– Есть такое слово «обналичка», слышал?

– Это что? Поясни, пожалуйста, будь любезна. Я не обязан знать всё, особенно то, что касается тонкостей твоей профессии.

– Это не тонкости моей профессии, это реальная жизнь. Обналичка такой процесс, когда ты по липовому договору переводишь деньги на счета определенных фирм, а тебе специальные люди их выдают наличными в чемоданах. Разумеется, за минусом определенного процента за услуги. Все так делают. Ну, многие.

– Если все так делают, то почему же ты уволилась?

– Потому что мой начальник не стал подписывать липовые договора и реестр платежей, а без его подписи я не имею права производить расчёты.

– А почему не стал подписывать?

Нина хотела сказать неизвестно откуда вдруг взявшееся у неё в голове слово «приссал», но вовремя остановилась и сказала:

– Не знаю, испугался, наверное. Мы раньше как-то без обналички обходились, у нас даже финансового директора нет, по штату не положен. Этим обычно финансовые директоры занимаются, ну, договоры липуют и всё такое. А тут мне пришлось. Ну, я и нарисовала. Хорошо, кстати, получилось. Убедительно. Вот. А он испугался, даже не прочитал, не разобрался толком. Мы ж в основном на бюджетных деньгах сидим, в белую работаем. Приходится.

– А без его подписи и этих документов перечислить никак нельзя?

– Почему нельзя? Можно. Только это уже будет не обналичка, которую еще надо как-то доказать, а элементарное тупое воровство.

– То есть, он хотел, чтобы ты для него денег за спасибо украла?

– Ну, не совсем за спасибо, за тридцать процентов. Сначала, вообще, ни о каких процентах речи не было, потом начал торговаться, когда дошёл до тридцати, я ушла.

– Тридцать процентов это сколько же получится в абсолютном выражении?

Глаза мужа сверкали живым интересом, как впрочем, каждый раз, когда речь заходила о деньгах. Нина назвала сумму. Муж присвистнул, вытаращил глаза и окончательно забыл про еду.

– И ты отказалась от таких сумасшедших денег?!

– Я отказалась на подставе быть, деньги воровать из бюджета и сидеть после этого в тюрьме.

Несвойственное Нине слово «подстава» тоже всплыло в голове, откуда ни возьмись. Необходимо всё-таки посоветоваться с психологом. Что же всё-таки с ней происходит? Если не подмена, то замещение точно. И злость эта яростная, и слова, и поведение вызывающее, и речь напористая, даже походка изменилась. Конечно, грудь выпирать будет, если не сутулиться.

– Ты представляешь, сколько всего нужного и полезного можно за такие вот деньги накупить?

Муж явно пропустил мимо ушей её слова о тюрьме. Естественно, это ж ей там сидеть, а не ему.

– Не представляю и представлять не хочу.

– Это ж новые машины взять можно, за границу съездить и не раз. Тебе же вон в Турции понравилось. Можно же так весь мир объездить. Или квартиру купить и сдавать, апартаменты какие-нибудь приобрести, вон по радио всё время рекламируют. В нашем возрасте и о старости подумать не вредно. Не на пенсию же существовать. Да мало ли… – Глаза мужа горели огнем, остатки волос растрепались.

Нине особенно понравилось упоминание о «нашем» возрасте и пенсии, ведь только что он говорил о том, что она слишком молода и импульсивна.

– Ага! А потом присесть лет на пять, как минимум. Я почему-то не готова.

Она решила на всякий случай напомнить ему о последствиях. Ну, мало ли, и правда, увлёкся, а сейчас спохватится, поцелует её и скажет, что всё она сделала правильно.

– Да, брось! Директор твой прав. Кто узнает? И потом, ты разве не можешь любую подпись нарисовать? Ты ж бухгалтер! Сама говорила, что хороший главбух подпись своего директора с закрытыми глазами нарисовать может. Пусть потом докажут, что это ты.

– Ты не заболел? – Нина потрогала лоб супруга.

– Это ты заболела! От таких деньжищ отказалась. Надо было сразу со мной посоветоваться. Звони срочно своему начальнику, извиняйся, и завтра всё сделай, как он говорит.

– Может, мне ещё и переспать с ним, раз такое дело хорошее? Я тебе же рассказывала, что он меня лапает всё время, уговаривает.

– А нечего груди свои напоказ выставлять! Я тебе тоже говорил, что скромнее одеваться надо. И потом, почему бы даже и не переспать? Ради дела? Глядишь, переспишь, так он тебе и побольше процент отвалит. Ну, как близкому человеку. Процентов сорок?

– Ты обалдел совсем от жадности? Что ты несешь?

– А чего я такого сказал? Я бы возражал и возмущался, если б тебе это дело нравилось. А так…. Я же знаю, что для тебя это пытка, но ради денег можно и потерпеть. Я бы потерпел.

– Ну, так звони ему сам и потерпи.

– Боюсь, мне ему нечего предложить.

– А у меня, значит есть?

– Конечно, есть! – Он ткнул пальцем Нине в грудь. – Ещё как есть!

– А почему ты так уверен, что мне с ним, ну это, не понравится? А вдруг?

– Уверен! Двадцать лет с лишним уже уверен. И так, и этак с тобой маюсь, всё без толку.

– Так измаялся, бедный, что решил в сутенеры пойти!

– Ты что сейчас сказала?

– Что слышал! Это же ты женой за деньги торговать пытаешься. Это называется сутенер.

– Сутенеры проститутками торгуют.

– Значит, ты ещё хуже.

Нина встала, убрала со стола и отправилась в ванную, залезла под душ и долго стояла, прислонившись к кафельной стенке. Раздумывала, плакать ей или нет, и что делать дальше. Плакать она не стала. Чего плакать-то? Да уж. С сексом Нина, похоже, разобралась, осталось теперь понять, что же такое любовь. Ясное дело, что ни муж, ни генеральный Нину не любят, и как обычно принято в её жизни используют каждый в меру своего разумения и потребностей. Выходит, любит Нину пока только она сама. Тогда кто ещё о ней позаботится, как не она сама собственной персоной? Никто не решит её проблем, поэтому спасение утопающих – дело рук самих утопающих. «Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл», – пел самостоятельный колобок, но его бабушка с дедушкой съесть не пытались, а вот Нину готовы скушать оба: и муж, и генеральный. От бабушки, вернее от генерального, Нина уже утекла, и работа без него у неё, похоже, теперь будет, значит, будет и кусок хлеба, и масло на нём. Осталось решить вопрос, как утечь от мужа.

Нина вышла из ванной и отправилась в комнату дочери. И как ей раньше не пришло в голову, что такая хорошая комнатка простаивает одна одинёшенька никому не нужная. В комнате дочери имелось всё необходимое: и кровать, и письменный стол, и полупустой встроенный шкаф. Нина расстелила постель, надела дочкину фланелевую ночнушку и улеглась довольная собой. В этой комнате имелся только один недостаток, очень существенный: на двери полностью отсутствовал замок. Поэтому через некоторое время дверь приоткрылась, в проеме показалась голова мужа, загорелся свет.

– Ты чего это удумала? – строго спросил супруг.

– Поживу пока отдельно, – сообщила Нина.

– Пока что?

– Пока пойму, что делать дальше.

– Чего тут понимать? Подумаешь, поругались. Муж и жена должны спать в одной кровати.

– Кому должны?

– Друг другу.

– Я тебе ничего не должна!

– Ошибаешься. Про супружеский долг слышала? Именно долг! Брак – это большая ответственность, взаимные обязательства и строго определенные обязанности.

– Огласи, пожалуйста, весь список.

– Я о тебе забочусь, направляю тебя, советую, содержу, в смысле кормлю и одеваю, но и у тебя тоже свои обязанности. Женские. И среди этих обязанностей удовлетворение потребностей мужа, нравится тебе это или нет!

– Ах, вот как! А я-то думала, что ты женился на мне от большой и чистой любви.

– А с чего ты взяла, что это не так? Я тебя очень люблю, по-своему, как могу, разумеется, без цветов, сюсюканья и серенад под окном. Уж, извини. Но как увидел, понял, что из тебя можно слепить достойную жену. Хорошую жену надо воспитывать с юности, чем я терпеливо и занимался всё это время вот уже больше двадцати лет. В результате ты меня полностью устраиваешь и на кухне, и в постели. Ведь в постели главное, чтобы нравилось мне. Мне нравится. А потом, что такое любовь? Любовь – это взаимный обмен, взаимная выгода. Ты – мне, я – тебе. Хватит глупостями заниматься, ещё и ночную рубашку надела. Ночные рубашки дети и старушки носят. Вставай, пошли в спальню.

– Ну уж нет. Давай тогда разберемся. Насчёт ты – мне, я – тебе.

– Давай. – Муж сел на край кровати.

– Как это ты обо мне заботишься и содержишь? В каком месте ты меня одеваешь? Что ты мне когда-либо покупал из одежды?

– Забота – это всё в целом. Что покупал, не помню, да это и неважно.

– Ещё как важно! Всю одежду, обувь, машину я покупала себе сама. Даже когда в декрете сидела и после него, я донашивала то, что мне в свое время покупал папа, мамину старую одежду перекраивала и перешивала. Потом стала работать и смогла покупать себе хоть что-то новое, когда ты перестал интересоваться моими копейками.

– Согласись, ведь и правда копейки были. – Он усмехнулся. – Я не знал, что тебя это так волнует. Мне казалось, что жена моя женщина скромная и большого значения тряпкам не придаёт, как и любая по-настоящему интеллигентная женщина. У тебя вроде всё необходимое имелось, поэтому я особого внимание на твоё барахло как-то не обращал. Однако я всегда содержал нашего ребенка, и не моя вина, что девушка выросла непутёвой. Кстати воспитание детей – это тоже прямая женская обязанность. Кроме того я постоянно оплачиваю питание и коммунальные услуги.

– Давай, не будем про дочь. Она ещё себя покажет. Я уверена. Попомни моё слово, будешь ещё у неё денег просить да в гости за границу напрашиваться. Так вот, про обязанности и супружеский долг – я работаю у тебя домработницей совершенно бесплатно. Убираю, стираю, глажу, еду готовлю. Так чего тебе ещё надо? А что касается удовлетворения потребностей, то удовольствие должно быть взаимным. С чего это ты взял, что в постели главное, чтобы тебе нравилось? Ты о женском оргазме что-нибудь слышал? Это ты мне должен за двадцать с лишним лет! Ты мне глубоко противен и ментально, и физически, так что отвали со своими потребностями и не мешай спать.