– Вот как?

– Да. За всю свою жизнь я ни разу не был так потрясен… – Молодой человек запнулся, понимая всю неловкость своего положения, покраснел и, горько усмехнувшись, продолжил: – Дьявол! Я косноязычен словно школьник!.. Генри, я лишь хотел сказать, что не сделаю тебе предложения.

Краска начала отливать с лица Генриетты.

– Не сделаешь мне предложения, Алан? – эхом повторила она.

Виконт подошел к кузине, взял за руки и пожал их, чтобы успокоить.

– Конечно, нет! Как ты могла такое подумать, глупышка Генри? Тебе сказали, что ты обещана мне в жены, да? Вели нелепые разговоры о воле твоего отца, об обязательстве перед моей семьей?.. Так вот, дорогая кузина, ты нам ничего не должна! Скорее, это мы перед тобой в долгу. Ты была нашей… моей любимой сестрой с того самого времени, как стала жить у нас в доме. Мне стыдно! Тебе внушили, что ты обязана выйти за меня. Ничего подобного! Ты вольна выбирать себе в мужья кого пожелаешь.

Девушку, похоже, это не убедило. Она высвободила руки и переспросила:

– Правда?

– Конечно! – Стараясь говорить непринужденно, его светлость добавил: – Если только ты не выберешь совсем уж недостойного. Тогда я буду против!

Она вымученно улыбнулась.

– И мне придется бежать, да?.. Я рада, что ты так честен со мной. Теперь у нас все будет по-прежнему!

– Бедная девочка! Если бы я только знал, что происходит… В твоих письмах не было и намека. Я бы давно тебя успокоил.

Генриетта отвернулась и начала прибираться на столе, а затем произнесла будто не своим голосом:

– Разумеется, мне не хотелось, чтобы меня взяли в жены только из-за моего состояния.

Виконт ничего не ответил, и, помолчав немного, она добавила:

– Твои дела совсем плохи, Алан?

– Надеюсь, не настолько, чтобы с течением времени, приложив кое-какие усилия, я не сумел привести их в порядок, – отозвался он. – Было бы неплохо, если бы мама пока воздержалась от столь пышных развлечений. Полагаю, с этим приемом для русской княгини уже ничего не поделаешь, но остальное – бал у Уайта, представление Трикс…

– Боже, только не говори, что тетя должна это отложить! – воскликнула Генриетта. – Если Трикс придется ждать еще год, она точно сбежит с каким-нибудь красавчиком-лейтенантом!

– Моя дорогая Генри, в семнадцать лет вряд ли она задумывается о замужестве!

– Последним, в кого она влюбилась, был юный Стиллингтон, – с глубокомысленным видом произнесла Генриетта. – Несомненно, этот вариант лучше, чем актер, с которым она встречалась в Челтенхеме, однако он ей совсем не ровня. К счастью, ее голова занята подготовкой к первому сезону.

– Значит, надо приструнить Трикс! – напрямик заявил лорд Аллертон.

Затем, высказав кузине несколько замечаний по поводу поведения своей бойкой сестры, он оставил Генриетту.

Совсем недолго поразмышляв над почти неминуемой ссорой между братом и сестрой, девушка подошла к зеркалу и долго всматривалась в свое отражение.

Оно должно было ее успокоить. Колечки темных волос обрамляли прелестное лицо, но выразительные синие глаза вдруг наполнились слезами и мешали ей рассмотреть короткий прямой нос, соблазнительные губки и еле заметную ямочку на подбородке. По-видимому, все эти черты так и не смогли пленить виконта. Генриетта подавила рыдание и решительно вытерла слезы, вспомнив о том, что ей, скорее всего, еще предстоит встреча с мисс Аллертон, жаждущей узнать, назначена ли дата их с виконтом свадьбы.

Мисс Клифероу не ошиблась: через пару минут в комнату заглянула Трикс и, обнаружив кузину в одиночестве, потребовала рассказать, что сказал Алан.

Генриетта ответила как можно непринужденнее:

– Я вздохнула с облегчением! Он совсем не хочет на мне жениться.

Потрясенная такими откровениями, Трикс вперила в нее изумленный взгляд.

– Представляешь, как я теперь счастлива! – поспешно добавила Генриетта. – Если бы он пожелал, то моим долгом было бы выйти за него, а сейчас я вновь могу быть спокойна!

– Ты ведь любила его все эти годы! – выпалила Трикс.

– Так и есть! – пылко сказала Генриетта. – И уверена, что буду любить вечно.

– Гетти! Ты постоянно ему писала!

– Ну и что? Для меня он как старший брат.

– Гетти, ты смеешься? Мне он брат, но я никогда в жизни ему не писала!

Прежде чем Генриетта успела подобрать подходящий ответ, к ним присоединился стройный юный джентльмен, в котором только очень глупый человек не разглядел бы будущего светского льва. От макушки напомаженной головы до подметок ослепительно сверкающих ботфортов Тимоти Аллертон был неотразим. Как правило, его не заботило ничего, кроме узла собственного шейного платка, однако сейчас он вдруг проявил несомненные признаки заинтересованности в новостях, которые ему сообщила сестра.

– Не собирается делать Гетти предложение? – в ужасе повторил Тимоти. – Что же теперь будет со всеми нами? Знаете, я ничуть не удивлен, что ему это не по душе, но ведь Алан глава семьи, и это его прямая обязанность! Мало того, – продолжил юноша, и его милое лицо сделалось чернее тучи, – если он вздумал заставить жениться меня, то ничего у него не получится! Дело не в том, что ты мне не нравишься, Гетти, – любезно добавил он. – Очень даже нравишься, только это уже переходит все границы!

3

Если виконт и испытывал некоторые сомнения относительно правдивости слов матери, то они быстро рассеялись. Кузина, которую никто и не думал держать в уединении, казалось, перезнакомилась со всеми достойными холостяками в округе, а также и с теми, кого он не задумываясь назвал бы «охотниками за приданым». Она была в равной мере мила с каждым из этих джентльменов, носилась по городу в сопровождении разных, не вполне бескорыстных матрон и вела себя настолько легкомысленно, что ее встревоженная тетушка призналась: она никогда не замечала за племянницей такого стремления к веселой жизни. Многие молодые люди теряли голову, но единственным из воздыхателей, к кому Генриетта проявила хоть чуточку интереса, оказался сэр Мэтью Киркхэм. В высшей степени странно (уверяла брата леди Аллертон), что столь благоразумная девушка принимает ухаживания не слишком молодого нищего повесы, с именем которого связаны как минимум две неприличные истории.

Рассчитывать на здравомыслие кузины Алану не приходилось. Он редко испытывал неприязнь к кому-либо, однако сэра Мэтью ужасно невзлюбил и запретил Генриетте обнадеживать поклонника. Такое использование родственных прав привело лишь к тому, что тем же вечером в оперном театре подаренный сэром Мэтью букетик был прикреплен к платью Генриетты.

Виконту пришлось признать, что каким бы неприятным типом Киркхэм ни представлялся в глазах мужчин, женщины были не в силах устоять перед его обаянием: об этом брату поведала Трикс. Она с интересом выслушала его язвительные замечания в адрес сэра Мэтью, а затем вызвала в нем чувство недовольства своим рассказом об изысканных манерах негодяя и об очевидных знаках внимания, которые тот оказывал Гетти.

Сэра Мэтью не было среди двух сотен приглашенных, кому выпала честь быть представленными сестре русского царя. Явившись в Англию, княгиня поселилась в отеле «Палтени» до прибытия всевозможных королей, принцев, генералов и дипломатов, приезжающих для участия в празднествах по поводу заключения мира. Не отличаясь ни красотой, ни особой доброжелательностью, она тем не менее была избалована вниманием кавалеров и уже успела наделать шума, наговорив грубостей принцу-регенту и разгуливая по городу в чудовищных чепцах, которые моментально вошли в моду. Рассказывали, что она внезапно покинула прием в Карлтон-Хаус, едва грянул дорогущий, нанятый специально для ее увеселения оркестр, объяснив это тем, что от музыки ее тошнит. Трикс, хихикая над этой историей, предположила, что с бала леди Аллертон эта особа исчезнет так же стремительно. На что леди Аллертон, хорошо знакомая с великой княгиней, возразила, что та ведет себя так, лишь когда хочет доставить кому-то неприятности.

Присутствия Трикс на балу также не предполагалось. При всем желании виконт оказался не в силах изыскать средства на то, чтобы мать ввела Трикс в общество. А чувство приличия не позволило леди Аллертон разрешить дочери пойти на бал до того, как она начнет выезжать в свет.

Трикс на удивление спокойно перенесла неприятную новость, не стала ни спорить с братом, ни упрекать его. Тронутый ее покорностью, Алан пообещал сестре великолепный дебют следующей весной, даже если для этого ему придется продать последний клочок земли. Она поблагодарила и сказала, что приняла решение помочь Алану в трудное время.

Такое неслыханное смирение должно было сразу насторожить Генриетту, однако той завладели собственные переживания. И лишь вечером перед самым балом, когда Трикс великодушно помогала ей облачиться в элегантное атласное платье с накидкой из бледно-зеленой кисеи, Генриетте вдруг пришло в голову, что такая кротость столь же подозрительна, сколь и необычна. Однако Трикс с видом оскорбленной невинности заявила, что не готовит никаких подвохов, нежно ее обняла, и Генриетта ушла к леди Аллертон, думая, что напрасно считала кузину своенравной.

В этом убеждении она пребывала до полуночи, а потом ей пришлось испытать жестокое разочарование.

4

Юный мистер Аллертон, решив немного передохнуть от танцев, у входа в бальный зал деликатно утирал лоб. Стояла очень теплая майская ночь, и хотя высокие окна оставались распахнутыми настежь, шторы почти не колыхались, а от жара сотен свечей в настенных канделябрах и громадной хрустальной люстре вяли не только цветы, но и накрахмаленные воротнички джентльменов. Однако все это не имело значения. Юный мистер Аллертон, критик весьма придирчивый, был вполне доволен успешным ходом бала. Все мелочи продумали заранее. Мать, к его огромному удовольствию, надела темно-синее атласное платье, пышно отделанное широким кружевом; кузина выглядела наилучшим образом; и даже брат, который обычно заказывал платье у военного портного, его не разочаровал. Великая княгиня пребывала во вполне добродушном настроении. Помимо цвета общества, вечер почтили своим присутствием два королевских герцога; и как окончательное свидетельство значимости мероприятия явился знаменитый мистер Бруммель[6] собственной персоной.