Он подошел совсем совсем близко и проговорил на ушко:

– Я выпью твою волю и отдам взамен счастье, – затем немного отошел от нее.

– Но сначала надо тебя приручить… – смотрел задумчиво, а потом улыбнулся своей неповторимой улыбкой. – И поможет нам в этом такая банальная штука как любовь или, может быть, просто влюбленность.

Сондрин смотрела на него: столько самоуверенности, столько пафоса, он так много говорил, так много предрекал , в то время, когда она начинала его тихо ненавидеть. Отчасти, наверное, он прав, совершенно точно описал ее состояние, но девушка не хотела принимать его доводы. У нее была своя точка зрения и там, в ее версии разворота событий, он был виновен во всем. В ее версии она выступала верховным судьей, ее чувства разорванные им, ее растерзанная в клочки гордость, ее привычный уклад жизни и даже то что он забрал ее пустоту ставилось ему в вину, но такие обстоятельства как удовольствие, новые, неизведанные, неограниченные горизонты возбуждения она не хотела учитывать как смягчающие, никак и ни при каких обстоятельствах. Он был просто виноват во всем, потому что хотел ее изменить. Он читал ее и девушке сложно было скрыть те маленькие камешки, те ниточки, которые еще держали ее в своей, такой знакомой реальности, не позволяя упасть и раствориться в его мире.

– Ты не нравишься мне, – она печально, но уверенно произнесла несколько слов.

– Над этим стоит немного поработать, я не пойду по пути насилия, в этом случае, – он пристально продолжал смотреть , поменял позу, засунув руки в карманы. – Ты сама приползешь и сама попросишь, чтобы я покормил тебя с рук.

Снова подошел к ней, приподнял лицо, поддев подбородок пальцем.

– Интересно, сколько вечеров ты продержишься? – он даже нагнул голову набок. – Три, пять? Если сейчас, в первый, ты сидишь с мокрыми трусиками и дрожащими влажными ладошками? Ведь самое интересное во всей этой истории – это чтобы ты сама принесла мне в дар свободу, которой так дорожишь, пустоту своей жизни за которую цепляешься, словно это что-то очень ценное. Я очень хочу, желаю, – он взмахнул рукой как волшебник, – Чтоб ты отказалась от нее ради меня, но это не может случиться, пока ты не поймешь, что можешь получить взамен, когда проведу тебя через все, вот тогда отпущу и к тебе придет понимание, яркое понимание реальности.

Сондрин резко отвернулась и хотела уйти, но он поймал ее за запястья, она стояла к нему спиной.

– Нет Сондрин, нет, так просто уходить нельзя, ведь мы так и не поужинали. – он провел пальцем по щеке. – Я хочу, чтобы ты выпила немного вина, несколько глотков. Да? – он провел губами по виску и поцеловал долгим поцелуем.

В этот момент ее словно током пронзило. Закрыла глаза и услышала, как внутри все словно завопило. Тело, оно, словно шоколад, таяло под его руками, губами, она плавилась, текла. Как же так… Отчего так устроена душа? Почему мы за одну секунду проходим путь от ангела, ждущего, когда откроются райские врата, и уверенно в своей правоте, дерущегося с распростертыми крыльями за свое внутреннее гордое свободное парение над облаками, до блудливого демона, боящегося лишь одного – не допить чашу позорного наслаждения до дна, упустить из нее хотя бы каплю… И ведь самое страшное и поразительное, что нет границы между этими состояниями нет, и мы переходим от одного к другому так же легко и буднично, как из гостиной в столовую. Вот она только что отвергала его, уверенная в себе, и стоило его рукам, его губам приблизиться и просто врезаться в ее личное пространство, он разрушил все в одно мгновение. Звуки измельчились и растворились в прерывистом рваном дыхании, картинка смазалась и смешала все вокруг в разноцветные пятна. Нет никого и ничего, только она и он. Жертва и Охотник.


– Да, вина… – все что угодно, только отойти от него, избавиться от этого чувства, которое окутывает ее и разъедает изнутри.

Отошел от нее, подошел к стулу, приглашая девушку присесть.

– А можно мне сесть напротив , Кристофер? – начала говорить и при первых словах не узнала свой голос, от желания охрипла…

– Ну-ну, не стоит так реагировать, Сондрин, – он улыбнулся. – Неужели ты думаешь, что сев напротив, тебе будет комфортнее? Некоторые говорят что лучше не смотреть в мои глаза, ты их не видишь и тебе так проще, словно с повязкой.

Она молча села на стул, Кристофер зашел с другой стороны, присев на свое место.

– Немного вина, – он пододвинул стакан к ней и откинулся на свой стул.

Сондрин взяла бокал и заметила, как у нее дрожат руки, он тоже это заметил.

– Ручки дрожат, хммм, – он гортанно засмеялся. – Ничего, возможно это пройдет.

Поднесла бокал к губам и отпила небольшой глоток, боковым зрением видела, как он не сводил с нее глаз, наблюдая за каждым движением, за губами, горлом.

– Это не ужин, это пытка, я не могу так! – поставила бокал на стол и выплеснула из себя эти слова.

– Нет…

Он снова приблизился.

– Нет, это не пытка, – он выдохнул ей в ухо. – Пытка это совсем другое, позже я покажу тебе что это, а пока, просто небольшой фрагмент страсти. Знаешь как отличаются поцелуи в страсти и просто так?

– Наверное, в страсти они более интенсивные, более насыщены эмоциями, а вообще, мне кажется, что поцелуй всегда одинаков, иначе зачем он вообще нужен, ведь это один из способов почувствовать человека, его настроение.

– Ты не во всем, но ошибаешься, – он забросил руку на спинку ее стула и она слышала, как его большой палец прошел между лопаток.

Машинально выпрямилась. Он улыбнулся и вновь немного наклонился к ней, для того, чтобы говорить прямо в ухо.

– Иногда поцелуи бывают как глоток воды, который ты хочешь испить долго, но никто не позволяет, эти поцелуи несут особое наслаждение и ты никогда их не забудешь, потому что они будут доставаться тебе очень редко, – он снова провел губами по виску, практически не касаясь.

Сондрин чувствовала с каждым его дыханием, с каждым прикосновением, что ниточки реальности потихоньку рвутся одна за одной, и она улетает во власть его губ, его дыхания, запаха и его голоса. Тело перестало подчиняться, оно хотело быть с ним, ее инстинкты кричали. Она дрожала и слезы тонкими струйками потекли по щекам, но это были слезы желания, она хотела, хотела так, как никогда, но понимала, что это невозможно. Внизу живота уже все горело.

– Это не любовь, ведь так? – прошептала это с горечью и болью.

– Да, это не любовь… – он опустил голову, выдохнул и продолжил. – И пока даже не страсть, это похоть, грязь.

Он специально так сказал, пытаясь еще сильнее утопить ее в стыдливости, вогнать в чувство вины и показать, какая она слабая рядом с ним.

Попыталась встать и отбежать. Но он, казалось, ждал этого, потому что поймал почти сразу, даже не позволив встать.

– Я не хочу, я не могу больше, – расплакалась. – Прекрати, Кристофер, прекрати это. Ведь это не я, это что-то мерзкое, которое ты разбудил во мне. И это что-то меня разрушает, поглощает, я меняюсь, я перестала быть той легкой, свободной и превратилась во что-то грязное и гадкое.

Она плакала и шептала, горло перехватили слезы, не давая ей громко высказаться.

– Правильно … Можешь плакать, обожаю слезы, которые льются на томлении желанием… Ты еще долго ничего не получишь, но гореть ты будешь всегда. Я позабочусь об этом. Для того, чтобы ты поняла, кто ты есть на самом деле.

Развернул ее к себе и прижал голову к своей шее. Губы прикоснулись к нему, она так близко ощутила его тело– нежное, теплое пульсирующее; ей стало тяжело дышать, девушка закрыла глаза и, приоткрыв губы, поцеловала его шею с легким стоном. Какое блаженство, его запах, ощутила его даже на языке, теплая кожа и он такой бархатный, нежный. Слышала стук его сердца и мысль о том, что не только она возбуждена, пришла сама собой. С закрытыми глазами, просто прикасаясь и растворяясь в нем, фантазии рисовали совершенно другую реальность.

– Сладко? – от желание он хрипел.

– ……

– Отвечай, или не получишь ничего.

– Да…

– Правильно, я тоже люблю сладкое.

Оторвал ее от себя и, прижав к спинке стула, прильнул к шее, при этом практически встал и забросил колено на нее, это был легкий поцелуй, который через секунду превратился в настойчивый, а еще через секунду она почувствовала боль, но при этом словно сошла с ума, приоткрыла рот и наслаждалась болью и томлением внизу живота. В совокупности это было неописуемое чувство от которого сходила с ума, он оторвался лишь на мгновенье, чтобы посмотреть на нее. Удовольствие… Он прочел в ее больших глазах наслаждение болью. Они были стеклянными, казалось, все ее сознание переключилось только на ощущения, она их ловила, рот был приоткрыт.

Вне времени и отношений, вне секса, вне бытия. Сейчас не было долгов и обязанностей, не было доминирования и подчинения, ритуала и ломки. Только их дуэт в вихре музыки желания. Диалог двух энергий на языке боли. Он знал этот язык лучше и начинал ее знакомить с ним, она готова. Он играет соло, а девушка его орган. Он ведет партию, требует, чтоб она подыграла, для этого она должна была включить то, что у нее глубоко внутри, он знал что у нее есть своя непревзойденная партия , другое измерение за гранью обычного смысла. Боль, как ноты в неизвестном регистре, даже самые громогласные и нереальные не ранят, а вдохновляют. Он вытягивал из нее именно это. Право воспитывать и пороть, право изысканно унижать за закрытыми дверями спальни и приказывать, должно быть, оплачено любовью и нежностью, обосновано ответственностью и заботой. Он медленно шел, никуда не торопясь, чтобы четко поселить в ее голову чувства с огромным количеством граней: боли, нежности, дисциплины, заботы, страсти, похоти, хрупкости, независимости, разума. Этот сумасшедший коктейль давал безграничное количество моделей ее поведения в разных ситуациях и это ему очень нравилось. Ведь предсказуемость ему уже претила давно, он хотел вулкана чувств и сейчас из того, что он имел, получил, он лепил свою игрушку, ту, которая будет и тешить, и бунтовать, и взрывать все в его жизни.