Сказал – и вышел, хлопнув дверью.

– Ах, мастер Эдни! – Заливаясь слезами, я обернулась к несчастному портному. – Он не должен был вести себя с вами так грубо, простите его! Платье чудесное, правда-правда… И мне жаль, что моему супругу оно не понравилось! Это моя вина, я должна была сообразить… Я должна была предугадать, что он его не одобрит, и заказать что-нибудь новое, а теперь… – Я в отчаянии опустилась на кровать, захлебываясь рыданиями. – А теперь слишком поздно, ведь коронация уже завтра!

– Успокойтесь, милая моя, не нужно так волноваться. – Мастер Эдни опустился передо мной на колени и стал платочком утирать мои слезы. – Мы все исправим! Стежок тут, стежок там, и никто ни за что не догадается, что платье было сшито по испанской моде. Ваш супруг – далеко не первый мужчина, разочарованный изготовленным мною туалетом, думаю, и не последний. Его новая должность королевского конюшего возлагает на него большую ответственность, так что переживания лорда Роберта вполне объяснимы. Но ваша красота и моя иголка заставят его завтра гордиться своей женой! Давайте же, – он помог мне подняться и подвел к низенькому табурету, стоявшему перед огромным зеркалом, – становитесь сюда, позвольте мне посмотреть, какие волшебные чары требуются для того, чтобы свершилось чудо!

Когда вечером того дня Роберт вернулся домой, мастер Эдни полностью переделал платье, и в нем больше не было ничего испанского. Оно по-прежнему было самым прекрасным из всех моих нарядов, и я не сомневалась, что смогу завтра ощущать себя в Вестминстерском аббатстве на равных с величественными благородными придворными дамами. Роберт пришел в восторг – он все кружил меня, одаривая улыбками и комплиментами, чтобы подольше насладиться красотой моего одеяния. К моему безграничному облегчению, он не нашел в новом туалете ни одного недостатка.

Он положил руки мне на талию и станцевал со мной изысканную гальярду, поднимая меня в воздух так, что юбки вздымались колоколами. Я смеялась и обвивала его шею руками, чувствуя себя в кои-то веки счастливой и живой. Когда я кружилась в его объятиях, мне казалось, будто я поднялась из могилы и вернулась в мир живых. Мы уже так давно не танцевали вместе и я так давно не испытывала радости от близости с ним, что уже начала забывать, каково это.

Роберт показал мне сложные прыжки и повороты, пытаясь, словно молодой петушок, произвести на меня впечатление, и я беззаботно смеялась, запрокинув голову, а потом стала кружить по другой половине комнаты, исполняя причудливые фигуры. Затем мы встретились, он снова обнял меня, крепко прижал к своей груди, осыпая меня похвалами и поцелуями, и, подняв меня высоко-высоко, закружил по покоям, а я себя не помнила от счастья. Мастер Эдни, знакомый с обычаями королевского двора, держал в руке большую желтую шелковую кисточку, доставая до которой, Роберт демонстрировал, как ловко и высоко он может прыгнуть. Я хлопала в ладоши и кричала «браво» каждый раз, когда Роберт кончиком башмака касался заветной кисточки. Потом супруг подхватил меня на руки, и мы танцевали до тех пор, пока нам обоим не стало дурно, и мы со смехом повалились на кровать.

Роберт прильнул губами к моим губам со страстью, на которую я уже не рассчитывала. Он велел мастеру Эдни, его помощницам и Пирто оставить нас наедине и склонился над моими грудями, красоты которых не скрывал низкий вырез наряда. Как только за ними закрылась дверь, он нежно перевернул меня на живот и распустил шнуровку моего корсета, приподнял платье и снял с меня плотные фижмы и многослойные юбки из тафты. Затем он снова уложил меня на спину и поцеловал, бережно стягивая оставшуюся на мне одежду так, чтобы не порвать ее и никоим образом не испортить. Он даже встал с кровати и осторожно повесил мое платье на спинку стула. Вернувшись в постель, он снова заключил меня в объятия. Мы любили друг друга так нежно и так страстно, что я невольно вспомнила наш медовый месяц в Хемсби. Я плавала в океане счастья, чувствуя на себе тяжесть его разгоряченного тела, прикосновения его обнаженной кожи, губ и рук, которые вновь убедили меня в том, что я любима и желанна. Тело его было настолько горячим, что я буквально ощущала, как мой возлюбленный сгорает от желания, столь сильного, что мне казалось, будто и сама я обращусь в пепел. Засыпая, я положила голову ему на грудь и слушала биение его сердца, звучавшее в моих ушах нежной колыбельной. Я истово молилась о том, чтобы после этой ночи мы с ним могли бы все начать заново.

Но на это мое платье также впустую были потрачены время и деньги. Мне удалось лишь издалека поглядеть на процессию, двигавшуюся по улицам города, мне не нашлось места в Вестминстерском аббатстве, так что самой коронации я не видела вовсе. Я вынуждена была наблюдать за церемонией из окна дома, в котором я была нежеланной гостьей, а не из первых рядов вместе с благородными и знатными гостями, как обещал мне Роберт.

Когда я спустилась вниз, сияющая и прекрасная в своем наряде цвета яркой сирени и серебряных кружевах, украшавших мои плечи и голову, Роберт взял меня за руку и повел в гостиную. Присев у камина, он тихонько объяснил мне, что я буду наблюдать за процессией из окна своей опочивальни. Он боялся, что давка в самом аббатстве и натиск кричащей и ликующей толпы снаружи попросту выбьют почву у меня из-под ног. Он сказал, что к таким столпотворениям я не привыкла, а он не сможет быть со мной рядом и защищать меня, поскольку принимает активное участие в церемонии и должен присматривать за всей процессией. Пирто же не справится с подобной задачей, а выделить мне в сопровождение кого-нибудь из своих слуг он не может. Он заверил меня, что я не многое пропущу и что после церемонии большинство гостей мне даже позавидуют, потому что в аббатстве все будет скучно и неинтересно. Самым ярким событием этого дня будет именно шествие, а им я смогу насладиться и глядя из окна, что гораздо приятнее, нежели толкаться локтями в толпе за заграждением под оглушительные крики черни, где каждый крестьянин сочтет своим долгом оттоптать мне ноги. Кроме того, среди желающих поглазеть на торжественную процессию наверняка найдутся и ловкие карманники, которые могут выбрать меня своей жертвой. Роберт обнял меня и прижал к себе так же крепко, как этой ночью, осыпая мое лицо и шею поцелуями. Он пообещал, что, проезжая мимо моего окна, обязательно взглянет в мою сторону и пошлет мне воздушный поцелуй.


Вот так, из окна обычного городского дома, я увидела Елизавету Тюдор в третий раз. Окруженную ликующей толпой, ее несли в великолепном золотом портшезе слуги в малиновых ливреях под звуки золотых фанфар и восхищенные крики жителей Лондона. На принцессе были роскошное платье из золотой парчи, расшитое витиеватым серебряным узором, и отороченная собольим мехом королевская накидка, а ее распущенные рыжие волосы были украшены сапфирами, рубинами и жемчугом. Люди плакали и кричали от радости, протягивая к ней руки, будто желая коснуться и обнять покрепче, некоторые даже прорывались за ограждение, чтобы преподнести ей скромные дары, которые она принимала с таким достоинством, словно к ее ногам складывали все драгоценности мира, по сравнению с которыми меркли и самоцветы, и роскошные меха.

Роберт был подле нее, одетый в достойный самого короля великолепный наряд из малинового бархата, отделанный мехом горностая. Он ехал на великолепном, черном как ночь жеребце, а позади него – как в тот день, когда он второпях уезжал в Хэтфилд, – вышагивала гордой, уверенной поступью белая кобыла, та самая белоснежная красавица, по крайней мере, так мне казалось с высоты окна моей опочивальни. Мой муж держался как настоящий король, ему не хватало лишь золотой короны, инкрустированной драгоценными камнями.

Я ни на миг не упускала его из виду, пока процессия медленно шествовала мимо дома, в котором я остановилась, а он ни на миг не сводил глаз с нее. Один раз он даже подъехал поближе к носилкам, взял ее руку и приник на миг губами к алебастровой коже. Меня охватил ужас, я чуть не лишилась чувств от волнения и, задыхаясь, ухватилась за подоконник. Судорожно пытаясь вдохнуть хоть чуточку воздуха, я цеплялась пальцами за холодный камень, боясь, что попросту вывалюсь из окна и рухну наземь, на дорогу, по которой должна была пройти королева, и мое хладное тело затопчут лошади. Я всем сердцем молилась о том, чтобы он вспомнил о своем обещании и послал мне воздушный поцелуй. Но он не вспомнил. Все его взгляды и поцелуи достались Елизавете, для меня же, его верной и любящей жены, у него не нашлось ничего. По сравнению с ней я была настоящим ничтожеством.

Все вокруг ликовали, кричали и пели о своей любви к Елизавете, благословляли ее, желали долгих лет жизни и благодарили Господа за то, что тот позволил ей взойти на трон, и одна только я искренне ненавидела эту женщину. Ей и так досталась любовь всего английского народа, так зачем ей еще и пылкие чувства Роберта? Мне ведь они куда как нужнее!

День, который должен был стать для нас началом новой жизни, стал днем краха всех моих надежд. Роберт более мне не принадлежал – теперь он был с другой, с той, с которой мне никогда не сравниться, чьи желания, приказы и капризы всегда будут превыше моих, и он станет выполнять их неукоснительно. Елизавета может подарить ему весь мир, исполнить его давнюю мечту, а я могла предложить ему лишь свою любовь, и ему этого было мало. Что есть моя любовь по сравнению с золотым соблазном королевской короны? Я знала ответ: ничто! Я всю ночь прождала его в опочивальне, не снимая своего чудного платья, расшитого серебром. Но он так и не пришел. На закате он, должно быть, веселился на пиру по случаю коронации, куда меня также не пригласили. Я представляла, как он сидит рядом с королевой и танцует с ней всю ночь напролет, обвивая руками ее талию и приподнимая над полом, когда музыканты играют вольту. Возможно, он даже осмелится коснуться губами шеи королевы, опуская ее и прижимая к себе до того момента, пока ее туфельки не коснутся пола.