Он больше не казался расслабленным.

— Потому что мне это не нравится.

Пайпер попыталась выказать одновременно сочувствие и обожание.

— Как же вам страшно!

— Прекратите это то и дело твердить!

— Понимаю, ужасно затруднительное положение.

Его глаза заметали смертельные искры.

— Вовсе не затруднительное положение. Черт возьми, просто держитесь от меня подальше.

Пайпер продолжила врать.

— Ах, да, кажется, я упоминала, что это не так легко, — пока не «вставят» мои таблетки. Врач заверил меня, что ждать недолго. А пока ничего не могу поделать. Возможно, заключим компромисс?

— Никаких компромиссов.

— Самое большее — неделю. А между делом, если вычислите меня, то притворитесь, что меня нет. — Она показала, что отряхивает руки. — Вот так. И все дела.

Чуда не произошло. Грэхем не купился.

— Хочу напомнить насчет копов.

Пайпер заломила руки, надеясь, что жест не выглядит очень уж театральным.

— Я слышала отвратительные вещи о чикагских тюрьмах…

— Вам следовало раньше подумать, прежде чем приступать к этой затее с преследованием.

Может, сказалось напряжение бессонных ночей или скачок сахара в крови от всей потребленной паршивой пищи. А больше похоже на страх потерять все, ради чего она трудилась. Пайпер поникла головой, сняла очки и приложила костяшки пальцев к сухим щекам, будто собралась заплакать, чего тыщу лет не стала бы делать, неважно, какое горе бы ее ни постигло.

— Я не хочу в тюрьму, — всхлипнув, сказала она. — Мне даже штрафную квитанцию никогда не выписывали. — Ложь на настоящий момент, но она превосходный водитель, а ограничения на скорость на магистралях в этом городе просто идиотские. — Что там со мной будет, как считаете?

— Не знаю, да и мне наплевать.

Несмотря на бравурные слова, Пайпер уловила колебание и за него уцепилась.

— Ну ладно, вызывайте их хоть сейчас, поскольку неважно, как сильно ни стараюсь, я ничего не могу поделать с собой.

— Не стоит так говорить.

Неужели в его голосе сквозит легкое смущение? Она выдавила еще всхлип и потерла глаза.

— И врагу бы не пожелала страдания от такой любви.

— Это не любовь, — выговорил Грэхем с отвращением в голосе. — А сумасшествие.

— Вот и я говорю. Это абсурд. — Пайпер мазнула рукой под совершенно сухим носом. — Как можно полюбить кого — то с первого взгляда?

— Нельзя.

Пока ее не выставили, она не сдавалась.

— А вы не можете передумать? Только на неделю, пока новые таблетки не восстановят мою психику.

— Нет.

— Конечно, вы не можете. И я желаю вам всего самого наилучшего. Не смогу вынести саму мысль, что вы корчитесь от страха, боитесь покинуть свою квартиру, потому что боитесь встретить меня…

— Да не боюсь я…

— Уверена, я способна выжить в тюрьме. Насколько меня запрут, как думаете? Есть ли малейший шанс, что вы… Неважно. Будет чересчур попросить вас навестить меня, пока я буду за решеткой?

— Да вы совсем сбрендили.

— О, да. Но безобидно. И помните, явление это временное.

Пайпер пустилась во все тяжкие. Раз уж терять ей нечего, она могла бы пойти ва — банк.

— Если бы я физически привлекала вас… Но ведь нет, правда?

— Нет!

Его негодование обнадеживало.

— Тогда я не стану предлагать… сексуально вас удовлетворить.

Фу — у–у! Когда все закончится, она вымоет себе рот с мылом.

— Да вам реально помощь требуется, — прорычал Грэхем.

Подошел к двери и вызвал своего громилу. И спустя несколько минут Пайпер очутилась на улице.

И что теперь?

Глава 2

Купер немало встречал чокнутых на своем спортивном веку, но у этой особы явно не все дома и крыша съехала. Одно он мог сказать насчет леди, хотя… Она вообще — то прямолинейна. Вот взяла и выставила свое сумасшествие напоказ перед всем миром.

Нужно бы вернуться в клуб на танцпол, однако Купер оставался за столом. После двух месяцев работы заведения его офис все еще пах незнакомо: не резиной и потом, не специально составленными болеутоляющими смесями и не слабым запахом хлорки от стирки. Их заменили запахи бумаги и краски, новой обивки и картриджа принтера. Но как бы Купер ни скучал по знакомой вони, он не позволил себе застрять в прошлом. Открытие «Спирали» — его вызов миру: он никогда не станет еще одним конченым спортсменом, который не находит ничего лучшего, чем запечатать себя в дикторской кабинке и вещать всякое дерьмо об играх, уже недоступных ему как игроку. Ночные клубы — его новая деловая сфера, и «Спираль» только начало. В стремлении построить собственную империю, как и в футболе, провал даже не брался в расчет.

Купер набрал в строке поиска «Эсмеральда Крокер». Судя по «зеленой карте», ей было тридцать три, но выглядела она гораздо моложе. Он перешел к следующей странице и в итоге нашел ее имя в списке выпускников Мидлсекского университета в Лондоне. Никакой другой информации. И нет фото, демонстрирующего этот безумно широкий рот, твердый подбородок или лукавые глаза с почти точным оттенком упаковки печенья с голубикой «Поп — тартс» — глаза, которые решительно зазывали окунуться вместе с ней в ее чокнутый мир.

Будь Купер не столь разозлен, то посмеялся бы над предложением «удовлетворить его сексуально». Вот уж не нужны ему лишние психопатки в жизни. Помимо прочего, после того, как восемь лет его имя мозолило глаза во всех таблоидах, Купер на время завязал с женщинами.

Он не стремился превратиться в клише — еще одного куортербека НФЛ с какой — нибудь красавицей из голливудских актрис в своей постели. И будь он проклят, если станет мучиться еще хоть с одной актрисой. После того как те, первые, отношения развалились из — за несовпадения их расписаний, чрезмерной публичности и неверности — ее, а не его — Купер встретил другую красотку из богатых и знаменитых. А потом еще одну. И еще.

В его оправдание — все четыре звезды, с которыми у него были отношения, оказались столь же умны, как и красивы. Ему нравились остроумные успешные женщины, которым повезло родиться потрясающе красивыми. Разве он не мужчина? И будучи куортербеком НФЛ, получал доступ к самым сливкам. Теперь, однако, его острое как лазер внимание сосредоточено на растущей империи развлечений. Женщины вносят слишком много драмы, чересчур давят, да плюс еще этот их чертов навязчивый парфюм. Если бы Купер был куортербеком мира, то запретил бы этот хлам. Женщина должна пахнуть женщиной.

Эсмеральда не душилась. И при всей ее маскировке кто знает, на что похожи ее волосы? Впрочем, лицо интересное и ножки весьма недурны. И все же вся эта история рождала в загривке зуд в точности такой, что возникает перед тем, как тебя неожиданно чем — нибудь треснут.

* * *

Пайпер стянула парик и поехала домой от «Спирали». По дороге в голове крутились схемы, одна отчаянней другой. Иной подход. Лучшая маскировка. Однако Грэхему много не понадобится, чтобы вскорости раскусить и то и другое. Если она что — нибудь быстро не придумает, то очутится на улице с односторонним движением, ведущей к работе за компьютером в тесной кабинке, о которой даже думать не хотелось. Ее последняя работа в качестве цифрового аналитика на локальную сеть магазинов автозапчастей поначалу казалась интересной, но на пятом году Пайпер обнаружила, что мечтает о нашествие зомби и наступлении конца света.

Ее отец отказывал ей в карьере, для которой она была просто рождена: работать с ним в «Расследованиях Дав». Или даже с одним из его конкурентов. Но чтобы это не случилось, отец предпринял определенные шаги. Все в округе его знали, и Дюк Дав предупредил всех и каждого, мол, «любой, кто наймет мою малышку вести расследование, которое не сводится к сидению за компьютером, будет иметь дело со мной».

Однако Дюк умер, и Пайпер стала владелицей бизнеса, к которому отец не хотел ее подпускать, бизнеса, за который она заплатила слишком дорого, выкупив у своей мачехи, лишь только затем, чтобы обнаружить, что список клиентов Дюка прискорбно устарел, а ведение счетов мачехой если и не было откровенным мошенничеством, то очень к нему близко. Пайпер по сути купила чуть больше, чем имя, но имя это было ей дорого, и она не сдалась бы без борьбы за него не на жизнь, а на смерть.

К тому времени, когда ее сморил сон, Пайпер приняла решение. Она будет держаться придурочной Эсмеральды Крокер и надеяться на лучшее.

Наутро она приняла душ, впихнулась в джинсы и футболку, продрала пальцами влажные пряди — в парике нужды не было, прихватила кофе и кусок трехдневной пиццы и приступила к плану.

Кондоминиум на втором этаже, который Пайпер не могла больше себе позволить, был частью пятиэтажного дома в городском районе Андерсонвилл и мог похвастать собственной парковкой. Бросив в машину сумку вместе с походным стаканом кофе и холодным куском пиццы, она размышляла, очутится ли к концу дня в тюрьме. Придется идти на риск.

Грэхем занимал два верхних этажа в здании реконструированной бывшей семинарии на тенистой улице в Лейквью. Лейквью — не самый дорогой район Чикаго, но один из лучших с отличными магазинами, модными ресторанами, береговой линией и компанией «Рингли Филд». Пайпер втиснула свою «сонату» в полупарковочное место напротив крошечного парка, откусила пиццу и отпила кофе. Дни ее утренних угощений в «Старбаксе» миновали.

Пайпер дернула за торчавшую, как лезвие, прядь своих настоящих волос — коротких, неровных и того темно — каштанового цвета, который, по словам Дюка, был у ее матери, убитой при уличном ограблении. Пайпер было тогда четыре года, и мать она едва помнила, но ее насильственная смерть наложила отпечаток на все последующее воспитание Дюком дочки.