– Когда тебе было всего восемь, – начал он с нежной, чувственной улыбкой на устах и искрами в черных очах, – ты как-то заявила мне, причем с глубочайшей уверенностью, что никогда не выйдешь замуж.

– А я и не выйду, – заявила я, высвобождаясь из его рук. – Я ничего не забыла.

– Но ты ведь теперь королева, – настаивал Роберт, – и должна заботиться о продолжении рода…

– Ах, Роберт, оставь эти разговоры! – раздраженно воскликнула я, пряча руки в муфту из собольего меха, украшенную россыпью бриллиантов, – еще один подарок Эрика Шведского. – Пожалуйста, хоть ты не напоминай! Замужество, замужество, замужество! Я от Сесила только это и слышу, весь мой совет твердит о том же вместе с фрейлинами и послами, да что там они – того требует весь мой народ! Все хотят знать, кого я выберу себе в мужья, а главное – когда я это сделаю. Все вы хотите, чтобы я вышла замуж да качала колыбель, рожая одного ребенка за другим, дабы подарить Англии побольше наследников. Но всем вам я скажу одно: никогда! Я скорее в монахини постригусь, чем стану чьей бы то ни было женой!

Роберт подошел ко мне и снова заключил в объятия, приникнув губами к моей шее.

– А ты помнишь, что я ответил тогда той решительной восьмилетней девочке? – спросил он.

– Конечно, – улыбнулась я, – ты сказал, что напомнишь мне об этих словах, когда мы будем танцевать на моей свадьбе.

Вдруг посерьезнев, Роберт взял меня за руки, согревшиеся в меховой муфте, сверкающей бриллиантами под лучами солнца, пробивавшимися через оконное стекло, и встал передо мной на колени. Он пристально посмотрел мне в глаза и проникновенно заявил:

– Я бы хотел напомнить тебе о тех сказанных в детстве словах, танцуя с тобой на нашей свадьбе.

– На нашей свадьбе? – взволнованно повторила я, отпрянув от него. – Но, лорд Роберт, – взяла я деловой тон, – едва ли такое возможно, ведь у вас уже есть жена, пускай она и живет припеваючи в тихой деревне, если верить вашим словам.

– Елизавета. Бесс. – Он снова схватил меня за руку и прижал ее к своим губам так сильно, будто вообще не собирался меня отпускать. – Ты теперь королева и предстоятель англиканской Церкви. Этот титул передал тебе по наследству твой могущественный родитель, перевернувший мир, только бы развестись с прежней своей супругой и жениться на твоей матери. Эми – не Екатерина Арагонская, а простая крестьянка, она слишком глупа и слаба, чтобы выступить против нас, и все, что тебе нужно, – это лишь…

– Нет! – Я выдернула свою руку из его ладоней. – Даже не смей заговаривать со мной об этом, Роберт. Выбрось эти глупости из головы, если не желаешь попасть в немилость. Будь уверен, я могу забрать у тебя все, что дала. Как ты возвысился по моей воле, так можешь и низвергнуться обратно на бренную нашу землю – и мой отец сказал однажды матери те же слова, устав от ее настырности и воспылав страстью к другой. То же самое говорю тебе и я. Я не принесу свою власть в жертву плотским утехам, и даже если все же решусь выйти замуж, то все равно не выполню твою просьбу! А теперь уходи! – Я отвернулась от него и, пройдя вглубь комнаты, остановилась у огромного мраморного камина, в воцарившейся тишине постукивая пальцами по синеватому камню.

– Не насладись твой отец этими самыми плотскими утехами, тебя бы на свете не было! – прокричал Роберт.

Я схватила бронзовую фигурку Феникса с полки и швырнула ею в него, но Роберт ловко увернулся.

– Раз ты любишь меня не так сильно, чтобы позволить мне развестись и тем самым исправить глупую ошибку молодости, то нашему сыну не суждено появиться на свет! – продолжил он. – А Англия лишится короля, чье величие затмило бы самого покойного Генриха!

– Так тому и быть! – коротко ответила я и скрылась в опочивальне, велев Кэт запереть дверь и больше никого ко мне не впускать.


Но долго злиться на Роберта я не могла. Войдя в спальню на двенадцатый день после Рождества, чтобы переодеться перед вечерним торжеством, я обнаружила на своей кровати разложенное ярко-зеленое бархатное платье с расшитыми золотом и жемчугами лифом и верхней юбкой. Его высокий воротник с золотистым кружевом, напоминавшим чудесную филигрань, красиво обрамлял мое лицо. Рядом с этим нарядом лежала пара вышитых зеленых бархатных туфелек, на которых поблескивали изумруды, и пара шелковых подвязок для чулок. Там же я обнаружила золотую сеточку для волос и шпильки с изумрудами и бриллиантами, кольца с такими же камнями и чудесное ожерелье с самоцветами, зелеными, как молодая трава.

Когда я оделась и собралась отправиться в тронный зал, на пороге появился Роберт. Он почтительно поклонился мне, неотразимый в своем зеленом бархатном придворном одеянии, сверкающем зеленью изумрудов и радугой бриллиантов. Вдруг он нагло забрался мне под юбки, Кэт и фрейлины ахнули от изумления: да как посмел лорд Роберт столь дерзко обойтись с королевой Англии! Но Роберта это не смутило, он лишь победно улыбнулся, мои юбки зашелестели под его пальцами – это мой конюший развязал подвязку, удерживающую шерстяной чулок. Затем он достал из-за пазухи что-то завернутое в черный шелк и торжественно развернул его.

– Шелковые! – с гордостью объявил он и стал медленно, бережно надевать шелковый чулок на мою ногу, ласково касаясь кожи. Закончив, он вернул подвязку на ее законное место и проделал все то же самое со второй ногой.

– М-м-м! – восхищенно выдохнула я, прикрыв глаза и наслаждаясь касаниями шелка и теплых рук Роберта. – Какие они тонкие, какие изысканные! Отныне стану носить только шелковые чулки!

– Я лично стану поставлять их вашему величеству, дабы никогда больше грубая шерсть не касалась этих алебастровых ножек! – поклялся он.

Затем он прижал ненужные мне теперь шерстяные чулки к губам и спрятал их за пазуху как «знак благосклонности», поднялся, взял меня под руку и повел в тронный зал, где обещал устроить для меня какое-то особенное представление.

Большие, упругие зеленые бархатные подушки с серебряными кисточками и оборками из зеленой же парчи были разложены на полу для меня и придворных, а зал был украшен хвойными ветвями, обвязанными серебряными ленточками и мишурой. Пол устилал белый бархатный ковер, усыпанный алмазной пылью, которая мерцала в свете сотни высоких белых восковых свечей. Роберт подарил нам настоящую зимнюю сказку. Перед нами возвышался небольшой помост на колесиках, так что его можно было с легкостью выкатить из зала, чтобы освободить место для танцев. Пока что его закрывал от наших взоров зеленый бархатный занавес с серебряной бахромой.

Перед помостом появились музыканты, которые нарядились кустами остролиста, надев расшитые самыми настоящими колючими листочками и красными ягодами падуба зеленые придворные одеяния – зелеными были шляпы, рейтузы и даже башмаки. Низко мне поклонившись, они, изредка вздрагивая от боли, которую причиняли им колючки остролиста, заиграли песню, отлично мне известную – ведь ее сочинил мой отец.

Когда зазвучала музыка, Роберт отпустил мою руку, стал медленно отходить назад, в сторону помоста, и остановился лишь тогда, когда поравнялся с музыкантами и стройными рядами белых свечей. Затем, не сводя с меня глаз, он запел чудесным высоким голосом:

Рядом с плющом остролист всегда зелен.

Даже зимой, в пору вьюг и метелей,

Рядом с плющом остролист всегда зелен.

Как остролист своему цвету верен –

И изменять он его не намерен –

Так я, в каких бы краях ни бывал,

Леди моей свое сердце отдал.

Как остролист своему цвету верен,

Рядом с плющом зеленеть он намерен,

В пору, когда и цветов уж не видно

И обнажились деревья бесстыдно.

Леди я клятву навеки даю,

Ставлю и сердце, и душу свою,

Верен ей буду, как тот остролист,

Что и зимой сохраняет свой лист.

Рядом с плющом остролист всегда зелен.

Даже зимой, в пору вьюг и метелей,

Рядом с плющом остролист всегда зелен.

Закончив петь, он опустился на колени, почтительно снял зеленый бархатный берет с белым пером и, прижав его к сердцу, пылко заявил:

– Вечной, как листья падуба, будет моя любовь к вам, ваше величество!

Затем он хлопнул в ладоши, и перед нами появились два юных пажа, похожих на маленьких златокудрых ангелов, дрожащих от холода, – ведь одеты они были только в белоснежные набедренные повязки, а на спинах их трепетали позолоченные крылышки. Один из них подбежал ко мне, а другой – к Роберту, и каждый нес в руках по серебряному подносу с золотым кубком, который был украшен изящным орнаментом из сердечек и любовных узелков.

Роберт дерзко объявил во всеуслышание:

– Так выпьем же за вечную любовь! – И поднял кубок, глядя на меня.

Я неуверенно улыбнулась ему в ответ и вежливо пригубила красного вина из кубка. Мне, конечно же, сотни раз рассказывали историю о том, как мой отец спел когда-то эту песню моей матери и как она, много лет спустя, уже попав в немилость, спела ее ему сама, чтобы напомнить о том, что он совсем позабыл ее, увлекшись Джейн Сеймур.

– Это еще не конец, моя королева, далеко не конец, – посулил Роберт, указывая рукой на помост.

Усевшись на подушки подле меня, он взял мою руку и приник к ней губами, играя с кольцами и не обращая никакого внимания на тех, кто хмурился и перешептывался, недовольный тем, как фамильярно ведет себя лорд Роберт в отношении самой королевы. И действительно, теперь он держался как настоящий король, ощущая себя со мной на равных, а то и выше. Именно поэтому мне так нравилось быть с ним – он был таким естественным, таким настоящим и непосредственным, что я порой забывала о его истинном положении.

– Роберт, – тихонько обратилась я к нему, так, чтобы никто нас не услышал, – не будь я королевой, любил бы ты меня так же сильно?

– Но ты ведь королева! – усмехнулся он мне в ответ, склонившись к моему лицу и украдкой поцеловав в щеку, после чего поднялся, бросился к помосту и скрылся за зеленым бархатным занавесом.