— Соня, Сонечка, — закричала она, едва войдя в келью, — говорят, вчера заговор против Петьки открылся!.. Я же тебе говорила, что он вот-вот должен с Великим посольством уехать? Так вот, вчера у него должна была быть очередная попойка у Гордона по поводу отъезда. Петр уже собрался было ехать к нему, как прибежали два стрельца, может, помнишь Лариона Елизарьева? Ну, того, который в Преображенское примчался с изветом, будто ты с Федором Леонтьевичем заговор супротив него готовите? С ним был еще один, которого я не знаю. Так вот, они прибежали к Петру доложить, что, мол, раскрыли заговор, будто полковник Ивашка Цыклер подбивает стрельцов царя убить. Ну, тут и началось! Петр заорал так, что по всему дворцу слышно было. Цыклера тут же арестовали и увезли в Преображенское. Петр тоже туда помчался дознаваться, кто еще причастен к этому делу. А я — быстрее к тебе, чтобы рассказать.

Поднявшись с ларя, на котором сидела, Софья размашисто перекрестилась и поклонилась образам.

— Услышал Бог мои молитвы! Жаль только, что ничего у Цыклера не вышло. Ну, ничего, не последний раз… Ох, чую я, не в последний раз пятнадцать лет назад колокол гудел.

— Сонечка, я не об этом… Если их будут пытать, как бы Цыклер чего не наговорил. Он ведь сума переметная: то тебе служил, то Петьке. А вдруг, чтобы спасти свою шкуру, он тебя оговорит? Ты уж будь поосторожней, хорошо? А то как бы чего не вышло. А теперь мне пора. Поеду назад и если что разузнаю, то сообщу. Крепись, моя дорогая! Видно, мы не испили чашу до конца.

С этими словами она расцеловалась с сестрой и, поспешив назад к саням, понеслась во дворец, поднимая полозьями саней снежные вихри. А Софья долго сидела в задумчивости, глядя пустыми глазами в пространство. Марфа зря опасалась, что ее сестра воспримет новость слишком близко к сердцу. Ей, вечной затворнице, было все равно, что будет завтра. Если бы вдруг Петр захотел ее сослать куда-нибудь в Каргополь или еще какой медвежий угол, то она бы приняла перемену жизни спокойно, как само собой разумеющееся. Да и сильно ли отличается один склеп от другого, если смотреть на него изнутри?

Как показали дальнейшие события, Марфа не зря опасалась, что открывшийся заговор затронет сестру. Цыклер под пыткой выдал двух бояр — Соковнина и Пушкина, а также двух стрельцов.

Петр собственноручно вел следствие, присутствуя при пытках. Когда же стало ясно, что больше из несчастных выбить ничего не удастся, их приговорили к казни, которой молодой царь уделил особое внимание. Как позднее узнала Софья, на одном из допросов изнемогший от боли Цыклер «вспомнил», как Софья со своим дядей уговаривали его убить маленького Петра. Не задаваясь вопросом, было это или нет, Петр отомстил своим родственникам. У ворот Новодевичьего монастыря была усилена охрана и запрещен допуск к царевне любых гостей без разрешения лично Петра или князь-кесаря Ромодановского.

Но еще больше, чем сестру, царь ненавидел Ивана Михайловича Милославского, умершего за несколько лет до описываемых событий. Какой же надо было обладать фантазией, чтобы, выкопав гроб с телом своего врага, привезти его на упряжке, запряженной свиньями в Преображенское! Но и этого показалось мало озверевшему государю. В день казни Цыклера и его сообщников открытый гроб с телом Милославского поставили под помостом, на котором палач, как мясник, разделывал свои жертвы, отрубая им руки, ноги и головы, и их кровь лилась на полуразложившегося покойника.

Хоть посетителей к Софье больше не допускали, но ее «почта» работала без перерывов. Письма в корзинках с гостинцами шли одно за другим, и весть о страшной казни Цыклера долетела до узницы Новодевичьего монастыря на следующий день. Прочтя торопливые каракули Марфы, царевна содрогнулась от отвращения, представив себе младшего брата, придумывавшего столь извращенную месть своему умершему врагу.

Боже мой, Феденька, как же ты был прав, когда предлагал спасти Русь от пришествия Антихриста! Но разве можно было предположить, что в маленьком мальчике таилось столько злобы? Хорошо хоть он уезжает с Великим посольством и Москва отдохнет от его чудовищных причуд.

Однако Петр и здесь сумел неприятно поразить Софью, оставив вместо себя на Москве своего меделянского пса князь-кесаря Федора Юрьевича Ромодановского, громадного, с вислыми польскими усами и длинными сальными волосами монстра, о котором ходили страшные слухи, будто он собственноручно пытает людей. Может, это и не совсем соответствовало правде, но у царевны не было никакого желания ни видеть, ни слышать человека, принимавшего участие в пытках Шакловитого.

Когда князь-кесарь, тяжело отдуваясь, ввалился к ней в келью, чтобы самому убедиться в правильности применяемых мер по охране Софьи, она отвернулась от своего тюремщика и простояла так все время, пока он находился в комнате. Надо бы, конечно, быть похитрее, но ее буквально тошнило от одного вида его выпяченного живота, цепкого взгляда глубоко посаженных, с набрякшими веками глаз, запаха чеснока и перегара, исходившего изо рта ее добровольного тюремщика.

Заметив отвращение, которое царевна не посчитала скрыть, он осклабился:

— Не вороти нос, Софья Алексеевна. Нам теперь часто встречаться придется, так что не обессудь, если твоя комната провоняет чесноком, гы-гы!

Софья передернула плечами в тихой надежде, что князь-кесарь наконец уйдет, но он задержался на пороге:

— Кир-Иоаким плох, — сообщил он доверительным тоном, точно они перед этим не признавались друг другу в своей ненависти. — Помолись за него, царевна.

Со смертью Иоакима не осталось почти никого из главных действующих лиц этой трагедии, кто стоял у одра царя Федора. Однако все это еще не было концом эпохи Милославских. Затаившись как кошка, Софья ждала, когда Петр оступится, чтобы дать ему последний бой. Жизнь сделала ей шах, но ведь это еще не конец партии?

Теперь из письма в письмо она просила Марфу рассказывать ей обо всех новостях, случавшихся во дворце, но их было мало. Царь уехал за границу, стрельцы распиханы по дальним гарнизонам. Но в воздухе снова повисло ожидание грозы, которое она уже не раз ощущала в своей жизни. Что ж, остается только ждать и не пропустить момент, когда Фортуна еще повернется к ней лицом, и она постарается не пропустить этот момент.



ГЛАВА 13

Каждому дается по силе его

Мало кому судьба дает второй шанс. Софье она его дала. В апреле 1698 года четыре полка стрельцов, стоявших на литовской границе, оставили, выражаясь военным языком, место своей дислокации, и двинулись на Москву. Стрельцов можно было понять: во все время существования стрелецких полков их «базой» была Москва, ее тихие слободы, где в свободное от несения караулов время можно было заниматься торговлей или ремеслами. Кроме того, стрельцы были царской гвардией, а гвардия, как известно, всегда имеет много льгот. Теперь же, ненавидимые Петром, стрельцы были вынуждены нести службу на рубежах Московского царства, вдали от своих домов и семей. Получая весточки из дому, где жены жаловались на отсутствие мужских рук, запустение хозяйства и холодную постель, они все больше приходили в недовольство от существующего положения дел. Им что, всю жизнь болтаться по плоским, как стол, степям, где нет ни единого деревца, или мокнуть в непроходимых болотах? Где справедливость в этом мире?

Тут-то стрельцы вспомнили еще об одной гвардейской «привилегии», а именно — праве делать и свергать королей, которую гвардейцы присвоили себе еще во времена Древнего Рима, когда преторианцы меняли императоров как перчатки, опускаясь до торговли императорским венцом. Вряд ли, конечно, стрельцы слышали о римском претории, но память о 1682 годе еще не успела превратиться в их душах в предание старины глубокой.

Если у них уже раз получилось посадить на трон Петра, потом добавить к нему Ивана, а затем, загнав их за Можай, утвердить правительницей Софью, то почему бы не попробовать повторить этот номер «на бис», тем более что вышла задержка с «кормовыми деньгами», а на голодное брюхо воевать совсем уже не хочется.

Обсудив на круге сложившееся положение дел, стрельцы решили идти домой, то есть на Москву, а перед этим послать в столицу несколько десятков челобитчиков к царевне Софье. Благополучно добравшись до столицы, выборные «растворились» в слободах и начали искать случая передать Софье свою просьбу идти на царство. Однако здесь вышла заминка: ворота Новодевичьего монастыря оказались на запоре, а его стены охраняли преображенцы и семеновцы, давние враги стрельцов.

Пришлось действовать через царевну Марфу, которая, перекрестившись, трясущимися руками положила на дно корзинки стрелецкую челобитную, заложив ее кучей гостинцев. Остается только удивляться, как злобный монстр Ромодановский не насторожился бесконечными хождениями туда-сюда прислуги и не пожелал ни разу интереса ради посмотреть, что за вкусности передаются опальной царевне в таком количестве.

Но так, или иначе, стрелецкое послание попало в руки царевны. Вот он, второй шанс, возможность вернуться на трон и отомстить за Федю с Василием Васильевичем, Неплюева и Касогова и других соратников отца и брата, казненных или сосланных Петром! Глаза царевны, сиявшие много лет тихим монастырским светом лампад, загорелись огнем. Она не думала ни минуты. Да, конечно да, она сядет на престол, если появится такая возможность. И ситуация сложилась лучше не придумаешь: Петра нет в стране, говорят, где-то там чего-то строгает, или кует, или еще какой работой занимается, недостойной царского сана. В государстве такое мздоимство, воровство и разбой, что население волком воет, а он в Голландии кораблики строит, «волчонок» проклятый! С обратной корзинкой поехало согласие Софьи на царство. Царевна словно пробудилась ото сна: вместо закованной в ледяной панцирь пленницы появилась энергичная правительница, готовая биться за трон. Каждый день она ждала с нетерпением писем от сестры, часами глядя на открывающееся перед окнами Девичье поле.