поняла я, растерявшись на мгновение.

— Дина, а слабо тебе?.. — замолчал Ярослав, создав интригу, а я, признаться, навострила уши, потому что эти слова были для меня красной тряпкой. Надеюсь, он не скажет сейчас: «А слабо тебе прыгнуть с тарзанки?»

В принципе, конечно, нет, но точно не сейчас.

— И?..

— Слабо тебе побыть обычной беременной бабой? Наглаживать живот, с умилением смотреть на детей на улице, ходить по детским магазинам, хотеть по ночам клубники с селедкой — в общем, вести себя нормально?

Я опустилась обратно, почувствовав, как все-таки предательские слезы начинают скапливаться в уголках глаз. Нестандартный подход. Но это мне показалось таким милым и трогательным, что я готова разрыдаться. Ярослав не гладил меня по спине, говоря, что все будет хорошо, не запер в больнице под постоянным наблюдением врачей, не смотрел на меня с жалостью. Он знал, что мне это не надо. Он понимал, как на меня воздействовать, куда нажимать. И мне не нужны были банальные слова. А он их и не сказал. Тут уж точно впору разрыдаться.

Поднявшись под пристальным, теперь зеленовато-ореховым взглядом, я обогнула стол и со спины обняла Ярослава, поцеловав в щеку.

— Спасибо, — сказала в самое ухо.

Он молчал, как мне показалось, слишком долго, а потом погладил мою ладонь. Слов мне сейчас не надо было. Он меня чувствовал, он понимал. Но я должна была сказать.

— Ярослав, за последние месяцы мы слишком много наворотили. Мы просто в своем сумасшествии, в какой-то гипертрофированной мести потеряли себя. Но мы смогли сделать что-то хорошее, тоже вместе. И этот маленький человек не виноват ни в чем. Я не хочу, чтобы его коснулись все наши грехи. Их должны искупать мы, а не он.

Одно движение — и я оказалась у него на коленях. Все-таки говорить было проще, когда я не смотрела ему в глаза. А теперь так близко, так невыносимо. Я чувствовала его дыхание на своей щеке, потом на подбородке.

Нам обоим больно, но пытаемся не показывать, что творится внутри. Раскрываемся, но не до конца.

— Дина, — он провел рукой по моим волосам, — мы разберемся. Нормальными мы вряд ли станем, но можем попытаться. Будем бесить друг друга, доставать, бить посуду, а потом трахаться как кролики.

Может, мы действительно ненормальные, но нарисованная картина мне понравилась. Тихое счастье — это явно не про нас. Будет сложно, безбашено, но по-настоящему.

— Вот с этим придется подождать, — улыбнулась я, а потом сказала уже серьезнее: — Я боюсь…

— Понимаю.

Ярослав прижал меня к себе сильнее, поцеловав в шею. Прямо чувственный момент. И от этого стало как-то неловко. Да, еще многое нам предстоит. Я отстранилась и спросила:

— А еда у нас есть?

— Ну вот, — усмехнулся мне в шею, — это уже больше похоже на нормальность. Надеюсь, и дальше так будет. Только готовить я не умею.

— Я умею, — поднялась и открыла холодильник.

Конечно, за день там не прибавилось продуктов. Я покачала головой и повернулась к Ярославу, обреченно вздохнув:

— Доставка?

Он кивнул и достал телефон. В несколько кликов решил проблему с едой, а потом заметил:

— Завтра заедем в магазин.

Так обыденно. Так просто. Вот и как здесь не расплакаться? Но на это нет времени. Я бы сейчас с удовольствием послала все и всех к черту, чтобы насладиться этими минутами, потому в завтрашнем дне я все так же была не уверена. Если Ярослав что-то сказал насчет моей беременности, то мои сомнения по поводу нас он никак не обозначил. Даже не касался этой темы. А значит — и сам не уверен. Хотя идея с кроликами довольно красноречивая, вот только какая-то призрачная.

— Что опять? — спросил Ярослав, когда я снова устроилась напротив.

— Я говорила с Алесей.

— Это я понял уже, — начало разговора ему не понравилось. — И что?

— Она сказала, что у Алисы была привычка зашифровывать поздравительные послания. Это были и соотношения цифр с буквами алфавита, и книжные коды. Но тут я подумала, что на все это надо время. Сделать гравировку на кольце, написать письмо… Не проще ли просто рассказать все тебе?

— Я неделю был в командировке, — закрыл Ярослав лицо руками, как будто чувствуя себя виноватым. — Приехал в ту ночь, когда Алиса…

Ему было больно говорить о ней. Он любил ее, но я не ревновала. И дело не в том, что не стоит ревновать к умершей жене, а в том, что это была другая любовь. Он всегда будет ее любить. И Алиса всегда будет между нами — только не призраком, а скорее ангелом-хранителем.

Кто-то из нас должен был… И это был я. Сам не осознавал все до конца, не принял еще всего, но вел себя… Хрен знает, может, и правильно. Я просто не знал, что именно надо делать, что сказать. Я слушал ее.

Не знаю почему, но мне было больно от каждого ее слова. Не верит, не доверяет, не признает. А мы же, блядь, смогли сотворить чудо. Черт знает, какой бес в меня вселился, но я вдруг захотел, чтобы потом маленький человечек лег мне на руки. Да, я еще не осознал, что она беременна. Да, мы два идиота, которые не уверены в своем будущем. Но, черт возьми, мне нужна эта женщина, такая чокнутая, и мне нужен этот ребенок.