– Ты должна и сама понимать, что она фигурою больше похожа на ту, для кого я объезжаю эту лошадь. Она – высокая, в отличие от тебя, и бедра ее стройны, в то время как твои – полны и округлы. – Он крепко обхватил меня за талию, грубо проводя ладонями по изгибам моего тела. – Да и груди ее не трясутся, как пудинг, когда она ездит верхом. Так что не веди себя так, будто тебя кто-то унизил, Эми. Я знаю, что по происхождению ты более знатна, чем Молли. Но ты попросту не понимаешь, насколько это важно для меня! Лошадь должна быть безупречна!

Затем он склонил голову, поцеловал нежные холмы моих грудей над лифом, приподнял мои юбки, и пальцы его тут же заставили меня позабыть обо всех злых словах, что он произнес. Роберт приник губами к моей шее и тихонько рассмеялся, когда я застонала в его объятиях, после чего уложил меня на кровать лицом вниз и жестко вошел в меня, словно жеребец, взобравшийся на кобылу.

Когда следующей ночью Роберт вновь остался в конюшне, я потихоньку выбралась из дома с подстилкой, одеялом и кружкой сидра в надежде порадовать мужа, позаботившись о нем, и, возможно, упросить его позволить мне остаться с ним. Я задрожала от сладостного предвкушения, представив, как мы будем любить друг друга на сене в конюшне, как вдруг раздался звонкий, визгливый смех Молли, а вслед за ним зазвучал и низкий, горловой хохот моего мужа. Стоны, вздохи, крики, возня – все это не оставило никаких сомнений касательно того, чем они там занимались, и это не имело ровным счетом никакого отношения к красавице кобыле.

Я молча оставила у дверей подстилку и кружку и, задрожав, теперь уже от внезапно охватившего меня холода, набросила на плечи одеяло. Хотя незадачливые любовники и поняли, что мне все известно, мой супруг, когда я увидела его в следующий раз, не сказал мне ни слова, только поблагодарил за принесенное угощение. К своему стыду, промолчала и я – покорно приняла его слова благодарности и оставила все как есть. Внутри у меня все кипело от гнева, но внешне я оставалась спокойной, хотя мне впору было устроить скандал, толкнуть мужа в грудь и высказать ему все, что думаю, но я струсила и попыталась притвориться, будто мне все это показалось. Все мужчины твердят, что «это естественный порядок вещей», я слышала, как слова эти повторяли даже мои матушка и сводные сестры, – так отчего же я ждала чего-то иного от Роберта?

Я проглотила обиду. Следующей ночью он расположился у костра и мрачно всматривался в пляшущие язычки пламени. Я пришла к нему и уселась рядом, поставив перед супругом поднос с двумя пиалами с кремом и тарелкой с яблочными пирогами, ароматно пахнущими корицей и тоже щедро украшенными кремом. Надеялась, что он вспомнит. В последний раз, когда я предложила Роберту такую необычную трапезу, он раздел меня, уложил на кровать, покрыл мои груди кремом и слизывал его до тех пор, пока мои соски не набухли, словно вишни. А потом мы любили друг друга и угощались яблочными пирогами.

Роберт лишь мельком взглянул на поднос и досадливо покачал головой. Когда он посмотрел мне в глаза, в его зрачках отражалось пламя костра.

– Хватит объедаться сластями, Эми, тебе нужно учиться держать себя в руках – ты и так уже начала полнеть, – сказал он.

Я обиженно ахнула и стала на колени, униженно глядя в землю. Роберту всегда нравилась моя фигура, нравились мои полные груди и бедра. Должно быть, теперь он сравнивал меня с высокой и стройной Елизаветой, потому я стала казаться ему уродливой.

– Не будет больше сказки золотой, да, Роберт? – печально спросила я.

– Что? – Он обернулся ко мне, даже не пытаясь скрыть своего раздражения.

– Я просто вспомнила, как мы были счастливы когда-то. Ты уже позабыл тот последний раз, когда я принесла тебе крем и пироги? – с надеждой в голосе спросила я.

– Конечно нет, – резко ответил мой муж. – Едва ли я забуду ночь, проведенную на ночном горшке и с мучительными болями в животе, вместо того чтобы спокойно спать в теплой постели.

– Лжец! – забывшись, пылко воскликнула я, потому что все это было неправдой, ведь я-то знала, что то была одна из счастливейших ночей нашей супружеской жизни. – Мы занимались любовью, и ты…

Не успела я закончить фразу, как Роберт пнул сапогом поднос, он перевернулся, и на мои лицо и грудь полетели капельки крема, крошки разломавшихся пирогов и осколки битой посуды.

– Я – твой муж! – прорычал Роберт, угрожающе нависнув надо мной. – Не смей называть меня лжецом!

И бросился прочь. Где он провел ту ночь, наверняка я не знала, но легко могла догадаться.


Иногда мы не можем, вспоминая всю свою жизнь, понять, когда именно все пошло наперекосяк, хотя в этом нет особого смысла. Однако я помню. Такой момент в моей жизни настал 17 ноября 1558 года, в день, когда грянули первые заморозки и деревья воздели свои обнаженные ветви к небесам, моля снова ниспослать им молодую зеленую листву.

Пока мы с Робертом нежились в постели, нагие, укутавшись в теплые одеяла, королева Мария испустила последний вздох на радость испанскому принцу. Несчастная королева! Как же больно было ей знать, что любившие ее когда-то теперь молят Господа о ее смерти, чтобы возвести на трон ту, в ком видели последний отсвет надежды, – ее собственную сестру Елизавету.

Мы проснулись от похоронного перезвона церковных колоколов. Я потянулась за ночной рубашкой, которую Роберт вечером бросил на пол.

– Хвала Господу, нет больше Марии Кровавой! – прокричал Роберт, выпрыгивая из кровати, срывая с себя рубаху и подбрасывая ее к потолку. – Она мертва! Наконец-то мертва! Бог услышал наши молитвы и послал нам Елизавету! Теперь Елизавета – королева! Я должен отправиться к ней немедленно, помоги мне одеться!

Я попыталась помочь, но лишь мешала ему своей нерасторопностью.

Мое сердце исполнилось страха, когда я увидела, как он суетливо сбрасывает с себя одежду. Один раз он повернулся ко мне – я как раз показывала ему два камзола – и спросил, какой лучше подойдет к такому случаю. Ему самому казалось, что зеленый бархат слишком мрачный для такого дня, а кроваво-красный – наоборот, будет выглядеть слишком праздничным. Но прежде, чем я успела ответить, он вырвал их у меня из рук и отбросил в сторону, обозвав бесполезной, схватил другой, пестрый камзол багрового, золотого, зеленого и синего цветов, напоминавший костюм шута.

Я потянулась к нему и попыталась задержать, положив руку на плечо, но Роберт оттолкнул меня.

– Дурочка, отойди от меня! Я должен ухватить удачу за хвост!

Лицо его осветилось ликующей улыбкой, какой прежде я никогда не видела, – Роберт так спешил отбыть, что даже сапоги натянул стоя, почти на ходу. Я никогда еще не видела его таким счастливым. Скользнув по мне взглядом, он бросился вниз, перепрыгивая через ступеньки.

Я бежала за ним, звала его, просила подождать – в общем, выставила себя на посмешище перед слугами, изумленно уставившимися на меня. Я выскочила в холл в простом платье из кирзы[22], расшнурованном сзади и сползавшем с плеч, так что постоянно приходилось придерживать его руками, на босые ноги я впопыхах надела украшенные бриллиантами малиновые атласные туфли, первыми попавшиеся мне на глаза, а мои торчащие во все стороны волосы походили больше на стог сена.

Но Роберт не обращал на меня никакого внимания – мыслями он был уже в Хэтфилде, рядом с Елизаветой. Так хотел поскорее напомнить ей, кто был по-настоящему предан ей все это время, что остался глух к моим мольбам. Я вдруг потеряла для него всякую значимость и почувствовала себя настолько ничтожной, что у меня даже засосало под ложечкой. С тех пор Елизавета всегда оказывалась самым важным человеком в его жизни, в то время как я отошла на задний план.

Даже когда я упала во дворе, поскользнувшись на льду и ободрав ладони и колени, Роберт, не оборачиваясь, оседлал своего черного скакуна и привязал к его сбруе ту самую белоснежную красавицу.

Он поскакал по дороге, а я бежала за ним, выкрикивая его имя и махая руками. По моим рукам струилась кровь, но мой муж так и не оглянулся.

Признав поражение, я остановилась и разрыдалась на пустой дороге. Слезы замерзали на моих щеках, а платье сползло с плеч до самой талии, обнажив мою грудь. Слякоть густой кашей покрыла мои роскошные туфельки. Затем ко мне подбежала Пирто, вся румяная от мороза – она походила на огнедышащего дракона, только вместо пламени из ее рта вылетали облачка пара. Нянюшка поправила на мне платье, набросила мне на плечи подбитый мехом плащ и повела меня в дом, бережно поддерживая под руку.

– Он даже не поцеловал меня на прощанье, – прошептала я, прежде чем рухнуть в ее объятия, захлебываясь рыданиями, не в силах больше сдерживать свои чувства.

Именно в тот день я окончательно потеряла мужа. Хотя телом он продолжал изредка бывать со мной, тот Роберт, которого я любила всю свою жизнь, навеки оставил меня. По-настоящему он больше ко мне так и не вернулся, так что в тот день я оплакивала свои разбитые надежды.

На спине белоснежной кобылы, скакавшей во весь опор подле жеребца Роберта, я заметила потрясающей красоты седло, украшенное бриллиантами и отороченное мехом горностая. Сейчас оно пустовало, но я знала, что совсем скоро все изменится…

Глава 15

Елизавета Дворец Хэтфилд, графство Хартфордшир, 17 ноября 1558 года

Я стояла под покрытыми изморозью ветвями могучего старого дуба в парке дворца Хэтфилд, и холодный ноябрьский ветер трепал мою белую юбку. Передо мной преклонили колени графы Арундел и Трокмортон, почтительно прижимая руки к груди и наблюдая за тем, как я надеваю на свой палец тяжелый золотой перстень с ониксом, медленно и торжественно, словно обручальное кольцо. В тот момент я чувствовала, что за мной наблюдает сам Господь Бог. «Такова воля Божья – чудо свершается на наших глазах!» – произнесла я, всем сердцем веря в каждое слово, срывавшееся с моих уст. Меня охватили благоговейный трепет и сладостное предвкушение. Сегодня я встретилась со своей судьбой лицом к лицу, и она подобострастно склонилась предо мной. Всю свою жизнь я шла плечом к плечу, даже, пожалуй, рука об руку с опасностью, но всякий раз сам Господь спасал мне жизнь, уберегая от смертельного удара. И теперь я знала, почему так происходило: все это время живы были надежда и вера в особое мое предназначение, которое наконец воплотилось в жизнь, – я стала английской королевой!